Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски - Александр Алексеевич Другов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Окинув взглядом кабинет, Хелле замер и присел в кресло. Он почувствовал, как на мгновение встало и снова забилось сердце. На противоположной от входной двери стене, где всегда висела небольшая работа Татлина, было пустое место. «Уже уехал, или только собирается?»
Коротко застонав от злобы, Хелле рванулся к двери спросить у Андрея, но взял себя в руки и вернулся на место. Посидев мгновение, снова вскочил и быстро обошел кабинет, осматривая шкафы и полки. Подойдя к письменному столу, перебрал лежащие на нем бумаги. Открыл один за другим ящики стола. Открыв последний, замер. На дне ящика сверкал никелем небольшой пистолет. Взяв его в руки, Хелле увидел маркировку и почувствовал, как холодный пот разом пропитал рубашку и пиджак. У него в руках был французский «МАС-35».
* * *
Увидев через щель неплотно притворенной двери Хелле с пистолетом в руке, Андрей приоткрыл от удивления рот. Он иногда подслушивал разговоры Бортновского, особенно телефонные, но никогда не лазил к нему в стол. Сейчас он не знал, что может означать находка, которую сделал Хелле.
Услышав его шаги, Андрей спохватился и отвернулся к компьютеру. Подойдя к двери, Хелле, не оборачиваясь, бросил:
— Нет времени ждать твоего шефа. Скажешь, я уехал.
Эта реплика, произнесенная безжизненным голосом, заставила Андрея молча кивнуть в спину Хелле. Спохватившись, он сказал:
— Да, конечно.
Когда замок входной двери щелкнул, Андрей схватил трубку и набрал номер Соловьева.
* * *
Черт бы взял этого скупердяя, этого жлоба. Ведь ему же было сказано выбросить пистолет. Сколько он пожалел утопить в Сене — тысячу франков? Две? Сейчас за эти деньги я должен бросить все дела и искать негодяя Бортновского по всему Парижу в слабой надежде найти его раньше, чем это сделает наш противник. И мобильный телефон он выключил — с Хелле общаться не хочет. За что мне это наказание?
Покачиваясь от усталой злобы, я сижу на кухне в квартире Андрея. Хозяин дома, одетый в какую-то невероятную шелково-блестящую полосатую пижаму, тем временем вспоминающе бубнит:
— Еще он иногда заходил, не помню, как называется, такой ресторан в районе Монмартра. Потом в районе «Гранд Опера» есть одно место.
Растерев лицо ладонями, встаю и наливаю себе еще кофе.
— Нет, Андрей, так не пойдет. Возьми бумагу и выпиши все места, в которых Леонид Борисович бывает вечерами. Приятели, кафе, рестораны. Женщины…
Услышав о женщинах, Андрей берет еще один лист бумаги и в сомнении качает головой:
— Я, конечно, напишу. Только… так мы его не найдем.
— Найдем. Все мы — люди привычек. Даже если нас очень напугать. Кстати, что ты собираешься делать дальше? Бортновский, скорее всего, будет сворачивать свой бизнес здесь.
Андрей молча пожимает плечами. Хочет что-то сказать, но останавливается.
— Понятно. Бортновский даст тебе денег — я за этим прослежу, — и тогда решай, как быть. Можешь попробовать устроиться по специальности здесь или в Штатах. Подумай, может, стоит вернуться в Москву. Тебе трудно будет тут пробиваться, поверь. Ты одаренный человек, но есть еще проблема характера.
— Я знаю.
— Вот и хорошо. А пока — посиди дома пару дней, а еще лучше — у какого-нибудь друга. Пока все окончательно не успокоится.
* * *
Продавщицы, официанты, метрдотели, собутыльники Бортновского смешались у меня в голове. Все они, как один, отрицательно качают головами, так что у меня скоро начнется морская болезнь. Нет, они не видели Леонида последние дни. Нет, он не заходил. Нет, не звонил.
Если я найду этого типа раньше Хелле, то немцу останется только признать свое поражение — я придушу Бортновского первым, и ни при каких условиях не уступлю этого права никому. Сейчас нет других забот, кроме как искать этого любителя оружия! У Бортновского даже денег толком нет — его доля от операции с картинами лежит на счету, о котором он не имеет никакого представления. Выкинь он вовремя пистолет — сейчас получил бы деньги, и кати себе на здоровье на все четыре стороны! Так нет, он будет барахло свое собирать, пока ему голову не открутят!
Поговорив с очередным барменом, допиваю кофе и кладу на стойку пятьдесят франков. Бармен благодарно улыбается и показывает мне куда-то в сторону, объясняя, как пройти. Едва отойдя от стойки, слышу сигнал мобильного телефона. Включив его, вздыхаю от долгожданного сопения и придушенно-конспиративного голоса:
— Алексей, это я. Алло, ты слышишь?
Подавив в себе злобу, по возможности дружелюбно отвечаю:
— Ты что же, милый друг, пропал? Я тебя ишу-ишу…
Бортновский все так же вполголоса торопливо объясняет:
— Я отключал телефон, боялся, Хелле позвонит. И в офисе я не был. Есть новости?
Сейчас будут тебе новости, конспиратор проклятый. Продолжая идти по бару, пересекаю зал, спускаюсь по лестнице в подвал, где рядом с туалетами расположены телефонные кабинки.
— Как тебе сказать, Леня. Вообще-то новости есть. Но ты сначала произнеси заклинание. Повторяй за мной: «Прости меня, пожалуйста. Я теперь всегда буду тебя слушаться и выбрасывать все, что ты скажешь.»
Подумав, Бортновский обеспокоенно интересуется:
— У тебя все в порядке? Я ничего не понял.
— Хорошо, я тебе все объясню при встрече.
— Где встретимся?
Наступает развязка. Выключая мобильный телефон, говорю в затылок Бортновскому, который стоит в кабинке с трубкой, прижатой к уху:
— Да прямо тут!
Роняя трубку и хватаясь за сердце, Бортновский реагирует коротким воплем и попыткой сползти на пол. Но нечего тут мне сползать — он отделался легким испугом в прямом смысле этого слова.
— Вставай-вставай. И не надо орать. Поздно орать. Хелле обнаружил у тебя в офисе пистолет. Сейчас он ищет тебя по всему Парижу. Мне полагается приз — я первый тебя отыскал.
Сиреневый от страха Бортновский благодарно и безмолвно кивает. Сейчас с ним шутить не только бесполезно, но и даже как-то бессовестно.
— Андрея я предупредил — он уже укрылся. Вот твоя карточка, на ней деньги за коллекцию. Переведешь Андрею десять тысяч, как договорились. Не забудешь? Я проверю. И последнее — у тебя есть, где спрятаться на время? Думаю, дня на два-три?
Бортновский все так же молча кивает еще раз.
— Вот и прячься.
* * *
Ковальски аккуратно заштриховал последний неправильный треугольник на листе бумаги. Привычку рисовать мозаику из наползающих друг на друга узких и хищноостроугольных фигур он усвоил еще во времена студенческой
