Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга II - Кондратий Биркин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Грустные предчувствия узника вполне были основательны. Из Лектура он был отправлен в Тулузу и здесь под сильным конвоем введен в ратушу, в которой заседала следственная комиссия под начальством хранителя печати де Шатонефа, бывшего пажа в доме Монморанси.
— Ваше звание и имя? — спросил Шатонеф.
— Вы должны знать и то и другое! — гордо отвечал герцог.
— Я спрашиваю по долгу службы…
— Быть по-вашему. Я потомок Монморанси; крестник и тезка короля Генриха IV. Звание мое: маршал Франции, победитель англичан в море, испанцев и кальвинистов на суше.
— Вы сражались против короля при Кастельнодари?
— Да, защищал права его брата. Мог ли уважать их король, приговоривший к изгнанию свою родную мать?
— Напоминаю вам об уважении к королю.
— Оно неизменно. Я защищаю не жизнь мою, а честь.
При третьем заседании герцог Генрих Монморанси был обвинен в открытом мятеже и приговорен к смертной казни. Приговор свой Монморанси выслушал с невозмутимым спокойствием; плакали судьи, читавшие его. Твердой, бестрепетной рукой приговоренный написал жене своей следующее письмо:
«Сердце мое! говорю вам последнее прости с любовью, которая постоянно связывала нас. Спокойствием души моей и неизреченным милосердием Божиим заклинаю вас не предаваться отчаянию. Утешайтесь мыслью, что Господь даровал душе моей желанное спокойствие. Еще раз — простите!
Генрих, герцог Монморанси».Вся бывшая при дворе знать подняла голос в защиту герцога. В ответ на просьбы Людовик XIII более или менее остроумно отшучивался.
— Вы, кажется, готовы отдать руку на отсечение за герцога? — сказал он графу дю Шателе.
— Обе отдам! — отвечал тот. — Лишь бы спасти руку, которая выиграет вам сотни сражений!
Сен-Прейль, взявший герцога в плен, сказал в присутствии кардинала несколько колкостей на счет его эминенции. Ришлье, возвратясь домой, записал его в красную книжку. Принцесса Конде, сестра герцога, приехав к нему, рыдая, на коленях умоляла замолвить королю словом о прощении Монморанси.
— Сударыня, — отвечал кардинал со слезами, — что значит мой голос перед непреклонной волею государя?
— Он много значит, — сказала принцесса. — Я уехала из дворца именно в ту минуту, когда король, видимо, смягчился…
— Смягчился? — быстро перебил Ришлье. — О, в таком случае я не теряю надежды его умилостивить. Даю вам слово, честное слово… только вы, со своей стороны, не докучайте королю.
Утром 30 октября (день казни герцога) граф Шарлю принес к Людовику XIII жезл маршальский и цепь ордена св. Духа, отобранные у Монморанси. Король играл в шахматы с Лианкуром. Последний и граф Шарлю, упав на колени, умоляли короля помиловать осужденного. К ним присоединились: дю Шателе, д'Эпернон, Гюиз, Конде и Шатилльон. Их вопли сначала раздражали Людовика, потом как будто тронули.
— Кардинал! — сказал он Ришлье, входившему в комнату. — Что мне делать?
В эту минуту с улицы дошел в комнату крик нескольких тысяч граждан, единогласно просивших о помиловании Монморанси.
— Это бунт! — пояснил Ришлье. — Уступать в подобных случаях — верх неблагоразумия!
— Дайте мне обдумать, сообразить… — пробормотал король, удаляясь в кабинет, куда минуты через две явился и кардинал.
— Государь, — произнес он, — кажется, вам придется простить герцога. Народ, дворянство за него, и кроме них есть у него еще один ходатай — немой, но красноречивый.
— Кто еще?
Ришлье подал ему медальон с миниатюрным портретом Анны Австрийской и локоном ее волос под нижней дощечкой медальона.
— Этот портрет герцог отдал на сохранение приятелю своему Белльевру, — пояснил кардинал. — Надеюсь, государь, что этот залог дружбы, данный супругою вашей герцогу, окончательно смягчит ваше сердце.
Король — оглушенный, бледный, едва переводя дыхание, — смотрел на портрет безумными глазами; потом с ужасной улыбкой прошептал:
— А я уже хотел его помиловать!
В два часа пополудни из кабинета он вышел в залу. Здесь его опять обступили вельможи, и между ними герцог Гюиз и принц Конде.
— Не просите, господа! — крикнул король громовым голосом. — Монморанси умрет.
— Государь! — прошептал Конде. — Мне жаль не его, мне вас жаль… Страшный упрек берете вы на душу.
— Право? — усмехнулся король. — Так я открою вам глаза насчет вашего зятя. Это что? — шепнул он принцу, показав ему портрет королевы. — Если вы не обижаетесь на ветреность герцога, то я не могу ему простить связи с моей женой! Слышите — связи!.. Помните это! Скажите преступнику, что во внимание к его имени и прежним заслугам я разрешаю вести его на эшафот не связанным. Довольствуйтесь этой милостью.
Приговоренный к смерти ждал в зале градской ратуши роковой минуты шествия на эшафот, беседуя со своим духовником, отцом Арну, сидя у камина.
— В котором часу казнь? — спросил он бывших тут чиновников.
— В пять, ваша светлость.
— Нельзя ли ускорить? Я желал бы умереть в час крестной кончины Иисуса Христа.
— Это в вашей воле.
— И прекрасно. Прикажите же подать мне одеться и остричь мне волосы. Долой богатое платье!.. Спаситель на Голгофу шествовал полуобнаженный.
— Позвольте мне остричь вас! — сказал врач Люкант, пересиливая свою скорбь.
— Да, остригите и помните дележ. Одну прядь — вам, другую — жене, а третью ей (Анне Австрийской), и скажите, что я умер с мыслию о ней.
— Теперь все? — спросил герцог по окончании стрижки.
— Все! — прошептали присутствовавшие задыхаясь.
— Господа, господа, умейте же владеть собою! — смеясь, сказал Монморанси. — Если бы Бог посылал мне смерть на поле сражения, я сумел бы умереть как следует, но умирать на плахе для меня новость] и я боюсь, чтобы как-нибудь не оплошать. Позовите сюда палача: я хочу переговорить с ним.
Палач явился.
— Друг мой, — сказал герцог, — потрудись показать мне, как надобно встать на колени и класть голову на плаху?
— Вот так, ваша светлость, — отвечал палач, — колени раздвинуть, шею вытянуть.
Герцог повторил и, встав на колени, спросил: «Хорошо?»
— Хорошо!
— Ну, не позабуду твоих наставлений!
Войдя во двор, на котором был воздвигнут эшафот, Монморанси взбежал по ступеням.
— Скажите королю, что я умираю верным его подданным.
— Вы становитесь слишком близко к краю, — заметил палач, — голова упадет с эшафота на мостовую.
— Виноват, — отвечал герцог. — Видишь, я говорил, что неловок. Когда его привязывали к чурбану, прилаженному к плахе, он просил вязать осторожнее, чтобы не повредить ему еще не заживших ран. Кладя голову на плаху, он поцеловал поданное ему распятие и произнес: «Господи, в руки твои предаю дух мой!» Последними же его словами была просьба к палачу:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});