Записки средневековой домохозяйки - Елена Ковалевская

До самого вечера ничего необычного не происходило. И Себастьян уже начал думать, что временное помутнение рассудка прошло. Что все виноваты эти хлопоты и заботы, тягостные мысли об Аннель. А ведь как бы он не анализировал, как бы не пытался все разложить по полочкам и определить для себя — как же быть, ничего не выходило кроме как — если бы она не была женой Кларенса, то он бы был не против, чтобы она стала его женой. Да — строптивая, да — чрезвычайно своевольная, в отличие от женщин, к которым он привык, но может быть в этом-то и прелесть. Покорная, во всем соглашающаяся жена, в конце-концов, надоест, а ведь ее нельзя сменить как любовницу.

Еще тогда на балу он заметил, насколько она необычна в своем поведении, но рассудительна. Большую часть вечера она провела с отцом и его близким другом — графом Пенсери, и предусмотрительно держась подальше от Кларенса. Ему даже стало жаль ее и, не удержавшись, он пригласил девушку потанцевать. Несмотря на то, что танцевать она еще толком не умела, однако двигалась легко и грациозно. А усадьба?! Во что превратилась она после того, как Аннель все взяла в свои умелые ручки?! А ее слуги? Они ей доверяли безгранично и полностью. Готовы были выполнить любую ее просьбу. А настолько были преданны! Даже на его порой невинные вопросы тщательно подбирали слова для ответа, чтобы не сказать больше чем нужно…

— Да стой ты! — вывел его из раздумья неожиданно сиплый голос Пауля, похоже он сорвал его.

Себастьян обернулся и, обомлев, натянул поводья. Конь остановился, тяжело поводя взмыленными боками. Оказалось, он находился посреди поля, скрытого снегом, и единственным следом, что был на нем, оказался след его жеребца. Пауль на таком же взмыленном коне, доскакал до него. Сплюнув тягучую слюну на снег, он утерся рукавом, и, задыхаясь, спросил:

— Милорд, вы уже пришли в себя?!

— Я… — все что смог произнести Себастьян, а потом лишь судорожно кивнул. Язык отказывался повиноваться ему.

Он помнил как, перестроившись, они поехали по дороге, потом привал, потом вновь путь. Оставалась еще пара часов и должна была показаться деревня, в которой они собирались заночевать, как… Крик Пауля и он уже тут.

Уставший Пауль, а было видно, что этот здоровяк-гвардеец с трудом держится в седле, лишь матернулся на такой ответ и, отобрав у Себастьяна поводья, повел в поводу его жеребца обратно.

Выбирались они с полей больше часа. Пока Пауль не отдышался — он молчал, а когда смог говорить, невзирая на титулованность, начал костерить Себастьяна во все лопатки. А у того если бы волосы не были собраны в хвост, они бы наверное дыбом встали. Оказалось неожиданно, не говоря никому ни слова, он бросил коня в галоп прямо через чистое поле. Поначалу все опешили, потом пустились следом, окликая. Но когда поняли, что все их попытки бесполезны, ехать вслед за ним вызвался один Пауль, а остальные решили возвращаться по дороге обратно. Погоня продолжалась полтора часа. За это время они успели отмахать немалое расстояние. Последние полчаса, Пауль уже не пытался догнать, лишь кричал ему вслед, призывая остановиться, или просто материл по батюшке и по матушке, надеясь, что аристократическая гордость взыграет, и Себастьян развернется, чтобы надавать наглецу по морде.

— А почему обратно-то… — только и смог выдавить он, когда Пауль отвел душу.

— Так вы обратно стрекача и задали! Только не по дороге. Тракт петлю изрядную делает, так вы, похоже, прямками решили срезать. Теперь весь день пути коту под хвост! Как были в Суере, так там и заночуем. То-то удивится трактирщик, когда мы к нему на ночь глядя завалимся!

— Пауль, а куда я путь держал? — осторожно уточнил Себастьян. Он уже всерьез начал опасаться за свое душевное здоровье. Говорят, именно так порой проявляется сумасшествие…

— Да-к уж известно куда — в этот ваш Стейфоршир! Вы ж пару раз обернулись и рявкнули на меня. Уж на что я далеко был, и то расслышал. Вы туда так рветесь, словно от этого жизнь зависит, или какое государственное дело… — и немного смутившись, добавил: — Так может ну его, это имение? Подождет ваша маркиза, никуда не денется. Сидела почти год, так может, посидит еще? Неделей больше, неделей меньше — какая разница. Мне бабка рассказывала — если душа так требует в какое-либо место отправиться, так следует сделать. Говорят, так святая Маргарита до места своего исцеления дошла. Бабка ее очень почитала, и все мне ее житие пересказывала… Так вот у вас очень похоже.

Себастьян дернулся, аж едва с седла не свалился.

— Пауль, я что, так похож на святого?! — выдохнул он.

— Вы-то, конечно же, нет. Я вам так совет давал. Может, все же съездите в этот распроклятущий Стейфоршир? А уже потом в усадьбу?..

В его памяти услужливо всплыли благополучно забытые строки и отчаянный шепот отца: 'Вы будете стремиться быть вместе всей душой. Вы чувствовать друг друга будете на расстоянии'…

От неожиданного прозрения Себастьян вздрогнул так, что едва не рухнул с седла. Это что же выходит?! Его так накрывает оттого, что он всего лишь думает об Аннель?! А еще она не в Адольаге?! От таких мыслей его еще больше затрясло, и он даже не мог сразу сообразить от страха или от ярости. Ведь она нужна его величеству, нужна государству! В конце-концов, она нужна ему! В усадьбе с ней ничего плохого произойти не могло. Там она маркиза и… Господи, куда, а главное, зачем она направилась?

А дальше все было гораздо легче и проще. Едва Себастьян направил кавалькаду в нужном направлении, приступы беспамятства перестали накатывать. Как только он перестал сопротивляться, так все нормализовалось, и лишь по вечерам, легкий червячок беспокойства донимал его, напоминая, что следовало бы двигаться дальше, а не отдыхать, но удерживать себя в рамках было уже нетрудно.

Чем ближе они подъезжали к Стейфорширу, тем меньше становилось его беспокойство, но тем больше в душе разгоралась злость на поступок Аннель. Сколько он не размышлял, но так и не смог понять, зачем она покинула усадьбу. Зачем подвергла себя такому риску? Для чего?..

— Маркиз, мы еще долго перед этой дверью будем стоять? — как всегда желчно поинтересовался Пауль, едва Себастьян задумчиво замер перед ничем не примечательной дверью.

Ни слова не говоря, мужчина постучал. За дверью послышались голоса… Щелкнула задвижка и дверь распахнулась настежь, на пороге как изваяние самой себе замерла камеристка Аннель. Сомнений больше не осталось — она тоже здесь. Осторожно отодвинув девушку с дороги, Себастьян шагнул из темноты. В душе волной поднялся гнев, с порога он едва не начал отповедь, как все слова застряли в горле. Аннель с припухшим от слез лицом, повернулась к нему. Ее глаза в страхе расширились, когда она поняла, кого видит, а потом прерывисто вздохнула и плавно начала оседать вниз.