Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну - Владимир Брюханов

По мере того, как Д.Ф.Трепов укреплялся в Москве, а Зубатов укреплял свое влияние на Трепова, политика двух этажей управления Москвой становилась все более согласованной. Несомненно, незримая, но крайне важная роль принадлежала при этом В.Ф.Джунковскому – адъютанту великого князя, доверенному лицу и Сергея Александровича, и Елизаветы Федоровны. Трудно себе представить князя или княгиню, доверительно беседующими с Зубатовым или с прокурором Московской судебной палаты А.А.Лопухиным об особенностях рабочего движения или террористической деятельности. Зато в такой роли прекрасно смотрится Джунковский – чиновник-работяга, аристократ, но без амбиций, человек внимательный, серьезный и молчаливый. Наверняка ему не раз приходилось выполнять и поручения самого деликатнейшего свойства.

Вот, например, что записал в дневнике в марте 1900 года Суворин: «Плющик-Плющевский рассказывал, что будто великий князь Сергей Александрович взял 2 миллиона взятки за отсрочку по его ходатайству винной монополии в Москве, что у Витте будто на это имеются несомненные данные и что государь об этом знает»[568], – истинна или нет подобная сплетня, нам, понятно, неизвестно. Зато если верна, то едва ли сам князь согласовывал эту взятку и получал деньги из рук в руки, а вот для адъютанта это было вполне уместно.

Косвенным подтверждением подобного характера деятельности Джунковского стал эпизод в октябре 1905 года, когда Джунковский был уже московским вице-губернатором и освободил вследствие массовых политических демонстраций почти всех политических заключенных московской Таганской тюрьмы.

В числе последних оказалась красавица Амалия Гавронская, в замужестве – Фондаминская, дочь московских миллионеров и внучка великого чаеторговца Высоцкого. Двоюродная сестра братьев Гоц, она с юности была звездой самых радикальных революционных кругов; в нее последовательно влюблялись чуть ни все молодые лидеры ПСР. В сентябре 1905 Амалия и Илья Фондаминские[569] были арестованы вместе с ближайшей подругой Амалии, знаменитой позднее террористкой З.В.Коноплянниковой, занимавшейся в это время организацией мастерской по изготовлению бомб.

Настоящее богатство дает немыслимые преимущества: в Таганской тюрьме мать Амалии распоряжалась, как у себя дома: чтобы дочь не мучили клопы и тараканы и дурные запахи, стены ее камеры были оклеены обоями и ежедневно пропитывались французскими духами, а на кухню был помещен повар, специально готовивший пищу для вегетарианки Амалии. Огромным количеством конфет и прочих сладостей Амалия делилась со всей тюрьмой[570].

Джунковский не имел никакого права освобождать этих подследственных, проходивших по явно террористическому делу, но, лично явившись в Таганскую тюрьму, все-таки выпустил и супругов Фондаминских, и Коноплянникову, оставив за решеткой еще 11 явных террористов. В своих мемуарах «честнейший» Джунковский соорудил даже специальный трюк для объяснения своих действий: «В указе об амнистии приведены были номера статей Уголовного уложения, по которым политические должны были быть освобождены. Но при этом оказалось, что статья, рядом стоящая и почти однородная с той, по которой политические освобождались, приведена не была, и выходила таким образом нелогичность. Когда я узнал это от прокурора палаты [фон Клугена], то, обсудив положение, мы решили применить амнистию и по этой как бы забытой статье, т.е. всем, кроме участников в убийствах. /.../ [Мы] не решились на такой шаг собственной властью, к счастью, нам удалось соединиться телефоном с графом Витте, который и разрешил вопрос в благоприятном смысле»[571].

Не знаем, как затем оправдывался Джунковский в 1905 году (телефонный разговор к протоколу не подошьешь), но в мемуарах он безбожно врет: это подтверждается всей хроникой событий.

Манифест о «свободах», вызвавший волнения и демонстрации, был подписан царем вечером 17 октября (ст. ст.), стал достоянием публики в следующую ночь, а демонстрация у Таганской тюрьмы и освобождение заключенных произошли днем 18 октября. Только вечером 18 октября детали амнистии обсуждались в Петербурге на специальном совещании во главе с графом Витте; текст указа об амнистии был опубликован только 21 октября. Сам Витте был назначен премьером только 19 октября, указ о чем в «Правительственном Вестнике» был опубликован 20 октября – вместе с официальной публикацией текста Манифеста от 17 октября.

