Великие загадки мира искусства. 100 историй о шедеврах мирового искусства - Елена Коровина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующий день Шарлотта собралась в дорогу. Садовник передал ей мешочек: «Чтобы отвадить воров, положите яблоки под деревья. Только сами в рот не берите! А то вчера ваши друзья-испанцы их рассматривали, я уж испугался, а ну как в рот потянут? Будут потом животом маяться!..»
Не дослушав садовника, Шарлотта пришпорила коня и налегке помчалась в горы. Вальдек встретил мачеху нехотя. Перекинувшись с ним парой слов, она поднялась к падчерице. Маргарет вскочила, испуганная, но мачеха улыбалась: «Принц Филипп просил проведать тебя и передать гостинец!» И Шарлотта протянула девушке яблоко.
Через час граф Вальдек зашел навестить сестру. Она лежала на кровати – глаза раскрыты, лицо белее снега, пальцы сжаты. Граф только взглянул и выбежал. Уже через несколько минут он привязывал мачеху к трем самым сильным скакунам. Она вырывалась и кричала: «Клянусь, я не травила яблок! Это сделали испанцы!»
Кони рванулись в разные стороны. Зрелище было ужасным, но Вальдек стоял и смотрел, прислонившись к воротам конюшни. Потом он поднялся в комнату Маргарет и вынул из ее сжатых пальцев засохшую алую розу. Снова спустился в конюшню и громко свистнул. Появились «гномы». «Проведите меня в замок к Филиппу!» – крикнул граф.
…Через неделю в Бад-Вилдунген приехал император Карл V и повелел принцу вернуться в Испанию. Там по желанию отца Филипп вступил в династический брак с королевой Англии Марией I. Она была нехороша собой и старше мужа на 11 лет. И хотя молодой принц нравился Марии, ни о каких чувствах с его стороны не могло быть и речи.
В 1556 году Карл передал испанскую корону своему 29-летнему сыну, и тот начал править под именем Филипп II. В первую же ночь после коронования Филипп приказал повесить двух охранников, что некогда ездили с ним в немецкий город Бад-Вилдунген. А потом последовал приказ, отменяющий церемонию подношения королю торжественных букетов. Цветов Филипп не терпел до самой смерти – особенно белых и алых роз…
Полет крещеного немца, или Тайна «Велесовой книги»
Вот уже второй век мир будоражит тайна одной из самых мистических книг – старославянской «Велесовой книги», рассказывающей о ритуалах и магии славянского язычества. Однако историки настаивают, что эта книга не только не является оккультной, но поддельной. Называется даже имя автора – Александр Иванович Сулакадзев, который в первой половине XIX века лично сочинил и написал не одну «старинную рукопись».
Был он известен всему Петербургу начала XIX века как историк-любитель и рьяно занимался исследованием древнерусской культуры, российскими обычаями и обрядами. На основании старинных рукописей он писал собственные книги, расшифровывал рукописи, вводя их в научный оборот. «Он собирал старину и редкости, – писали современники, – коллекционировал то прялки, то одежду, то черепки, то поделки». Он даже занялся изучением магических обрядов, стал поклонником графа Калиостро, составлял ритуалы вызова духов. Предки его были грузинскими дворянами, приехавшими ко двору Петра Великого в посольстве царя Вахтанга VI, так что кроме Древней Руси Сулакадзев питал тягу и к прошлому иных российских народностей. Грузинская фамилия звучала трудно запоминаемой, так что во всех документах значилась по-разному: Сулакадзев и Суликадзев, Салукадзев и Салакатцев и еще бог знает как. Но иногда Александра Ивановича звали «по матери» – уроженке Рязани – Боголеповым.
В юности Александр служил в гвардии, потом вышел в отставку и стал жить на широкую ногу в собственном особняке. У него собиралась вся историческая элита, антиквары и собиратели Петербурга. Заслуги Сулакадзева были признаны в авторитетных научных кругах. Произведения древнерусской литературы в то время были редкостью, сведения о древнейшей истории также, а счастливец Сулакадзев сумел раскопать несколько ярчайших рукописей.
Рукопись в стихах «Боянова песнь Словену» произвела сенсацию. Еще бы! Ведь Боян упоминается в легендарном «Слове о полку Игореве», но больше никаких сведений о нем нет. И вдруг – находка Сулакадзева! Рукопись тут же окрестили «Гимном Бояна» и начали уговаривать Александра Ивановича издать ее. В 1810 году «Боянов гимн» и «Изречения новгородских жрецов» (тоже найденные Сулакадзевым) изучали историки и писатели Г. Державин, А. Шишков, А. Оленин. Державин написал: «Если справедливо недавнее открытие одного славено-рунного стихотворного свитка I века и нескольких произречений V столетия новгородских жрецов, то они принадлежат к роду мрачных времен стихосложения». В своей публикации Державин привел рисунок свитка и указал, что «подлинники на пеграмине находятся в числе собраний древностей у господина Сулакадзева».
