«Если», 2007 № 03 - Журнал «Если»

Его история, сказал он, взята прямо из жизни, и описал свою юность в жилмассиве: торговал наркотиками, увертывался от пуль, ходил в Потомак-Эстейтс, в дом-крепость крупного поставщика, где деньги ссыпали в пластиковые мешки для мусора и взвешивали — долго было пересчитывать. Бросил дилерство, когда брата, Шабазза, подстрелили и тот истек кровью у него на руках. А яростная потребность увековечить память о брате в конце концов вылилась в столь же неистовые пробы пера.

Это было нечто! Мечтательно поглядывая на своего ученика-рекордиста, доктор Гро, гроза английского отделения, за долгие годы насквозь пропитавшийся вином и цинизмом, гадал, не оправдывает ли сей миг — м-м… божественного откровения — его, в противном случае, бездарно протекшую жизнь.

И тут нежданно-негаданно взыграла критическая жилка Гро. Ин-шалла врет. Содержание «Города Страшной Ночи» было ничуть не оригинальнее названия. Так лишь казалось из-за «пулеметного» стиля, который автор, вероятно, подхватил — да-да, подхватил, как насморк, — слушая рэп: он просто убрал бит и рифмы, а остаток перенес на бумагу.

Очки у Иншаллы были чересчур дорогие, бородка чересчур холеная, косички чересчур стильные; он писал без ошибок, сыпал длинными сложными словами, читал Киплинга — нет, это не дитя жилмассива. Зачем же он лгал? Разве нельзя было сказать: «Хэй, я вырос в шикарном доме в Уотергейте» — и оставить сюжет в покое?

После занятий Гро задержался в кампусе и просмотрел в канцелярии личное дело Иншаллы. Тот окончил дорогую частную школу «Бунчи-Мандела», где основной упор делали на подготовку отпрысков чернокожих профессионалов к успеху и процветанию. Жил Джонс с родителями на так называемом Золотом Берегу, окраине Рок-Крик-парка, где, прихлебывая двойной скотч у собственных бассейнов, сетовали на расизм светло-кофейные политики, бизнесмены, члены городского управления, высокопоставленные чиновники и президенты исторически черных колледжей.

Пока Гро добирался до «Погребка», мрачный юмор возобладал. Все-таки он с самого начала попал в яблочко: жизнь — обман. Литература тоже. Остается одно: расслабиться и получать удовольствие — и, разумеется, пить. Переполняемый злорадством, он шумно тянул «Мондо россо», ухмыляясь, как демонический смайлик. За столик втиснулся Горшин.

Тоже радостный.

— Сегодня долго сидеть не буду, — объявил он.

— Почему?

— Опять женюсь. На дивной женщине по имени Лейла… Дилайла… что-то в этом роде. Познакомился с ней сегодня в продуктовом. В мясном отделе.

Гро поздравил. Горшин между тем залпом осушил бокал — единственный, по его заверениям, какой намеревался позволить себе в этот вечер. И прищелкнул пальцами:

— Кстати! Чуть не забыл. Клайд в больнице. В Джорджтаунской. Смешал кодеин с водкой. Передоз. Еле откачали. Возможно, попытка самоубийства. Какого дьявола ты ему наплел? Сейчас его уже перевели из реанимации в интенсивную терапию. Я бы забежал взглянуть, но вечером мы с Дилайлой улетаем в Вегас. Кришнамурти меня прикроет.

— Реанимация? Интенсивная терапия? Дилайла? Вегас? Кришна… прах побери, что значит: «какого дьявола я ему наплел»?

— Мне пора, — встрепенулся Горшин и был таков.

На другой день Гро позвонил в больницу и после бесконечных проволочек сумел тридцать секунд пообщаться с доктором Кришнамурти. Новости были хорошие: У. выписали из интенсивной терапии, он спокойно отдыхает, а через пару дней разрешат посещения.

— Вы бы заглянули к нему, — журчал в трубке бомбейский говор. — Я убежден, что он очень одинок. Прискорбно для столь молодого человека.

— Полагаю, он сам распугал всех друзей разговорами о драконе.

— Да — или о походах к психоаналитику, — сухо отозвался Кришнамурти.

Когда Гро вновь увидел У., тот, одетый в темно-бордовую пижаму и синий махровый халат, сидел на банкетке в солярии на десятом этаже Джорджтаунской больницы. В солнечном луче, проникавшем сквозь пыльное стекло, молодой человек казался почти прозрачным; суицид, как и наркотики, не пошел ему на пользу.

— Как самочувствие? — полюбопытствовал Гро, пожимая вялую, безжизненную руку.

— М-м… ничего. Главное, не требуйте от меня связности.

— Ну… ладно.

— Мне лучше, но связность пока не дается. Не собраться с мыслями. Из-за назначений. Мешает сцепке. То есть я могу думать про А, или Б, или Д, а что с чем стыкуется — не представляю.

— Уверен, скоро дело пойдет на поправку.

— Дай Бог. Я чувствую себя круглым дураком — чуть не умер, мучаясь из-за драконыша, которого, может статься, и нет.

— Значит, это вы помните.

— О черт! Все я помню… положим, ваше имя — нет, а все остальное — да… а связать не могу. Не получается делать выводы. Да вы садитесь…

Гро так давно не пробовал никого утешать, что его механизмы сочувствия заколодило. Устроившись на краешке банкетки, он натужно соображал, что бы сказать, но У. вдруг избавил наставника от обременительной необходимости быть любезным: его сморило.

Молодой человек уронил голову на плечо и захрапел. Гро, который привык, что студенты на занятиях клюют носом, некоторое время сидел, отдыхая. Показался медбрат в зеленой больничной форме; короткие толстые предплечья покрывала густая шерсть. Гро остановил его и вполголоса осведомился, вернется ли к У. здоровье.

— А как же, до следующего захода, — и медбрат скрылся за дверью с надписью «Посторонним вход воспрещен». Внутри загудела микроволновка, запахло куриной лапшой.

Назавтра Гро позвонил приятель-агент.

— Блеск! — зачастил он. — Рассказец этого… Аллаха. Колоссально! Не наварю на нем ни гроша, но все равно постараюсь куда-нибудь пропихнуть.

— Отлично, — буркнул Гро.

— Только вот что. Парень черный, верно?

— Угадал.

— Просто хотелось убедиться. Вдруг выплывет, что о жизни черных пишет не черный? Читатели могут обидеться: вроде их надули. Уже бывало.

— Хорошо, что Шекспир об этом не знал, когда писал «Отелло».

— Когда кто писал что?

— Неважно.

Перед следующим занятием, в пустом кафельном коридоре у дверей аудитории, Гро сообщил новость Иншалле, и синие очки у того запотели от избытка чувств.

— Круто, — пробормотал он. — Круто, круто.

Повинуясь внезапному порыву, Гро добавил, что однокурсник Иншаллы пытался покончить с собой и угодил в больницу.

— И я подумал… Возможно, сдвинься его труды с мертвой точки, это помогло бы ему справиться с другими проблемами. И поскольку вы молоды и вы писатель, а я ни то, ни другое…

— Типа, помочь закошмаренному? Да с радостью. Сам когда-то шел вразнос.