Иван-Царевич и С. Волк - Светлана Багдерина

Иванушка с тревогой высунулся из-под шкуры и замер.

Целующиеся голубки на приглашениях на свадьбу мгновенно канули бы в Лету, если бы хоть один художник хоть один раз увидел бы целующихся драконов.

Золотистое и синее чудовища парили в небесах, бережно переплетя длинные чешуйчатые шеи и, задыхаясь, от нежности и безумной страсти, протяжно трубили, оповещая весь мир о зарождающейся любви.

«Вымирающий вид», — вспомнил царевич. — «Может, последние в своем роду…»

Встретились два одиночества. И теперь было им глубоко наплевать и на жалкую золотую шкуру, и на беспомощного скорчившегося под ней человечка, и на эту странную страну, и на эти пыльные горы…

Были только он, она и бескрайнее синее небо.

Уходи, Иван. Они не заметят.

— …И превратился стеллийский царевич в дракона…

— …И, завывая, превратился заморский царевич в отвратительного дракона…

— …И, завывая как тысяча демонов, обернулся заморский колдун в омерзительную драконоподобную тварь…

— …И схватился со старым драконом…

— …И не на жизнь, а на смерть стал биться с нашим драконом…

— …И небеса отпрянули в испуге при виде кровавой битвы, что завязалась между Добром и Злом… Ой…

— Извините, — машинально пробормотал Иван, уходя с ноги третьего передатчика на ногу жены крестьянина, стоящей тут же рядом, потому, что большого выбора у него не было, и, пройдя уже почти через весь лесок, на землю он наступал не больше пяти раз, и то случайно.

Там, где он прошел, зрители охали и ойкали, кое-где завязывались и тут же стихали вялые потасовки, но старички-волшебники постарались на славу, и никто так и не увидел ни Ивана, ни сокровище национального масштаба на его плечах, неторопливо, но решительно удалявшихся в сторону порта.

Проходя мимо Черной башни — при свете дня было ясно и несведущему в топографии Мзиури, что хоть черных башен в городе и много, но Черная башня была одна — Иван поднял глаза к единственному окошку под самой крышей, открытому настежь.

Монстера помахала ему рукой, а по губам ее скользнуло что-то, очень похожее на улыбку.

Он смутился, покраснел, вспотел, споткнулся и не помахал в ответ.

Когда, пройдя метров пятьдесят, он все же набрался решимости и оглянулся, рука полуподнята, все окна в башне были уже плотно прикрыты.

«Показалось,» — с облегчением соврал себе царевич, вытер пот со лба и прибавил шагу.

А в порту шел бой.

Раненые и убитые валялись повсюду, и к своему ужасу Иванушка узнал среди них некоторых членов команды «Космо» и героев.

Гаттерия не отпускала.

Заклинание сапогов-самогудов вспомнилось само собой и, сбросив сковывающую движения овчину на причал, Иванушка ставшим уже привычным жестом содрал с ноги сапог и выпалил: «Круббле-Краббле-Криббль!»

И тот час же из голенища полилась тягучая обволакивающая восточная мелодия, под которую, наверно, засыпали, засыпают и будут засыпать погонщики верблюдов в душных темных караван-сараях под огромными звездами Шатт-Аль-Шейха еще долго после того, как когда-нибудь и где-нибудь у остальных людей наступит конец света.

Палило на поражение вездесущее солнце, раскаляя песок до температуры огня и воду до температуры песка, обливала бледным светом равнодушная луна, завлекали оазисы и приглашали миражи, а караван шел, покачиваясь, как флотилия на море, и горбоносые усталые верблюды терпеливо переставляли ногу за ногой, не глядя вперед, зная, что перед ними — вечность…

Вечность…

Покой…

Сон…

Прах…

Трах!

Сапог выпал из ослабевших пальцев Иванушки.

Музыка умолкла.

Царевич сконфужено затряс головой, пытаясь понять, что он делает в этом незнакомом месте, и куда подевались верблюды.

Вокруг него плескалось море и лежали груды окровавленных тел. Более окровавленные лежали тихо, менее окровавленные — глубоко дышали и умиротворенно стонали во сне.

«Ешеньки-матрешеньки,» — изумленно присвистнул Иванушка, если бы умел. — «Это я их всех усыпил! Ну, ничего себе мелодия! Сколько же я тут продудел-то!? Надо наших скорее будить, да бежать, пока туземцы не проснулись!»

Иван успел перетаскать всех стеллиандров на борт «Космо», сбросить в воду сходни, выловить из воды сходни, перенести на борт золотую шкуру, сбросить в воду сходни, выловить из воды сходни, перенести на борт Язона, сбросить в воду сходни и попытаться без особого успеха поставить паруса, уронить мачту, оттолкнуть корабль мачтой от причала, уронить мачту в воду, упасть в воду самому, выловить себя и мачту, уронить в воду паруса, выловить паруса, и только после этого вспомнил, что как из каждого заклинания, из этого выход был простой — «Бумс».

