Сталинград. Великая битва глазами военного корреспондента. 1942-1943 - Хейнц Шрётер

– Наступил день, когда немецкие мотопехотные части впервые ворвались в цитадель Сталинграда и прочно закрепились на берегах Волги. Это будет самым великим и героическим сражением в истории Германии. То, что совершают там наши моторизованные и инженерные части, артиллеристы и зенитчики, от генерала до последнего солдата, является исключительным примером доблести. Со стойким мужеством, обессиленные и истощенные, они сражаются с мощным противником, имеющим большой перевес в силах. Через тысячу лет каждый немец с благоговейным трепетом и глубоким уважением будет говорить об этом сражении и помнить, что, несмотря ни на что, Германия одержала там победу.

… и сейчас, и через несколько дней можно будет говорить о героической борьбе на Волге: «Если ты приедешь в Германию, скажи там, что ты видел, как мы оставались лежать на земле в Сталинграде, и мы делали это ради Германии, как этого требовал от нас закон чести и войны». Тяжело бывает каждый раз, когда слышишь, что гибнет немецкий солдат, будь то под Сталинградом, в пустынях Африки или на ледяных равнинах Севера, но если бы мы, солдаты, не были готовы отдать свою жизнь, то не следовало бы быть солдатом, можно было бы просто уйти в монастырь.

Обстановка 26 января 1943 года

И этот человек, взявший на себя обеспечение по воздуху 6-й армии, сказал далее:

– Если солдат идет на поле брани, он должен учесть вероятность того, что уже не вернется, а если он все же возвращается, то может благодарить судьбу за то, что ему сильно повезло.

В ответ на эту речь 31 января из северного котла была послана радиограмма с более чем кратким текстом:

«Преждевременные надгробные речи нежелательны».

Когда передавали по радио эту надгробную речь, остатки дивизий еще держали свои винтовки и автоматы на изготовку, солдаты стояли позади своего последнего орудия или умирали в подвалах смерти. В окружении люди знали, что от них отказались, но то, что этот отказ прикрывали, а ужасную смерть солдат приукрашивали высокими словами о долге и чести, вызывало у людей чувство глубокого отвращения.

Котел северо-западнее собора был первой территорией, на которой для немецких частей все закончилось. Наступление русских началось одновременно с севера и запада в направлении 113-й дивизии и ударом с фланга смяло узкий фронт 76-й пехотной дивизии. Вечером русские танки стояли в тылу 305-й дивизии и заняли юго-западные кварталы города. Штаб 14-го танкового корпуса, оказавшись в безнадежном положении, капитулировал один, без войск и вооружения, командные пункты 8-го и 51-го корпусов в результате массированного наступления были оттеснены на узкий участок.

30 января один «Т-34» стоял перед командным бункером и требовал сдаться в плен. Побежденные части бросили оружие, так как каждый час сопротивления приносил все больше и больше жертв. 31 января капитулировал 51-й корпус. Каждый сдавался в плен сам, никаких бумаг никто не подписывал. В плену в эти дни оказались генерал Пфеффер, генерал фон Зейдлиц, генерал Шлёмер, генерал-лейтенант Занне, генерал-лейтенант Лейзер, генерал-лейтенант фон Даниельс, генерал-лейтенант Дебой и генерал д-р Корфес.

За два часа до того, как наступил конец в котле Центр, армия, не зная о происходивших событиях, послала в ставку следующую радиограмму:

«Остатки 6-й армии, разделенные на три котла, сжаты на небольшом участке; удерживают еще несколько улиц западнее вокзала и южнее водопроводной станции. 4-й армейский корпус уже не существует. 14-й танковый корпус капитулировал. Между 8-м и 51-м корпусами и командованием согласованности нет. Катастрофа неизбежно наступит менее чем через 24 часа».

Уже во второй половине дня 30 января ударные части Красной армии прорвались на Красную площадь, задержать наступление катастрофы было уже невозможно. Войска практически не открывали огонь, все ждали того, что неизбежно должно было произойти. Оказывать какое-либо сопротивление было бессмысленно, взятие в плен командования армии можно было бы оттянуть на несколько дней, но за эти несколько дней вряд ли что-либо можно было изменить.

В середине дня 31 января командир кольца окружения генерал-майор Роске имел беседу с командующим. Роске понадобилось четверть часа, чтобы сказать все, что он хотел. Фельдмаршал сидел на походной кровати в своем помещении с закрытыми глазами.

– Я все понимаю, – сказал Паулюс. Насколько командующий все понимал, было видно из принятого им решения и радиограммы, посланной в группу армий. Конец уже наступил. Последний шаг он поручил сделать начальнику Генерального штаба.

– Ради бога, установите связь с русскими. – С этими словами начальник Генерального штаба обратился к радистам. То же самое пытался сделать командир 4-го артиллерийского корпуса.

– Войска защищают каждый командный пункт, – заявил еще шесть дней назад генерал Шмидт, но о последнем командном пункте сказать этого, пожалуй, уже было нельзя. Прожекторы 104-го зенитного полка освещали громадную площадь, покрытую снегом, – это был единственный свет в ночи, дававший ориентацию не только для самолетов, сбрасывавших груз, но и для русской артиллерии. Кто к тому времени уже погиб – тот погиб, никто уже не смог бы назвать их имена, и никто не задавался вопросом, где они остались лежать, и ни для кого уже не было важно, сколько было убитых – одной тысячей больше, одной меньше.

И еще раз на обреченную на смерть армию снизошла «сверху» благодать в виде присвоения очередных воинских званий. Генерал-полковнику Паулюсу было присвоено звание генерал-фельдмаршала. Он никогда не видел маршальский жезл, но рядом с его кроватью символически лежал пистолет.

– В военной истории Германии не было еще ни одного немецкого фельдмаршала, который сдался бы в плен, – сказал накануне Гитлер, обращаясь к фельдмаршалу Кейтелю.

Командиру 8-го корпуса генералу Гейту было присвоено звание генерал-полковника, генерал-лейтенант Шмидт стал генералом рода войск. Присвоение званий ста десяти офицерам вплоть до генерал-майора осталось лишь на бумаге.

Те офицеры, кого касалось присвоение звания, так об этом и не узнали.

Были радиограммы и героического содержания.

«Немецкий народ во все времена будет чтить в своей памяти героическую борьбу своих сыновей на границе между Европой и Азией», – передала радиограммой группа армий.

Сам рейхсмаршал Геринг увенчал свою надгробную речь словами: «6-я армия может считать за честь для себя то, что она спасла Запад».

6-я армия также отправила несколько радиограмм в ту даль, которая для воевавших в Сталинграде символизировала Германию.