Майлз Уоллингфорд - Джеймс Купер

К тому времени, когда «Рассвет» расположился там, где мы решили, противники были уже недалеко друг от друга. «Быстрый» все не убирал паруса, идя в кильватер за кораблем сопровождения, пока не зашел с наветренного борта, правда в полукабельтове от него. Французы шли еще ближе друг к другу, и вскоре они должны были подступить на такое расстояние, что головные суда с обеих сторон оказались бы под огнем неприятеля. Казалось, вражеские корабли пройдут в полукабельтове друг от друга. Все четыре корабля несли марсели, кливеры, бизани; нижние прямые паруса были подобраны. Брамсели у «Черного принца» и «Быстрого» были взяты на гитовы, между тем на «Желанной» и «Олене» реи были спущены на эзельгофты, хотя брамсели не убрали. Все четыре корабля спустили бом-брам-реи. Итак, рангоут приготовили к бою, и все указывало на то, что месье Менневаль возмечтал о лаврах победителя.

Первым открыла огонь «Желанная», головное судно французов. Выстрел был предназначен «Черному принцу» и, кажется, попал в цель, ибо сэр Хотэм Уорд тотчас отошел в сторону, очевидно, чтобы уйти от продольного огня. «Француз» не отставал, и четыре судна теперь шли параллельными курсами, хотя и в разные стороны, всего в кабельтове друг от друга. «Желанная» беспрерывно давала бортовые залпы, пока не разрядила всю артиллерию одного борта. «Черный принц» выдержал атаку, не ответив, хотя я видел, что он получил значительные повреждения, особенно верхнего рангоута. Наконец сэр Хотэм Уорд заявил о себе. Он почти одновременно дал залп из всех бортовых пушек; раздался зловещий яростный грохот. Дым стал заволакивать его корабль, в то время как «Желанная», двигаясь в нашу сторону, вышла из адского шатра, сотканного ее снарядами.

Вскоре «Быстрый» открыл огонь по французскому коммодору, и по канонаде за кормой я, несмотря на дым, понял, что в бой вступил «Олень». На всех четырех кораблях заполоскали марсели, убавляя ход, и в какой-то миг все четверо, как мне показалось, даже замерли под огненным облаком, которое они подняли, стремясь нанести друг другу как можно больше повреждений. Французы, однако, быстро вышли из-под дымовой завесы, и наступившая тишина возвестила о том, что корабли разошлись. «Англичан» я сначала почти не видел из-за дыма, но их противники вышли из стычки с рваными парусами, искалеченными реями, а с подветренного борта «Оленя» даже свисала подрубленная крюйс-стеньга. Лишь только это жалкое зрелище открылось моему взору, я мельком увидел и «Черного принца», идущего в крутой бейдевинд, поперек кильватера противника и явно грозя выйти на ветер. «Быстрый» не отставал, напротив, он еще ближе подошел к головному судну. «Черный принц» лег на другой галс, но тут рухнула его грот-брамстеньга, разумеется вместе с реем и парусом. Стало быть, пушки месье Менневаля давеча гремели не праздничным салютом.

После первой схватки с врагом «французы» несколько минут держались прежнего курса, и мы видели, как матросы живо, но не очень слаженно принялись убирать обломки, закладывать стопоры, чинить оснастку и прочее. Особенно суетились на «Олене» из-за крюйс-стеньги, которая болталась с подветренного борта; матросы делали отчаянные и вполне целенаправленные попытки избавиться от нее. Им это удалось, и через десять минут после прекращения огня французские суда положили руля точно по ветру и повернули к северу, словно вызывая своих врагов на бой, если у тех есть еще порох в пороховницах.

Пора и нам было трогаться, ибо во время передышки все четыре судна отошли так далеко на запад, что оказались в миле от «Рассвета», и я понял, что нужно снова уйти с дороги. Мы забрали ветер в паруса и побыстрее пустились прочь. Нас подгоняли и другие соображения. Когда месье Менневаль пошел в фордевинд, его противники устремились к его наветренному борту, и, если он не собирался сражаться в положении против ветра, он должен был, в свою очередь, уйти с дороги.

Сэр Хотэм Уорд, однако, был слишком опытный моряк, чтобы не воспользоваться преимуществом, которое предоставил ему месье Менневаль. Как только «французы» повернули к северу, он последовал их примеру, но не стал заметно идти под ветер, а опять ловко пошел в бейдевинд, не дотронувшись при этом до брасов, и пересек кильватеры своих противников, дав мощный бортовой залп по окнам кают «Оленя». К моему удивлению, «Желанная» не меняла курса, пока «Быстрый» не выдал ей порцию огня. Тогда «англичане» сделали поворот через фордевинд и, казалось, собирались было повторить удачный маневр, но тут месье Менневаль, поняв свою ошибку, привел корабль к ветру и открыл огонь из бортовых пушек, «Олень» последовал его примеру, хотя нос его смотрел в другую сторону; таким образом, всякая согласованность в их действиях нарушилась. «Англичане» надвигались, и спустя минуту все четыре судна опять заволоклись белым облаком дыма. Теперь мы видели только мачты от клотиков — иногда до марсов, но большей частью — до марса-реев, не ниже. Выстрелы зачастили, но через четверть часа приутихли, хотя сотня орудий все не унималась за дымовой завесой.

Несколько ядер полетели в нашу сторону; два даже прошли между мачтами. Однако зрелище так увлекло нас, что мы опять обстенили марсель и застыли на месте, пренебрегая опасностью, словно зеваки, столпившиеся на берегу. Минута бежала за минутой… прошла вечность, а мы все еще не видели толком ни одного корабля. Иногда часть корпуса выплывала из облака или ветер чуть разгонял пелену, но ни разу она не поднималась настолько, чтобы мы могли понять, какое судно открывается взору — французское или английское. Мачты исчезли — ни одной не было видно поверх облака дыма, так оно разрослось.

Прошел час — один из самых захватывающих в моей жизни; для меня он тянулся дольше, чем день, — так сильно я жаждал узнать, что же там произошло. Читателю известно, что пишущему эти строки приходилось бывать в бою; но тогда минуты летели, а это сражение длилось целую вечность. Как я уже говорил, прошел час, прежде чем огонь совершенно прекратился и мы смогли хотя бы предположить, чем закончился бой. Залпы звучали все реже в течение последнего получаса, а теперь и вовсе стихли. Дым, который густой массой лежал на поверхности океана, начал подниматься и рассеиваться, мало-помалу занавес раздвинулся, приоткрыв сцену битвы.

Первым мы увидели нашего старого знакомца — «Быстрого». Все три его стеньги исчезли, фор-стеньгу срезало чуть ниже салинга, а две другие — до самых мачтовых эзельгофтов. У грота-рея остался только кончик, а нижний такелаж и борта были покрыты обломками. Из парусов стояли только фок, фор-стеньги-стаксель и бизань — вот все, что сохранилось.

Едва только мы успели рассмотреть «Быстрый», как из облака дыма выплыл темный корпус «Оленя». Этому кораблю пришлось хуже всех: ни одно рангоутное дерево не возвышалось над палубой более, чем на двадцать футов, кроме фокмачты, и та осталась без верхушки. Море вокруг было сплошь покрыто обломками, и три шлюпки подбирали людей, которые держались на воде, уцепившись за куски мачт. «Олень» стоял в кабельтове от «Быстрого», и ему наверняка не терпелось убраться от него подальше, ибо, как только подняли на борт шлюпки, он поставил фок и повернулся кормой к ветру.