Избранное - Василий Нарежный

— Почему ты так думаешь?

— Потому, что с великою завистью посматриваешь на этот шатер, в котором разливается пенник! Скажи-ка нам всю правду да сделай небольшое одолжение, так и будешь с деньгами, а сверх того не худо попотчеван. Ты видишь, что мы егери, следовательно, на базар не ходим.

Мужик посмотрел на нас, как на ангелов-хранителей, и после рассказал, что зовут его Иваном, что он подданный пана Ядька, которого хутор и дом верстах в пяти от села; что имеет злую жену, по жалобам которой много раз уже отведывал он панских арапников; ч то жена послала его на базар, наложив в телегу разного рода круп, гороху, яиц и проч., велела все продать и на вырученные деньги купить горшков, соли, мыла и проч. Что он вчера ввечеру все это сбыл весьма выгодно за четыре золотых; что дьявол, в образе кума, к нему подсуседился и они вдвоем променяли все золотые на несколько кварт пенника!

Окончив свое повествование, он спросил дрожащим голосом:

— Чем могу оказать вам услугу?

Мы объявили, что столько накуплено у нас товару, что не сможем донести до своей телеги, стоящей за селением; а потому если он ссудит на самое малое время своей лошадью, то мы охотно дадим ему целый рубль, а сверх того по уговору хорошо попотчуем. Кто бы на его месте не согласился на такое лестное предложение? В один миг отпряг он свою клячу, телегу поручил смотрению соседа, мы отправились к шинкарке, навьючили лошадь и самих себя, и все трое пустились в дорогу.

Глава 3

Наружность обманчива

— Судя по взорам и ужимкам нашего нового знакомца, нельзя было наверное заключить, что ему скорее хотелось: получить ли в свои руки рубль или приложиться к баклаге.

— Пан егерь! — сказал он, обратясь ко мне, — у тебя в мешках что-то сильно болтается. Нельзя посмотреть, что такое?

— Как только дойдем до того перелеска — видишь, — то отдохнем и заглянем в свои мешки!

— До перелеска? Да это дремучий непроходимый бор, в который подальше не ходит ни одна душа человеческая. Там с давних лет постоянно живут одни черти да разбойники!

— Мы далеко не пойдем! Разве мы не христиане и не честные люди, чтоб не бояться чертей и разбойников? Однако согласись: не посреди же дороги остановиться!

— И то правда!

Болтая всякую всячину, нечувствительно вступили мы в лес и, прошед несколько шагов, остановились, ибо Иван никак не соглашался идти далее, представляя очевидные опасности. Мы развьючили лошадь и, привязав к дереву, пустили на траву, а сами, рассевшись в тени, принялись за баклагу, хлеб и сало. Сохраняя сами возможную умеренность, мы не только не удерживали Ивана, но еще поощряли почаще лобызаться с прекрасною баклагою, и это было ему весьма мило. Когда молодец полуодурел, то я с видом простосердечья сказал:

— Надо думать, что ваш пан Яцько человек весьма бедный!

— А почему?

— Потому, что вы, горемыки, не имеете свободной чарки вина!

— Не то! Он богаче всех жидов вместе в нашем околотке, но только так скуп, что сам едва не околевает с голоду.

Кроме денег, он у нас берет всякою всячиной. Сохрани боже, если в праздничный день поутру кто-нибудь не принесет ему хотя пятка яиц. Как раз придерется — и поминай себя, как звали!

— Много ли вас всех в хуторе?

— Только десять хат, но зато у пего в целых трех селах много подданных, много поля и много лесу. Деньги со всех сторон плывут в сундуки его, а оттуда уже никуда не выплывают. Он постоянных слуг не держит, чтобы — говорит — избавиться лишнего расходу. Из нас два мужика и две бабы или девки в доме его на очереди всякий день днюем и ночуем, а обед и ужин приносим с собою. У него есть жена, возрастный сын и дочь, которые все в скряжничестве ему не уступают.

Между тем как Иван рассказывал многие примеры скупости панов своих и беспрестанно промачивал горло, солнце спустилось за лес, рассказчик растянулся на траве и захрапел. Зная, что он нескоро будет в силах подняться, мы положили в карман его рубль денег, чтобы сдержать честное слово, навьючили лошадь и пустились в дальнейший путь. Мы не прошли и третьей доли дороги, как поднялся туман, глубокие сумерки объяли все темнотою, и мы никак уже не могли распознавать значков, насеченных нами на деревьях. Хотя мы очень об вас крушились, представляя ваше беспокойство, но пособить было печем, и мы решились провести ночь в лесу. Своротя несколько вправо, выбрали местом ночлега маленькую равнину у корня древнего развесистого дуба. Сложив с себя и с лошади ноши, мы разлеглись на траве и, раскуривши трубки, спокойно ожидали приближения сна.

