Моя Крепость - Раиса Сапожникова

Жили там люди, в маноре том... Хозяин с женой да пятью дочками. Слуги. Может, и еще кто... Только никого больше там нет. И ничего. Как уходила наутро банда под барабан, одни головешки тлели. Вот так.

Опять шагали мы по дороге. Я за палочки барабанные обеими руками держался. Сами они били, сами плясали, как скелеты на кладбище... Я под эту проклятую музыку только ноги переставлял, чтоб не упасть. Знал: упаду, растопчут меня. Даже и не заметят, как растопчут...

А под вечер увидал я новый манор. И опять велено было стать лагерем дотемна. Снова тащил меня атаман открывать ворота, я точно мертвый был, даже барабан с шеи не снял, так и болтался он на мне... Только когда дошли до стены, стал я столбом. Не полезу. Хоть ты меня убей. Он, может, убил бы, если бы не вдвоем мы там с ним были. Замахнись он, я бы сбежал, поди меня догони, дядька старый! Так он в уговоры ударился. Мол, дружба солдатская, да друзья с голоду подыхают, а я тут, мол, кочевряжусь... Слушал я, слушал, да и опомнился! И ударил мой барабан тревогу! Тра-та-та-та! Тра-та-та-та! Вставайте, люди, на вас банда идет! Тра-та-та-та-та-та-та-та!!!

...И кинулся бежать атаман. Только не убежал далеко. Видать, знали уже про нашу банду да про манор, про тот, первый... Ворота в секунду разлетелись, выскочили оттуда конные, человек, может десять, а может, дюжина... Увидали, как он удирает, дурень, сам же на лагерь и навел. Зарубили нашего атамана и полбанды на месте положили. Но — не всех.

Меня-то они и не заметили. И за то спасибо... Зашагал я один вперед, но недалеко ушел. Товарищи-то, кто жив остался, поняли, кто виноват, и скоренько меня поймали. До леса на аркане тащили, там в грязь кинули и ногами каждый по мне прошелся. Так у них предателей бьют, кто своих выдал. Потоптали, подняли и на осине повесили. Вот так...

Хриплый голос умолк. Вильям Кеттл выпил остатки молока с медом, но продолжать не стал. За него продолжил Маленький Джон:

— Это все чистая правда. Я это все видел. Как били его, как топтали и как вешали. Я недалеко был, в кустах прятался. Мы как раз с парой друзей на юг выбрались, кое-кого навестить... И вообще... И я сам вынул его из петли. Не умели они вешать, шею сломать сразу не смогли. А может, и не хотели, сволочи... Вот с тех пор он и хрипит. Жив остался, теплой водой его отпоили, там она тоже наверх выходит...

Маленький Джон, если бы захотел, мог бы говорить еще долго. Ни один из сидящих за столом не шевельнулся в течение по меньшей мере двух минут. Даже лорд Арден смотрел на Вильяма остановившимися безумными глазами. А леди Хайд была почти в обмороке... Мать нежно погладила ее по плечу и прижала к себе. Ничего, девочка, жизнь такова, что подчас можно и такое услышать. Ты с нами, ты защищена, ты счастлива... С тобой ничего подобного не случится!

Наконец, лорд-судья пришел в себя и сказал:

— Высокий суд... благодарит господина Вильяма Кеттла из Ливерпуля за правдивые показания. Важность их как для рассмотрения данного дела, так и для высокого суда вообще не оставляет никаких сомнений.

Высокий суд спрашивает мнение обвинения и защиты по поводу дальнейшего заседания. По мнению высокого суда, допрос Надира ибн Тарумана из рода туарегов может быть отложен. Во-первых, история его суду известна, а во-вторых, он не принимал участия в нападении на пострадавшую девицу и поэтому не является подсудимым по данному делу. Каково мнение обвинителя?

Роланд был захвачен врасплох. Менее всего он ждал такого вопроса. Он был все еще под впечатлением истории барабанщика Билла. Вот, значит, как бывает с некоторыми в четырнадцать лет... Счастливый мальчик, уцелевший солдат, бандит-убийца, юный герой, жертвующий собой для спасения чужих жизней!.. Зверски казненный, чудом спасенный, искалеченный, но живой! И этот «маленький» Джон, спасший из петли чужого юношу, выходивший его и с тех пор... Что? Что они делали с тех пор, прошло двадцать лет, господи, ему самому еще нет столько! Это все происходило еще до его рождения. Кто он такой, чтобы судить этих людей?!

О чем это спросил граф? Надо ли допрашивать Надира ибн... Господи, это же тот воин из сказки! Он не участвовал в нападении, это верно... А как он вообще там оказался? Что его связывает с Марианной, Биллом, Маленьким Джоном, о котором Торин Мак-Аллистер слушал песни в двенадцать лет...

