Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны - Владимир Снегирев

Само трехдневное путешествие на Саланг и обратно заслуживает того, чтобы быть подробно описанным, однако я вынужден вернуться к тому, ради чего и затеял весь этот рассказ.

Расположенный на высоте свыше трех тысяч метров перевал с его уникальным туннелем и многочисленными галереями был во власти холода (в распадках снег держится круглый год), а еще во власти охранявшего дорогу воинского подразделения. К сожалению, мои записи не сохранили фамилии командиров, но зато память точно зафиксировала впечатление чего-то недостойного, исходившего от них и от их подчиненных.

Офицеры были, как правило, пьяны и в таком виде не стеснялись «командовать» солдатами. Ночью в расположении дорожного батальона нас разбудили близкие взрывы гранат: оказывается, так развлекались отцы-командиры. Будучи изрядно «под газом», они бросали осколочные «Ф-1» чуть ли не в нашу «Волгу». Вот когда я понял: иногда следует опасаться не душманов, а своих соотечественников.

Мы столкнулись с крайне агрессивными, чувствовавшими свою безнаказанность людьми. Приняв нас спьяну за афганцев, старший лейтенант, командовавший заставой на южном Саланге, направил на машину автомат и с ругательствами велел побыстрее вытряхиваться. Мой афганский опыт тогда был не очень велик, я пребывал в наивном заблуждении, считая, что наши военные ведут себя с местным населением по-джентльменски, поэтому поведение «старлея» меня откровенно шокировало.

Потом я понял, что нашу «Волгу» остановили не случайно.

Если бы там ехали афганцы, им пришлось бы хорошенько раскошелиться за возможность благополучно проскочить дальше. Их машину могли бы «попотрошить», то есть взять из нее приглянувшиеся вещи — к примеру, магнитофон, радиоприемник…

Так происходило по всей трассе, на Саланге же, пользуясь его особым высокогорным положением, разбойничали с особой наглостью.

Знало ли об этом высокое командование? Конечно, знало. Все девять лет шоферы частных машин и водители автотранспортной компании «Афсорт» взывали к нему: «Помогите, грабят!» Время от времени из Кабула и даже из Ташкента (где располагался штаб округа) наезжали прокурорские комиссии, меняли офицеров, отдавали мародеров под суд, а на заставы направляли новых людей, но новые быстро усваивали прежние порядки, и все оставалось по-старому.

Спрашивается, а была ли хоть одна часть, где не воровали? Может быть, нам не везло: попадали именно туда, где как раз имелись эти «отдельные недостатки». Может быть… Но вот еще пример.

В апреле 1986 года, отработав по плану своей командировки в западных провинциях Афганистана, я томился на военно-воздушной базе Шинданд в ожидании какого-нибудь самолета в сторону Кабула. Наконец сообщили: заходит на посадку АН-26. Он прихватит меня, затем пойдет на Кандагар и потом — в Кабул.

Выкрашенный в серый цвет, военно-транспортный АН вскоре зарулил на стоянку. Подойдя к самолету, я увидел возле него хмурых членов экипажа, обсуждавших что-то между собой, а чуть поодаль — пассажиров, вышедших на бетонку, чтобы размять ноги. Пассажиры были обычными для этих маршрутов: возвращающиеся после отпусков, из госпиталей и командировок офицеры, прапорщики, солдаты, медсестры, всего человек двадцать. Правда, необычным было выражение их лиц, растерянно-стыдливое, неуверенное. Мне показалось, что каждый прятал друг от друга глаза. Вроде бы, вместе и в то же время порознь. И — молчали, словно на похоронах.

По привычке вычислив командира самолета, я бодро направился к нему: «Когда летим?» Он пожал плечами и отвернулся. «Вы лучше вон у тех спросите», — раздраженно посоветовал кто-то из экипажа, кажется, бортмеханик.

Среди экипажа тоже ощущалась какая-то неловкость и даже угрюмость.

«Нет, ребята, так не пойдет, — решительно сказал я. — Кончайте темнить. Я тут человек новый, забот ваших не знаю, но помочь обещаю».

Командир посмотрел на меня почти с интересом. А бортмеханик объяснил: «У правого летчика зарплату в чеках украли».

До меня стало доходить. «В полете украли?» «Точно, — обрадовался неизвестно чему бортмеханик, — куртка висела в гардеробе перед кабиной, из нее и увели. Кто-то из этих». Он презрительно кивнул головой в сторону пассажиров. «И что теперь?» «А то! — зло затоптав в бетонку окурок, подал наконец голос командир. — Пока не вернут деньги, не полетим».

Видно было, чтo он не шутит. Конечно, речь шла не просто о пропаже 250 чеков — месячной зарплаты капитана. Летчики были потрясены тем, что это случилось на борту самолета, на войне, где их в любой момент могли сбить, где все — и пассажиры, и экипаж — были связаны общей смертельной порукой…

Впрочем, об этом я подумал позже. Следовало, не теряя ни минуты, действовать.

