Команда Смайли - Джон Ле Карре

– А ваш второй вопрос, советник?

– Он касался живущего в Париже отца: как часто он будет навещать ее. Если Остраков то и дело будет к ней ездить, моя роль подставного отца выглядит нелепо. За клинику можно платить путем перевода денег, отец может посещать дочь каждый месяц и следить за ее состоянием. На это пастор возразил, что отец будет приезжать крайне редко и говорить о нем с Александрой не следует ни в коем случае. При этом он добавил – как-то уж очень непоследовательно, – что все, связанное с дочерью, крайне мучительно для отца и, возможно, он вообще не станет ее навещать. Пастор подчеркнул, что я должен почитать за честь великую, что меня привлекли к оказанию важной услуги тайному агенту – Герою Советского Союза. Он вдруг резко посуровел. Отчитал, что не мне, человеку случайному, судить логику поведения профессионалов. Я извинился. Согласился, что мне оказана высокая честь. И выказал гордость тем, что в меру своих сил приобщен к участию в борьбе против империалистов.

– Однако вы высказались без внутренней убежденности? – Смайли поднял на Григорьева взгляд и перестал писать.

– Да, верно.

– Почему?

Сначала Григорьев, казалось, не мог объяснить почему. Возможно, до сих пор никто не предлагал ему рассказать о своих подлинных чувствах.

– Возможно, вы не поверили пастору? – предположил Смайли.

– В этой истории многое не стыкуется, – сдвинув брови, разоткровенничался Григорьев. – Очевидно, в подпольной работе это неизбежно. Тем не менее многое показалось мне маловероятным или неправдоподобным.

– Можете объяснить почему?

В состоянии исповедального катарсиса, в котором пребывал Григорьев, он снова забыл о грозившей ему опасности и улыбнулся с видом превосходства.

– Пастор показался мне излишне эмоциональным, – ответил он. – Вот я и задумался. На другой день, лежа рядом с Евдокией и обсуждая все это с ней, я спросил себя: что связывает пастора с этим Остраковым? Они что, братья? Старые товарищи? Это ж большой человек, к которому меня привезли, такой могущественный, такой засекреченный... он устраивает заговоры по всему миру, осуществляет нажим, предпринимает особые акции. Безжалостный человек, занимающийся безжалостной профессией. Однако когда я, Григорьев, беседую с ним о чьей-то сумасшедшей дочке, у меня возникает чувство, будто я читаю интимные любовные письма этого человека. Я твердо сказал ему: «Товарищ. Вы слишком многое мне рассказываете. Не говорите того, чего мне знать не следует. Скажите лишь главное». А он в ответ: «Григорьев, вы должны стать другом этой девушки. Тогда вы станете и моим другом. Искореженная жизнь отца оказала на нее дурное влияние. Она не знает, кто она, из какой среды. Болтает о свободе, не думая о заключенном в этом понятии смысле. Она – жертва пагубных буржуазных идей. Употребляет грязные слова, которые не к лицу молоденькой девушке. Гениально лжет, как все сумасшедшие. И ни в чем этом нет ее вины». Тогда я спросил его: «Скажите, вы когда-нибудь встречались с этой девушкой?» Он ушел от ответа: «Григорьев, вы должны стать ей отцом. Мать ее оказалась во многих отношениях тоже женщина нелегкая. Вы способны такому посочувствовать. В последние годы жизни мать была крайне обозлена и даже поддерживала в дочери некоторые ее антиобщественные фантазии».

Григорьев умолк, и Тоби Эстерхейзи, потрясенный тем, что через несколько часов после разговора с Карлой Григорьев обсуждал его предложение со своей любовницей, обрадовался этой паузе.

– Я чувствовал, что он зависит от меня, – продолжал Григорьев. – Ощущал, что он скрывает от меня не только факты, но и свои чувства. Оставались, – продолжал Григорьев, – только детали.

И пастор их изложил. Возглавляет клинику белоруска, монашка из иерусалимской русской православной общины, женщина добросердечная. «В таких случаях не стоит слишком уж придираться к политическим взглядам», – оправдывал ее пастор. Эта женщина лично встретила Александру в Париже и отвезла ее в Швейцарию. В клинике есть также врач, говорящий по-русски. Девушка благодаря родственным связям матери говорит также по-немецки, но часто отказывается пользоваться этим языком. Упомянутые обстоятельства, а также уединенное расположение клиники и предопределили выбор именно этого места. Денег, которые будут поступать на счет в банк Туна, вполне хватит для оплаты пребывания в клинике и медицинской помощи в пределах тысячи франков в месяц, а также это позволит Григорьеву начать новый образ жизни. Ему добавят денег в случае необходимости; и никаких расписок, никаких квитанций – пастор тут же узнает, если Григорьев попробует мухлевать. Он должен посещать клинику каждую неделю, чтобы платить по счету и узнавать о состоянии девушки; советскому послу в Берне сообщат, что Григорьевым дано секретное задание и он должен смотреть на их деятельность сквозь пальцы.

