Мир человека в слове Древней Руси - Владимир Колесов

Пределы и область также долгое время совмещаются при выражении значения "вотчина": «в предѣлы резаньскыа во область благовѣрна князя Федора» (Пов. Никол. Зараз., с. 176; это, правда, список XVI в.); «жилъ Кирилъ нѣ в коей веси области оноя, иже бѣ въ прѣдѣлехъ ростовьскаго княжения, не зѣло близ града Ростова» (Жит. Сергия, с. 288). Пределы ограничивают область определенными границами, собственно и делают область «областью» (владением), но важно и то, что в конце XIV в. в понятие «области» не входит представление о ее населении, это слово стало только географическим термином, обозначающим пределы государственности.

В киевской же книжной традиции в XI в. была сделана попытка включить это слово в обиход, им заменяют ставшее слишком обычным слово волость. Слово область казалось удобнее, потому что исходное его значение было забыто (т. е. "то, что подвластно": об-власть), корень в обоих случаях один и тот же — влад-еть. Уже у Илариона упоминается область, а вслед за ним и во всех древних произведениях о Владимире, Борисе и Глебе; в них всегда говорится о том, что князь идет «в область, юже ему дана», «въ область свою», «из области своей пришли» и т. д. По смыслу это уже несомненно "волость", т. е. законченное представление о границах подвластных владений. Но поначалу, с включением книжного слова область в бытовой обиход, полностью утрачивается лишь различие между родом и народом, и родовые границы окончательно становятся границами территориальными. Область же в самом широком смысле — "то (а значит — и те), что подвластно"; подвластны и волость, и власть, и люди, на этой земле живущие, и многое другое; четкой разницы между местом и его «наполнением» еще нет. С конца XIV в. имели хождение обороты типа в Ростовьстѣи области (Жит. Леонт. Рост., л. 77б), область здесь — земля, называемая по расположению места (города), который является столицей области. Включение слова область в систему древнерусского языка раскололо прежний синкретизм значений слова власть и вызвало к жизни русскую форму волость. Распределение значений прежде синкретичного слова власть между словами волость и власть в точности соответствует одновременному раздвоению прежнего врагъ на ворогъ и врагъ, прежнего градъ на городъ и градъ и т. д. Была сделана даже попытка и книжное слово область представить в русской (полногласной) форме; оболость отмечено в «Житии Феодосия» и в Новгородской летописи под 1191 г. Но эта форма была излишней, поскольку понятие области однозначно, и она не закрепилась.

Своеобразно повело себя слово область в Новгороде: с XII в., начиная с мятежей 30-х годов, и до XIV в. область у новгородцев — "жители новгородских пределов", но не сама территория, на которой они живут, тем более — подвластная кому-либо. Ср. запись под 1134 г.: «иде Всѣволодъ на Суждаль ратью и вься новгородьская область» (Новг. лет., л. 15б); область в этом представлении — не «волость», а «власть», но власть в старом понимании: общая сила рода, все, кто может стать с оружием, то же, что древний славянский «полк». Кстати сказать, в некоторых текстах эпохи Батыева нашествия войска Батыя именовались татарской или злою областью, хотя как раз о территориальных границах их размещения нашим предкам не было известно; имелось в виду подвластное множество людей и народов, пришедших с Батыем на Русь. Из этого можно заключить, что еще в начале XIII в. развитие значений слова область определялось не только влиянием со стороны значений книжных слов, но и исконным смыслом славянских слов пълкъ, народъ или родъ.

Происходило постепенное разложение исходной семантики слова: синкретизм, исходная нерасчлененность значений его, распадался на отдельные грани смысла, и каждая грань, при новом повороте событий, облекалась в форму нового слова. Одновременно происходила специализация каждого слова, общего его смысла, в том числе и у давно известных слов. Условия складывавшегося феодального общества требовали подобных конкретных слов, чтобы разграничивать разные понятия: территорию, ее население, подвластность того и другого известной силе, носителя власти, сущность власти (и уже не просто физической силы коллектива, но силы — власти лица). Заметить это крайне важно, потому что развитие новых уточнений происходило не односторонне в зависимости лишь от книжной традиции, не путем прививки новых отношений и связей в результате заимствования, но также и со стороны народных представлений. Быстрый успех достигнут оттого, что обе тенденции были однонаправленны — не мешали друг другу в своем развитии.

