Иллюзия бога - Алина Штейн

Не факт. Он, конечно, пытался выяснить, где ее тело, но это может быть просто совпадением.

Ари смутилась. Она не хотела верить в совпадения. Если поверит, вся ее теория рассыплется как карточный домик, и что тогда ей останется? Как она вообще сможет жить?

– Какие еще у меня варианты? Доверить все копу? Ты вообще его видела?

– Видела, – жестко напомнила Дита.

– Легко тебе тут толковать про любовь к себе, – перебила Гера. Она сделала еще несколько глотков. – Тебе явно не приходилось постоянно думать, что ты какое-то ничтожество. А меня ранили, причем сильно, и что мне прикажешь делать?

– Зевс?

– Мои собственные ожидания.

– Понимаю, – сказала Ари.

Она наконец могла признаться себе в том, что ненавидит Тесея даже не столько за то, что он оставил ее, сколько за то, что он был ее надеждой и мечтой. А в итоге оказался слабым человеком. Она невольно задумалась, не совершила ли она ту же ошибку еще раз. Не стала ли заложницей собственных ожиданий, позволив себе влюбиться снова? Может, люди, которые исчезают из ее жизни без следа – ее личное проклятье? Ей стало страшно от мысли, что история могла повториться снова.

Вдруг Дионис пропал просто потому, что не хотел, чтобы его искали? Чтобы она его искала.

– Ты ничего на самом деле. – Дита подперла рукой подбородок. – Не такая стерва, как мне показалось. Мне нравилась ваша с Дионисом пара. Жалко, что все вот так…

Спустя еще пару чашек, пару затяжек и пару неудачных попыток выключить телевизор, Ари уже окончательно чувствовала себя виноватой. Ей нужно было, чтобы девчонки доверились ей, а никак не отпугивать всех Просимном – в конце концов, здесь почти у каждого были грешки перед законом.

– Вот поэтому я продолжаю искать, – сказала Ари. – Думаешь, я сама не понимаю, что все это может быть совпадением? Или что Дионис может оказаться вообще не тем человеком, каким я его видела. Ходим теперь с Аидом, как два идиота…

– А у него-то что? – подобралась Гера. – Любовь всей его жизни в коме, а не пропала. Это все знают.

– Там не все так просто. Он, кажется, думает, что она на Сайде. А мне помогает, потому что я вроде как знаю, как попасть туда, вернее, Дионис знал, а я… – Ей следовало придержать язык, но от дыма и выпитого ее несло.

Дита расхохоталась, будто Ари рассказала донельзя уморительный анекдот:

– Ты и Аид? Ужас какой. Но есть что-то бесконечно красивое в том, что два абсолютно разных человека сотрудничают, чтобы бороться за своих любимых.

– Не знаю, – протянула Гера. – Лично я устала бороться.

– Детка, разве ты борешься за любовь? – Дита грустно улыбнулась. – Ты учишься, ты работаешь, ты одеваешься с безупречным вкусом, ты каждое утро берешь себя в руки, ты умная и властная, у тебя есть планы на будущее. Зачем эту и без того насыщенную жизнь тратить еще и на страдания?

– «Да, я сделаю тебе больно. Да, ты сделаешь больно мне. Да, мы будем мучиться». В этом что-то есть, разве нет?

– Нет, – хором сказали Ари и Дита.

– Может, вы правы. Но чувства – это грустная история, какими и бывают большинство хороших историй, а печаль всегда делает их еще более сильными. Красивыми.

– Ерунда! Разве все, что написано в хороших книжках, – грустное? Ари?

– То, что я филолог, еще не значит, что я прочитала все хорошие книжки на свете, – засмеялась та. – Раньше я думала, что поступаю на специальность мечты, раз тут надо много читать. А сейчас открываю очередной талмуд и думаю: «Смерть, пожалуйста, забери меня милосердно». Хотя книги – все еще то место, куда я могу пойти, когда мне нужна перезарядка. Мне нравится возможность подключиться к разуму другого человека, побыть в другом мире. А уж бесцельно бродить по книжному магазину…

– О да, это самая настоящая забота о себе! Хотя вы вообще видели, какие там цены?

Раньше Ари не обращала внимания на ценники. Она всегда жила в достатке. Отец, несмотря на свой необычный бизнес, считался уважаемым человеком и старался сделать жизнь дочери безмятежной. А она пыталась растрясти ее всеми возможными способами. Она любила тратить деньги, потому что видела их вдоволь с самого детства – как музыкант, который играет, потому что его посадили за рояль, едва он научился сидеть.

– А в книжках важнее всего герои, – продолжила Дита, опустошая чашку. – Даже важнее сюжета. Как и в реальной жизни. Мир любит говорить нам, что мы слишком эмоциональны, странны и недостаточно хороши. Что наш способ быть – неправильный. И я думаю, что пришло время заткнуть этот голос. Нужно искать людей, которые понимают твои причуды и особенности. Которые дают тебе время и пространство, чтобы быть собой.

– Иногда я хочу просто уехать на необитаемый остров! Какие уж тут поиски своего окружения, – отмахнулась Гера. – Хотя я, в общем-то, иногда все еще люблю людей.

– И нас?

– А разве вы люди?

– Да ну тебя, – хохотнула Ари.

Она откинулась на подложенную Дитой подушку и сказала, не узнавая собственный голос:

– Вам никогда не казалось, будто вы рождены для чего-то большего, чем… это все? – Она обвела взглядом комнату, зная, что они видят то же, что она. Несмотря на красоту, которой Дита наполнила каждый уголок, здесь по-прежнему были выцветшие обои, черный шкаф-гроб и какая-то странная тоска, заливавшаяся в душу недопитым вином. Как и везде, в каждой комнате их кампуса.

– Да, да. – Гера вдруг сжала ее локоть. – Я влюблена в воспоминание, которое постоянно вижу во сне. В отголосок другой эпохи, другого места.

Голова кружилась от сладкого дыма. Сознание будто заполняла беззвездная ночь, а перед глазами Ари вновь возникли очертания печальной белой фигуры. Опять Семела. Ее черные волосы, подхваченные нездешним ветром, обвивали все вокруг и пахли жасмином и вишней, чем-то тяжелым и чарующим – совсем в ее стиле.

– Я помогу тебе, – шепнула Ари. – А ты поможешь мне. Может, благодаря тебе я найду его. Я верну его.

Ей отчего-то захотелось позвонить маме, но она не знала, что спросить. «Привет, мам, ты ведь лежала в психушке после того, как рассталась с отцом, не подскажешь, как сходят с ума? В смысле, видят ли покойников? Чувствуют ли себя так, будто в душе царит ночь? Черная, алчная, зовущая. И прекрасная». Ари почти не вспоминала о матери. А та ведь тоже смотрела на мир широко открытыми, настороженными глазами, томясь по кому-то, кто не приходил, ожидая чего-то, чему не суждено было произойти. «Нет, со мной не случится того же, что случилось