Затем пастор перешел к вопросу о том, как Григорьеву надлежит поддерживать связь с Москвой.

– Он спросил: «Вы знаете курьера Красского?» Я ответил, мол, естественно знаю: Красский вместе с сопровождающим приезжает в посольство раз, а иногда два раза в неделю. И если вы с ним в хороших отношениях, он может привезти вам из Москвы буханку черного хлеба.

Отныне, заявил пастор, Красский станет встречаться с Григорьевым по четвергам вечером во время своих регулярных посещений Берна – либо у Григорьева дома, либо в кабинете Григорьева в посольстве, но предпочтительно у него дома. Никаких конспиративных бесед, просто Красский будет вручать Григорьеву конверт якобы с письмом от тетки Григорьева в Москве. Григорьев в надежном месте обработает письмо при соответствующей температуре тремя химикалиями, которые свободно продаются на рынке, – пастор их назвал, и Григорьев теперь перечислил их. Когда написанное проявится, продолжал пастор, Григорьев обнаружит перечень вопросов, которые следует задать Александре в очередное посещение. Во время встречи с Красским Григорьев вручит ему письмо, которое тот должен передать его тетушке и в котором он подробно опишет, как поживает его жена, на самом же деле это будет отчет пастору о состоянии Александры. Такой метод называется кодированием. Со временем, если понадобится, пастор снабдит Григорьева всем необходимым для более засекреченных сообщений, а пока достаточно такого вот закодированного письма тетушке Григорьева.

Затем пастор вручил Григорьеву медицинскую справку, подписанную известным московским врачом.

«Пока вы находились здесь, в Москве, у вас случился микроинфаркт, как следствие перегрузки и перенапряжения, – твердо произнес пастор. – Вам рекомендуются регулярные поездки на велосипеде, чтобы улучшить свое физическое состояние. Вас будет сопровождать супруга».

Если Григорьев станет приезжать в клинику на велосипеде или приходить пешком, пояснил пастор, никто не узнает, что у него машина с дипломатическим номером.

И пастор велел Григорьеву приобрести два подержанных велосипеда. Оставалось решить вопрос о том, какой день недели лучше всего подходит для посещения клиники. Обычный день посещений – суббота, но появляться там в это время опасно: там наверняка есть больные из Берна, и «Глазера» могут узнать. Поэтому управляющему сообщили, что по субботам он занят, и в виде исключения договорились на свидания с Александрой по пятницам, во второй половине дня. Посол не станет возражать, но как Григорьев объяснит свое отсутствие по пятницам независимо от того, сколько в посольстве дел?

«Без проблем», – тут же нашелся Григорьев. Всегда можно заменить субботу на пятницу, а потому он просто станет работать вместо пятниц по субботам.

Покончив с исповедью, Григорьев одарил своих слушателей мимолетной сияющей улыбкой.

– По субботам работает также одна молодая дамочка из отдела виз, – он заговорщически подмигнул Тоби. – Так что мы вполне успеваем заняться и личными делами.

На этот раз все рассмеялись менее охотно. Время, отпущенное для разговора с Григорьевым, как и его история, кончалось.

Они снова подошли к тому, с чего начали, и вдруг оказалось, что теперь надо думать только о Григорьеве, о том, как его вести, как обезопасить. А он сидел на диване и улыбался, но самоуверенность постепенно иссякла. Сцепив руки, он поглядывал то на одного, то на другого, как бы ожидая приказаний.

– Моя жена не умеет ездить на велосипеде. – Он печально улыбнулся. – Много раз пыталась, но не получается. – Казалось, ее неумение много значило для него. – Пастор написал мне из Москвы: «Возьмите с собой жену. Возможно, Александре нужна и мать». – Он озадаченно покачал головой. – Не может она на нем ездить. – Он обернулся к Смайли: – При такой секретности ну как мне сообщить Москве, что Григорьева не способна ездить на велосипеде?

Пожалуй, основным подтверждением того, что именно Смайли отвечал за сие мероприятие, была его способность чуть ли не походя превратить Григорьева из источника информации в предателя.