Глава 4

Безбородый атаман

— Не успели мы выкурить по другой, как услышали в довольном расстоянии свист, крик, ауканье, хохот и такой вообще содом, что волосы у Артамона стали дыбом, а я стал дрожать как в лихорадке. Видно, знакомец наш Иван говорил правду, что лес этот весьма не пуст. Вскоре показался дым, и мы основательно заключили, какого рода должны быть сии ночные путешественники. Вместо прежнего страха напало на меня непреоборимое любопытство увидеть поближе лесных панов, и сколько Артамои ни представлял мне о неблагоразумии тех, коп подвергаются опасности без нужды, я не утерпел и, помолясь соименному мне блаженному Охриму, пополз на брюхе сколько можно осторожнее, следуя на голоса, которые ни на минуту не умолкали. С терпением все преодолеть можно.

Сколько ни затруднительно было мое положение, однако я продолжал, и хотя рак мог бы опередить меня, но я дополз до своей цели. Прилезши к калиновому кустарнику, я остановился. За кустом непосредственно следовала довольно просторная лужайка, посередине которой на разведенном огне варилось и жарилось кушанье. Человек двадцать, исправно вооруженных, находились там в разных положениях. Одни лежа пели песни; другие молча курили трубки; третьи боролись; четвертые пили.

Особенное внимание мое привлек на себя молодой красивый человек, сидевший у огня с обнаженною правою рукою, облитою кровью. Около его с приметным усердием и заботливостью увивался высокий плечистый усач. Он обмыл рану вином, приложил какой-то мази, обвязал и, с улыбкою закручивая усы, сказал:

— Уверяю, атаман, что через шесть диен ты так же проворно и легко будешь владеть саблею, как и до сего неприятного случая.

Едва не ахнул я, услыша, что атаманом величают молодца без усов и без следа бороды, но еще более удивился и оторопел, когда услышал следующий разговор.

Атаман. Через шесть дней, говоришь ты, Сильвестр, а не прежде могу я владеть саблею? Какая досада!

Сильвестр. Что же делать! Кто бы мог подумать, что мы, нападши на купеческий обоз, встретим такую задорную оборону? Правда, глупцам изрядно досталось: они большею частью побиты или ранены и лишились многих хороших вещей, но и мы потеряли двух храбрых товарищей (весьма тихо), и ты, прекрасная Олимпия, ранена!

Твоя драгоценная кровь…

Атаман (прерывая его, так же тихо, но сурово).

В последний раз говорю тебе, чтобы никогда не называл меня сим ненавистным именем. Вольно было природе подшутить надо мною, произведя на свет девкою. Я перемогла, поставила на своем, и для всех вас не что другое, как Олимпий, атаман ваш!

Тут атаман встал, подошел к толпе пирующих и принял участие в их празднестве. Сильвестр поднялся, бормоча что-то сквозь зубы, и соединился с прочими. Еда поспела, и когда они опорожнили все из котлов и фляг, атаман сделал вопрос: «Чай, храбрые наши товарищи давно уже дома с купецкими пожитками!»

1-й разбойник. Надобно думать! Только позволь сказать, атаман, что прежнее паше жилище мне и до сих пор больше правится, 2-й разбойник. Там мы не знали расставлять часовых. Спи себе на здоровье, сколько хочешь, и ухом не веди. А теперь не задремли!

3-й разбойник. Сколько там в пруде рыбы! Сколько, бывало, на зиму насушим мы яблоков, груш и терну!

Атаман. Кажется, вы все неглупые люди, а судите по-ребячески. И я не говорю, чтобы в старом нашем провалье было худо, когда нас было не более двадцати человек и когда мы считали себя довольными, если имели что есть и пить. Но когда общество наше начало умножаться достойными членами; когда понадобились нам лошади, телеги, запас без малого для пятидесяти человек, то не вы ли сами видели невозможность сделать все порядочно в захолустьи? Самая же главная неудобность состоит в том, что если земская полиция о нас пронюхала, то для нас довольно было пяти человек, поставленных у выхода; и нашей дружины целая сотня должна по временам или околеть с голоду, или быть перебита, как хомяки, выгоняемые из нор своих вливаемою туда водою. Теперь, напротив, мы при виде первой неудачи имеем пять выходов; а притом и пожитки наши хранятся по равной части в трех разных местах. Выкурят из одного — у нас еще останется два приюта. Довольно об этом! Хотя для меня крайне неприятна эта рана, но быть так! Послушаем опытного Сильвестра и целые шесть дней посвятим покою. Как скоро же я выздоровею, то, не теряя времени, выберу человек двадцать и поведу на хутор богатого скряги пана Яцька.