Вскоре Сулакадзеву снова повезло. Он сумел найти новое чудо древней летописи – «Перуна и Велеса вещания в Киевских капищах жрецам Мовеславу, Древославу и прочим». Газеты вновь запестрели статьями о язычестве, древних рунических письменах, старинных обычаях. Поэты, писатели и драматурги охотно ввели в свои произведения имена, открытые в свитках Сулакадзева: Вадим, Стоян, Урса, Угоняй. Словом, благодаря находкам Сулакадзева возникла не просто тяга к древней истории, но и проявились детали, новые даты, события. История начала твориться прямо на глазах.
По настоянию общественности Сулакадзев составил перечень своей уникальной библиотеки – почти 2 тысячи старинных книг, из них 290 рукописных свитков. Даже сам каталог звучал интригующе: «Книгорек древним книгам как письменным, так и печатным, из числа коих по суеверию многие были прокляты на соборах, а иные в копиях сожжены». Да только от одного сознания, что героический Сулакадзев отыскал по старым чердакам, монастырским хранилищам и еще бог весть где эти книжно-исторические сокровища, его стоило объявить спасителем Отечества.
Однако грандиозное количество находок навело-таки исследователей на мысль: неплохо было бы проверить свитки на подлинность. Ведь сам собиратель древностей не мог объяснить, где он их находит. На все вопросы он только отвечал: «Помилуйте, я честный человек и не стану вас обманывать!» Но однажды «честного человека» застали врасплох в одной из дальних комнат его дома, когда он вычищал старый пергамент, а на столе при этом стояли «ржавые» чернила, состаренные для специального письма под старину. К тому же несколько переписчиков-слуг проговорились, что помогали Сулакадзеву в работе с пергаментами и даже «берестяными грамотами». Решено было начать проверку.
Делу помогло то, что несколько «воскрешенных из забытья свитков», как их величали в газетах, оказались на руках у приятелей Сулакадзева. Каково же было изумление исследователей, когда с первых же строк «рукописей» они поняли, что все это – подделка. И даже не всегда искусная! Какие-то подделки оказались очень хороши по исполнению, и графика древних славянских почерков там передана виртуозно. Но другие, видимо выполненные в спешке, грешили ошибками, понятными графологам и историкам. Самой грубой оказалась ошибка в датировках, все-таки Сулакадзев не имел широкого образования. Так, свою самую знаменитую подделку, «Боянову песнь», он написал, опираясь на исторические факты, известные о Руси I и II столетий. Однако известно, что этот самый Боян, упоминаемый в «Слове о полку Игореве», жил на рубеже XI и XII веков.
Словом, разразился скандал. Впрочем, весьма своеобразный. Инкриминировать аферу «собирателю», конечно, было возможно, но бесполезно. Он не продавал своих «свитков», не наживался на их создании, так что перед законом был чист. Ну а их создание общественностью даже приветствовалось. Ведь благодаря им начался бурный интерес к древней истории. А то, что Сулакадзев сочинял свои фальшивки на древнеславянском наречии и его язык был ярок, образы вдохновенны, вообще вызывало у историков литературы восторг. Особо восхищенные считали, как поэт М. Чулков: «Мистификации Сулакадзева – гениальны. Как ни странно это звучит, его вполне можно назвать реальным создателем истории, настолько он сумел проникнуться ее духом». Общее мнение выразил историк А. Пыпин: «Едва ли сомнительно, что… <Сулакадзев> был не столько подельщик, гнавшийся за прибылью, или мистификатор, сколько фантазер, который обманывал и самого себя. По-видимому, в своих изделиях он гнался прежде всего за собственной мечтой восстановить памятники, об отсутствии которых жалели историки и археологи». Такой вот нравственный аферист – мечтатель от истории…
К концу 1820-х годов превозносимое собрание древностей Сулакадзева уже официально перешло в разряд курьезов. И когда в 1832 году после смерти мужа вдова «собирателя» попыталась продать его коллекцию, то мало что выручила. Рукописи, книги и свитки, изготовленные гениальным мечтателем от истории, разошлись по бросовым ценам. Большая часть исчезла без следа, но иногда случались возвращения. И опять-таки дававшие повод для гениальных афер.