Распадение исходного значения слова власть можно проследить по тем текстам XI—XII вв., которые дают это слово в окружении близких по смыслу «державных» слов. Это разложение общего смысла на составляющие его значения, переданное отдельными лексемами, является отличительным свойством как раз древнерусских текстов; можно считать, что тем самым древние писатели постепенно освобождали терминологическое значение слов от побочных и слишком образных значений. «Власть и силу бещислену» (Флавий, часто), «власть и славу» (Клим.), «княжение, честь, славу и власть» (Патерик), «не сътвору воли твоея, ни власти твоея» (там же) «имѣние и власть» (Менандр), «честь и власть» (Кн. закон.) «на всѣхь началѣхъ и властехъ» (Жит. Вас. Нов.). Судя по тем же текстам, власть имеют, ее принимают, хотят и даруют, ее можно осквернить или возвысить, ее ищут, держат и творят, и она находится «въ человецехъ». Власть конкретна, поскольку может быть княжей, боярской и епископской, но бывает власть и повыше: у бога «власть его власть вѣчьная» (и тогда она именуется basileía — "царственная"). Власть — нечто возвышенное и нематериальное, а потому свободно обожествляется, отвлеченно понимается как могущество и даже всемогущество. В XVI в. власть как проявление силы приписывается только верховному владыке, который, правда, на время может наделить ею и земного властителя. Значение "властитель" вообще, по-видимому, не было свойственно древнерусскому слову, но также и в значениях "самовольно", "самовольность" слова самовластно, самовласть не известны у восточных славян, хотя были свойственны южным славянам. В продолжение всего средневековья власть — высокое слово, и по отношению к земным делам его не употребляли.

В таких текстах: «не токмо свою волость украсивъ, но по чюжимъ землям боле того показа» (Флавий, с. 207); «и печаль по всѣмъ градомъ и волостемъ» (Сказ. Калк., с. 509); «а ныне твориши цесаря господина не властию, но именемъ» (Флавий, с. 245) и подобное — власть передается как символ владычества верховного владыки. «Дам ти власть — и будешь своего царства выше стократицею богатством и силою», — говорит легендарный «индейский царь» Иоанн греческому императору Мануилу (Сказ. Инд., с. 457). А в начале XV в. у Епифания Премудрого власть вообще упоминается уже отвлеченно, но в очень интересном ряду слов: «триупостасного божества едина сила, едина власть, едино господство!» (Жит. Сергия, с. 274). Градация высшей власти идет вверх; от конкретной силы до полного господства бога. «Власть» в этом перечне находится посредине; это уже не просто сила, какою власть была в далекие времена, но это еще и не безусловное господство. Власть можно передать, например, своему представителю, господство же абсолютно.

Попробуем теперь соотнести семантическое развитие разных слов, обозначавших землю, человека, власть. Власть всегда распространяется на человека, и понятие о нем как о представителе племени развивалось таким образом: сѣмя — племя, родъ, народъ, но также человек и люди.

Власть распространяется не только на человека, но и на территорию; в древнерусский период, судя по языку, две эти линии понятий — владение землею и сама земля — еще не сошлись воедино. Волость и власть понимались как вполне самостоятельные явления. Власть, волость, область понимаются просто и одинаково как ограниченная держанием территория, и отсюда возникают следующие противоположности: волость и власть (с конца XI в.), причем всегда остаются конкретно ясными различия между пределами и уделами, а также отчиной и отечеством; и только позднее, в конце средневековья, они еще раз соединяются вместе, чтобы образовать свое нерасторжимое единство: государьство — царьство — дьржава.

Греческое archḗ в древнейших переводах передается славянским словом поконъ, но после X в. известно и как власть (Евсеев, 1905, с. 160); в других случаях то же слово переводилось на славянский язык словом начало, но в поздних списках опять-таки и уже устойчиво — власть. В пророчествах Мефодия Патарского греческое basileía однажды передано словом власть, но чаще переводится как царство, царствие; слово exusía в зависимости от редакций — сначала как власть, а затем дрьжава (Хрон. Георг. Амарт.). Последнее греческое слово в переводах XI в. и позднее безразлично передается словами власть или область, а многие другие греческие слова со сходным значением вообще всегда обозначаются как власть, ср. в древнеславянской Кормчей: authentía, eparchía, ádeia, kýras, hypateía — все это власть.