Подошел к пассажирам. «Кто старший по званию?» «Я, капитан…» — худой, высокий офицер в бушлате, судя по бледной коже лица, возвращавшийся в свою часть после желтухи или ранения, вытянулся передо мной и назвал фамилию. Видно, принял меня за высокого начальника. Разубеждать его я не стал. «Какие меры приняты?» «Да вот, — он замялся, — не знаем, что и делать. Не обыскивать же!» «Отчего же! — возразил я довольно жестко. — Если другие возможности будут исчерпаны, придется обыскивать».

Все остальные придвинулись к нам вплотную, молча слушали. «Что за народ?» Капитан доложил: люди из разных частей, он сам из спецназа, есть мотострелки, автомобилисты, служащие госпиталя, все следуют в Кандагар, друг с другом не знакомы. «Давайте пройдем в самолет и там побеседуем», — предложил я. Пока пассажиры рассаживались на жестких металлических скамьях вдоль бортов, я, придержав капитана, спросил, кто у него на подозрении. «Да каждый, вроде, был на глазах», — пожал он плечами.

Почему я взял на себя роль добровольного сыщика? Честно говоря, и сам не знаю. Может быть, потому, что из всех, кто теперь был на борту, только я один оставался вне подозрений. И еще: как ни странно, по возрасту я оказался самым старшим.

Итак, надлежало действовать. Укравший деньги, конечно, не рассчитывал, что пилот так быстро обнаружит пропажу. Думал, наверное, так: приземлимся в Кандагаре, пока там хватятся, меня и след простыл. А самолет неожиданно завернул за корреспондентом в Шинданд, куртка потребовалась раньше… Теперь, судя по всему, вор был бы рад избавиться от денег, незаметно выбросить их, подложить кому-то. Но после посадки, как уверяет капитан, все были на виду друг у друга, значит, деньги у того, кто украл. Значит…

Неожиданно даже для самого себя я говорю: «Мы сейчас взлетаем. Набираем высоту. И там каждый выворачивает свои карманы. Тот, у кого окажутся деньги, будет выброшен из самолета. Согласны? Все согласны?» — Я специально делаю ударение на первом слове. «Да», — раздается несколько голосов. Какая-то женщина в ужасе закрывает руками лицо.

Откровенно сказать, я, несмотря на дикость предложенного, верил в то, что мы действительно сейчас взлетим, и я собственными руками вышвырну ворюгу за борт. Верил. И это, по-видимому, передалось всем остальным. Своего рода гипноз. Никогда прежде не замечал за собой таких способностей.

«Капитан, поможете мне?» — «Так точно!» — «Тогда я пошел за экипажем. Прошу всех оставаться на своих местах».

Спустя пять минут в сопровождении летчиков возвращаюсь обратно. В самолете царит совершенно другая атмосфера. Напряжение снято, лица разгладились, глаза смотрят на меня открыто и с облегчением. «Все, — говорит радостно капитан. — Деньги на месте. Можете продолжать маршрут». «Кто?» — спрашиваю я. Он скашивает взгляд налево. Там, у самой кабины, сидит, отвернувшись к окну, ничем не примечательный солдат. «Просил простить», — тихо говорит капитан. «Что ж, я — не судья. Вы сами решайте».

…Через час мы прилетели в Кандагар. Все, кто находился на борту, быстро разошлись кто куда. Я спросил у командира: что он собирается делать с воришкой?

«А ничего, — беспечно махнул рукой летчик. — Дело заводить — мороки не оберешься. Пусть идет своей дорогой».

Он и пошел, побрел от самолета куда-то в вечерние сумерки. Только не знаю, какой дорогой. И куда она его завела…

Диалог авторов

Д. Г.: Все, о чем мы с тобой рассказали в этой главе, требует осмысления. Нас могут упрекнуть: зачем ворошить грязное белье, выпячивать негативные стороны пребывания ОКСВ в Афганистане?

В. С.: Мы бы и рады не выпячивать, однако стремление прикоснуться к правде требует писать о том, что было. А это было: и воровство, и мародерство, и пьянство, и наркомания, и преступления. Было не в виде одиночных случаев, а сопровождало повседневную жизнь. И никуда от этого не уйти.

Д. Г. Итак, как же все это стало возможным? Одна точка зрения такова: пришли в Афганистан хорошие, честные, чистые мальчики, но не по своей воле — по приказу, они свято верили в исполняемый ими интернациональный долг. А затем столкнулись с ужасами войны, жестокостью и коварством противника. Оборотная сторона, изнанка войны не имела ничего общего с тем, что рисовалось в мальчишеском воображении — и оказались солдаты втянутыми в грязные, неподобающие советским воинам отношения…