Понятно, что данный эпизод был чистейшей импровизацией Джунковского, и дело не обошлось без миллионов Высоцкого и его родственников – неважно, получил ли что-либо конкретное Джунковский в этом отдельном случае или нет.

Возвращаясь к событиям 1902 года, мы должны указать на то, что кадровые перемещения, происшедшие вслед за убийством Сипягина, были предварительно согласованы за кулисами и, совершенно очевидно, навязаны Плеве московским руководством – в качестве довеска к его назначению министром.

С апреля 1881 года Вячеслав Константинович Плеве был директором Департамента полиции и руководил разгромом «Исполнительного Комитета Народной Воли». Летом 1884 года Плеве был назначен товарищем (заместителем) министра внутренних дел графа Д.А.Толстого.

По своей квалификации и послужному списку Плеве уже давно мог претендовать на пост министра, но его все оттесняли: после Толстого сменилось еще три министра внутренних дел, а Плеве сначала оставался товарищем министра, а в 1894 году был и вовсе отодвинут в сторону. Его назначили государственным секретарем – пост почетный и ответственный, но не дающий и толики такой власти, как Министерство внутренних дел.

Во всеобщей оппозиции по отношению к Плеве не было ничего удивительного: вся Россия (включая министров Победоносцева и Витте) считала Плеве карьеристом и подлецом, и, похоже, в данном случае общественное мнение не ошибалось.

В 1902 году у Плеве было два реальных конкурента: Сергей Юльевич Витте (который уже десять лет был министром финансов, но пост министра внутренних дел все, включая самого Витте, считали почетнее и влиятельней) и молодой Алексей Александрович Лопухин.

Плеве и сам был не стар: в 1902 году ему стукнуло пятьдесят шесть. Но Витте – моложе на три года, а Лопухин – ровесник Зубатова и своего гимназического товарища П.А.Столыпина – всем троим под сорок, и их звездный час был готов вот-вот пробить.

Преимуществом Лопухина являлось то, что он шел на гребне волны целого поколения честолюбцев и карьеристов. Лопухин был аристократом и от рождения обладал связями, на установление которых сыну калужского аптекаря Плеве не хватило всей его жизни.

Шурин (брат жены) Лопухина князь С.Д.Урусов делал карьеру параллельно: в 1902 году – тамбовский вице-губернатор, в 1903 году Лопухин выдвинул его на губернаторский пост, в 1905-1906 году Урусов – товарищ министра внутренних дел в кабинете С.Ю. Витте – П.Н.Дурново, а в 1906 году перешел в оппозицию, близкую к кадетам. В марте-июне 1917 года Урусов был товарищем министра внутренних дел уже Временного правительства.

Двоюродные братья Лопухина князья С.Н. и Е.Н.Трубецкие были среди основателей и лидеров кадетской партии, с первым из них Лопухин был особенно дружен.

Но гораздо большее значение имело тесное сотрудничество Лопухина с Зубатовым.

В девяностые годы Лопухин служил товарищем прокурора, а позже – прокурором Московского окружного суда. Прокуратура и была тем органом, куда Охранное отделение передавало арестованных и заведенные дела, если намеревалось возбудить судебное расследование или административное наказание. На этой почве Лопухин и Зубатов сработались, сблизились и установили полное взаимопонимание почти по всему спектру политических проблем.

Либеральные связи Лопухина не мешали его твердому государственному курсу: он был сторонником централизации управления и большей концентрации власти в руках Министерства внутренних дел; попутно население должно оберегаться от произвола местных властей. Лопухин считал, что полиция должна больше заниматься поиском преступников, чем поддерживать работу поголовной паспортно-прописочной системы, не создающей трудностей для профессиональных революционеров. В общем, он был новой метлой, готовой хорошо мести.

Сипягин пытался приблизить Лопухина к себе, предложив должность вице-директора Департамента полиции, но Лопухин счел предложение невыгодным и отказался.

Утверждалось, что после харьковской порки Лопухин заявил, что намерен во всем разобраться сам, и добился своего перевода с должности прокурора Петербургского окружного суда на должность прокурора Харьковской судебной палаты. По другим сведениям, к марту 1903 года Лопухин уже служил в Харькове. В таком положении и застало его убийство Сипягина.