Граф считает, что допрашивать его не надо. Можно отложить. Еще как можно отложить, наверняка он все расскажет этот милой даме, она мать Родерика, все сообщит ему, а уж он сам поделится со своим другом, лишь бы не сегодня... Еще один подобный рассказ, и Роланд убежит с этого суда куда глаза глядят!

Огромным усилием воли он собрал мысли в кулак и как можно более ровным голосом проговорил:

— Разумеется, милорд, если вы так думаете, то вы правы. Нет никакой необходимости допрашивать господина... Надира... сейчас и здесь.

— Я тоже совершенно согласна, — тряхнула головой леди Леонсия, и ее прическа немного растрепалась. Как видно, достойной даме тоже требовалась встряска после показаний Вильяма Кеттла.

— В таком случае Высокий суд приступает к допросу сэра Роберта Фиц-Керна, главного обвиняемого по данному делу. Сэр Роберт Фиц-Керн, высокий суд предлагает вам дать показания. Госпожа защитница, задайте вопрос.

— Сэр Роберт Фиц-Керн, прошу вас назвать свое полное родовое имя и сообщить, где и когда вы родились, — в голосе леди графини появился металл. Главный подсудимый по делу вызывал в ней очень странное чувство. Приятным его трудно было назвать.

Светловолосый атаман прославленных на весь мир героев разжал губы с видимым усилием. Но ответил.

— Имя мое — Роберт Крейн. Из замка Крейнстоун, что в Шеффилде... был.

— Был?.. — Леонсия осеклась.

— Да. Его больше нет. Разрушен.

— И... кто же его разрушил?

— Я.

В первый раз за все время у леди защитницы Леонсии не нашлось слов. Ее губы не складывались в вопрос. Потом все-таки сложились:

— А... ваши родители?

— Мой отец, сэр Ричард Крейн, был противником короля Джона, когда тот еще был принцем... и воевал против него в первые годы царствования. Он был казнен пятнадцать лет назад по приговору королевского суда. Мать умерла в монастыре... четыре года спустя.

— Сколько же лет вам?

— Двадцать семь.

— То есть, в год смерти вашего отца вам было двенадцать?

— Примерно.

— И... где же вы были тогда?

— Служил пажом у герцога Ланкастерского. Герцог не выступал открыто против короля Джона, но и не поддерживал его. Он держал у себя сыновей многих окрестных баронов, как своих вассалов, так и из более дальних замков. У него было около тридцати пажей.

— Насколько известно высокому суду, — вмешался со своего места граф Арден, — король Джон не расправлялся со своими бывшими противниками, если они отказывались от дальнейшей борьбы и приносили ему присягу. Ему пришлось бы казнить сотни людей, если бы от мстил каждому барону, кто приводил сотню латников в помощь его врагам... среди которых я не помню имени сэра Ричарда Крейна из Крейнстоуна.

— Милорд прав. Обычно баронов не казнили. Но моего отца обвинили в убийстве лорда Невила, главного королевского судьи Шеффилда.

— Кто обвинил?

— Сэр Питер Римстоун. Помощник главного судьи Шеффилда.

— Высокому суду ясно. Сэр помощник главного судьи конфисковал замок в пользу короны?

— Совершенно верно, милорд.

— Так что вы были официально лишены наследства?

— Да.

— Что же случилось с вами? — тревожно спросила леди защитница.

— Мою мать заточили в женский монастырь. Она, тем не менее, смогда сохранить часть имущества, свои драгоценности... Этот было немного, но несколько лет я мог прожить в услужении у герцога. Пока она была жива. Конечно, мое положение было ниже других пажей, чьи отцы служили его светлости, но меня все же не прогнали. Я старался как можно скорее стать воином и покинуть герцогский двор.

— Зачем? Не лучше ли было, наоборот, продолжать служить, стать придворным Ланкастера и его вассалом? Он нашел бы землю и замок, чтобы наградить вас.

— Но мой долг был — отомстить! — воскликнул Роберт Фиц-Керн. — Я сын благородного отца. Его оклеветали и лишили жизни. Мою мать заточили в монастырь. Мой дом и мою землю отняли у меня. Разве не первый долг сына — мстить за смерть своего отца? Разве недостойный рыцарь, совершивший такую подлость, не заслуживал возмездия?

Красивое и мужественное лицо Роберта горело негодованием.

Все молча сидели вокруг.

Леонсия посмотрела на Роланда и сжала губы.

— И что же — вы отомстили, сэр? — спросила она.

— О да! — гордо ответил Роберт. — Моей бедной матушки уже не было в живых, и я был свободен. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я победил в турнире оруженосцев и, согласно традиции, герцогу пришлось посвятить меня в рыцари. Я вернулся в Шеффилд и стал собирать бывших друзей отца. Среди них были опытные воины. Нам удалось собрать необходимую сумму и набрать наемных солдат.