«Бумс,» — прошептал он еле слышно на ухо капитану, но надеждам его не суждено было сбыться — проснулись все.

Но пока озадаченные гаттерийцы пытались понять, что в нормальной пустыне делает такое неприличное количество воды, отчего караван-сараи, дувалы и минареты в мгновение ока превратились в непонятные строения неизвестной архитектуры, и не следует ли подождать, пока самум сдует этот лукавый мираж, матросы «Космо», подгоняемые самыми страшными лукоморскими проклятиями Ивана, быстро поставили мокрые паруса и поймали попутный ветер.

И только когда «Нам от берега плыть, пенек бестолковый!.. Мачта — вот она!!! А это — весло!!! Это ж козе понятно!.. Чтобы паруса пошли вверх, веревку надо тянуть ВНИЗ!!! Быстрее!!!.. Возитесь, как улитки черепаховые!.. От берега нам надо плыть, от берега! Ну, сколько раз вам повторять, что берег — это там, где кончается вода!!!.. Тысяча морских чертей!!!..» уже приближалось к горизонту, с пристани донесся одинокий вопль отчаяния, тут же потонувший в тысячеголосом реве ярости.

Это под ногами нахлынувшей толпы окончательно проснулся командир отряда, посланного перебить стеллиандров, если они захотят сесть на корабль.

Она вздохнула, поплевала на тряпку и тщательно оттерла пятнышко, оставленное бесстыжей мухой на светлом образе ее героя. Отполировав после этого до блеска все блюдо, она трепетно установила его в специальную подставку, сделанную своими руками, и оно заняло полноправное место в обширной экспозиции разнообразных тарелок, кубков, фресок, кувшинов, амфор, пифосов, гобеленов, салфеток и прочих предметов, обладающих минимумом ровной поверхности, на которую могло бы быть нанесено известными, малоизвестными и просто неизвестными ремесленниками изображение Нектарина.

Сюжеты сих картин разнообразием не грешили. Их единственным мотивом был Нектарин, совершающий разнообразные подвиги.

Вот миниатюра на пряжке — Нектарин, побеждающий Политаза. Там чеканка на умывальнике — Нектарин, выигрывающий чемпионат Мирра по гонкам на колесницах. Здесь вышивка крестиком на пододеяльнике — Нектарин, сражающийся со стоголовымим сторукими стоногими великанами. Трилогия сканью на жаровнях — Нектарин, усмиряющий бешеного вола из Эритреи…

Куда ни кинь взгляд — все или бестактно напоминало о сем доблестном муже, или в открытую кричало о нем.

Что бы ни говорила родня.

Что бы ни твердили знакомые.

Что бы ни доносили сплетни.

Ведь это была Любовь.

Бескрайняя, как океан.

Чистая, как весеннее небо.

Безумная, как Канатчикова дача и Кащенко вместе взятые.

Любовь с первой кружки.

Он вздохнул и машинально почесал обожженную крапивой щеку.

Уже вторую неделю, как ходил, крался и ползал он кругами вокруг дома сестер-грайий, и все без толку. Коварный план, предложенный оракулом за очень нехилую плату — захватить единственное на троих око грайий при передачи от одной сестры к другой и угрозами выведать, как найти их родственниц — горгон никак не срабатывал. Проклятые бабки просто не желали передавать свой дурацкий глаз — им постоянно пользовалась одна и та же старуха! Попытка же организовать антиграйийские волнения в деревне привели лишь к тому, что теперь ему приходилось скрываться не только от самих грайий, но и от всех поселян и питаться тем, что тайком утаскивал из их подношений грайям.

Поставленные перед выбором — пойти против родственниц богов или против назойливого пришельца — крестьяне и пастухи долго не колебались.

Тупое быдло!..

А ведь время-то подпирало! Времечко-то ведь шло!.. Так ведь можно было и мимо женитьбы пролететь! Не до старости ведь за чудовищами охотиться и в походах пропадать! Да и такие глупые и богатые царевны на дороге не валяются… И если бы не ее сквалыга-отец и завистливые старые девы-сестры, в дремучести своей не желающие иметь такого выдающегося зятя… Голову Горгоны им, видите ли, подавай!.. Только после этого они рассмотрят кандидатуру… Ха… Да если у меня будет голова Горгоны, я сам буду кандидатуры рассматривать!.. Устрою уж я им маленький сюрпризик… Будут они еще у меня в ногах валяться, упрашивать, чтобы я эту…