Царь Гильгамеш - Дмитрий Володихин

— Двадцать раз по тридцать ше-есть? — с сомнением в голосе потянул Халаш.

— Ты, сын свинаря, до обидного мало веришь в мою силу… Я уже начинаю задумываться: тот ли ты человек? Пригоден ли ты для серьезного дела? С тобой останется Хумава, а это стоит целой армии. И с тобой будут кедры — еще одна армия.

— Я верю в твою силу, господь. Просто я… человек.

— Тем хуже.

— Отчего не бросишь ты на Урук горсть покорных суммэрк? Они ведь глина в твоих ладонях… Зачем… э-э…

— Тратиться? Иногда ты способен мыслить здраво. Прежде я и сделал бы так. Теперь в их городах и селениях из шести мужчин-суммэрк, способных стать воинами, не хватает трех. Они устали, их мало, из их войска волк Рат Дуган выгрыз слишком большие куски. Ничто, кроме богатства, не способно поднять их еще раз. Они не скоро восстановят силы… Хватит вопросов, принимайся за работу. Ты знаешь все необходимое.

Однако напоследок Халаш поинтересовался:

— А все-таки… сколько мне причитается?

— До завершения мэ на безбедную жизнь хватит. Теперь иди прочь.

Ниппурец ушел с гордым чувством победителя: существо великой силы не забыло о нем, явилось с поручением, вело торг и заключило сделку, обещавшую прибыль… И еще: оно было обмануто. Серебро! Разве стоит оно разоренного Урука? Разве сравнится оно с утоленной жаждой?

Ануннак, оставшись в одиночестве, медлил, не оставляя Срединный мир, не уходя домой, за стену. Он утомился. Халаш… Каков глупец! Каков гордец! В сущности, очень слабое существо, малопригодное для настоящего дела. К сожалению, ничего лучше нет. Во всяком случае, сейчас. Царство столь редко производит подобный товар! И с таким упорством давит его, калечит и корежит, чуть только распознает склонность к порче подобного рода. Остается… что остается. И от этакого ничтожества теперь зависит успех великого дела! Печально.

Очень маленький торгаш из Ниппура. И торговую мэ, как видно, ничем не выбить из его жизни. Мог помолчать и получил бы все то же, но гораздо быстрее, притом не настроив против себя создание бесконечно более высокое. Но ему требовалось обмануть, набить цену собственной глупости, показать норов. Лукавая шавчонка. Орудие слабое и кривое, будешь сломано, чуть только необходимость в тебе отпадет. Было ты глиной, глиной же бессловесной и станешь.

Стражи баб-аллонские, словом жегшие плоть, и те не вызывают столь сильного отвращения. Обычные враги…

Халаш был совершенно прозрачен для Энлиля, прозрачнее колодезной воды, прозрачнее ветра над морем. Ануннак родился в первый раз тридцать шесть по тридцать шесть и еще два солнечных круга назад в глубокой норе между глиняных корней холма, которого ныне уже не существует — на его месте вырос великий город Ниппур. Впрочем, Ниппур тоже когда-нибудь исчезнет… А тогда еще и Царства-то никакого не было. Тьма владела этим местом, тьма насмешливо лепила причудливых созданий, лишенных живой души. Во множествен Он сам — порождение мертвой женщины и каменного зверя, не знавшего ни света, ни цвета, ни звука, ни запаха, находившего добычу по одному только теплу, которое от нее исходило. Энлиль оказался так же силен, как и его родитель, но слишком чувствителен для своей мэ. Он знал боль, мог различать оттенки более темного и менее темного, кроме того, чувствовал существование могучего невидимого Хозяина… Не по запаху. В первой жизни он и понятия не имел, что такое запах. Зато у него была способность ощущать миазмы Владыки. Откуда бы ей взяться? У людей ее нет, и тем более обделены ею человеческие мертвецы. Следовательно, мать никак не могла наградить этой способностью. Отец… Ну, или нечто наподобие отца… не мог чувствовать свою принадлежность Господину, как не чувствует ее вещь… любая вещь: кувшин, скребок, топор… Он был обыкновенным камнем, ожившим и почувствовавшим необходимость убивать благодаря малой толике магии. А вот сын его постоянно слушал зов. Наверное, сам Хозяин вмешался и сделал ему такой дар. Просто шутки ради. Он мастер шуток… В первый раз Энлиль прожил семьдесят два солнечных круга, и еще четыре доли. Из них семьдесят два солнечных крута, плюс три доли он шел на зов, испытывал голод и боль, искал и не находка подобных себе существ, истреблял всех, в ком чувствовал биение жизни. Все это время он провел под землей, подобно кроту прорывая длинные ходы. Впрочем, тоща он еще не ведал, что такое солнечный круг, но зато имел обостренное чувство времени… В последнюю долю жизни Энлиль вылез из-под земли, узнал солнечный свет и вместе с ним — самую страшную боль изо всех возможных. Он хотел скрыться в норе, но земля сомкнулась перед ним и не приняла его обратно. Солнце убивало его медленно, оно поджаривало бледную плоть Энлиля от рассвета до заката. Сын камня сам не был камнем, его червеобразное тело страдало позорной уязвимостью… Энлиль свивал кольца, пытался вгрызться в неподатливую почву, в ужасе бился о нее и умирал. Иногда он слышал хохот и не мог понять, какая беда с ним происходит вдобавок ко всему остальному, поскольку от рождения не способен был слышать, и понятие «хохот» ничего ему не говорило. В более поздних жизнях он сохранял память более ранних, и тогда ему открылся смысл смеха и значение слова «слух»… Первая смерть пришла к нему в закатный час. Уходя из мира живых, Энлиль чувствовал себя сгустком ненависти. Владыка судил ему провести еще семь жизней в неведении. Это были жизни одна другой страшнее, и каждая из них оказалась горше предыдущей. Он научился копить собственную боль, гнев и отчаяние, капля по капле наполняя ими великий: колодец. Он научился причинять страдания другим живым существам, а также делать эти страдания изощренными и продолжительными. Он научился повелевать и отточил искусство власти в совершенстве. Только потом Великий Шутник открылся ему, возвысил, одарил магической силой и женой. Ибо восемь начальных жизней Энлиль провел в телах, не приспособленных для плотского соития… Только потом узнал Энлиль величие Мира Теней, существующего рядом с Поднебесным и Подземным. Только погожему было явлено великое обилие магических существ, лишенных души, но исполненных силы. Хозяин открыл ему, что во всех мирах только три вещи имеют смысл: Наслаждение, Месть и Мятеж. Прочее — иллюзия. Девятая жизнь посвящена была познанию наслаждений, Десятая — размышлениям. На заре одиннадцатой Господин призвал его на службу: «Ты будешь учить других тому, чему я научил тебя».

Сколько стоит ничтожная ненависть Халаша в сравнении с его собственной? Дикарский слепок из глины, снятый с утонченного произведения искусства… Ни чистоты в ней нет, ни должной соразмерности.

Любопытно, какой инструмент потребен, чтобы вколотить в ниппурского торгаша единственную сверкающую истину: нет разницы между злом и жизнью. Зло — это жизнь, а жизнь — это зло. Конечно, существует наслаждение как один из способов, при помощи которые Господин властвует над тобой. Но наслаждение еще требуется заслужить… Халаш бесконечно далек от понимания сути вещей; оно и невозможно без долгого и тщательного очищения. Наверное, одной исчерпанной мэ для этого слишком мало…