О Набокове и прочем. Статьи, рецензии, публикации - Николай Мельников

Если не считать повесть «Сокращения» (1987)380 – своего рода расширенную и модернизированную версию «Вылазки в действительность» Ивлина Во, «Обменные курсы» – пожалуй, самая смешная вещь Малькольма Брэдбери, в которой неповторимым образом сочетаются традиции свифтовской сатиры и комедии положений, а кафкианский абсурд сдобрен тонким английским юмором.

За годы холодной войны в англоязычной литературе сформировался своего рода жанровый канон – «приключения здравомыслящего англосакса за железным занавесом». Родоначальником здесь выступил Ивлин Во (писатель, у которого Брэдбери очень многому научился, недаром же написал о нем монографию381): побывав в Югославии, он уже в 1946 году отправил своего героя, скромного латиниста из провинциального колледжа, за тридевять земель, в тридесятое тоталитарное царство (в повести «Новая Европа Скотта-Кинга»). В рамках новой жанровой формы проявили себя (если называть авторов первого ряда) Энтони Бёрджесс (в пикарескном романе «Мед для медведей» (1963), где отразились его впечатления от посещения Ленинграда) и Джон Апдайк – в первой книге новелл о писателе Бехе («Bech: A Book», 1970).

«Обменные курсы», как и последняя книга Брэдбери, «В Эрмитаж!» (2000), продолжают славную жанровую традицию – с той разницей, что разоблачительно сатирические нотки звучат здесь более приглушенно, чем у предшественников, а герои целиком подчиняются стихии беззаботного смеха.

С бесцветным протагонистом, знать ничего не знающим, кроме своей лингвистики, то и дело случаются забавные казусы и недоразумения. Поскольку по линии культурного обмена в Британском совете подвизаются два профессора Петворта (второй – социолог), а нерадивые чиновники, естественно, посылают в Слаку фотографию и паспортные данные однофамильца, в слакском аэропорту он мучительно долго не может найти обещанного гида; в столичном университете его направляют не к филологам, а к социологам, и обижаются, когда вместо утвержденной в ректорате лекции о «прублуми английски социологыии» он собирается читать об английском языке как средстве межнационального общения; ему не дают покоя соглядатаи из ХОГП, диссидентствующие представители слакской богемы и соотечественники в лице придурковатого британского консула и его жены-нимфоманки; к нему пристают со всевозможными услугами валютные проститутки и спекулянты; радушные аппаратчики из «Министратii культуриii комитетьиii» обильно потчуют «профисору Питворту» местного разлива коньяками и официальными лозунгами, а женщины буквально рвут на части, добиваясь расположения (темпераментная супруга консула так и вовсе в припадке страсти вырывает с мясом у Петворта… нет-нет, не бойтесь – молнию из ширинки парадных брюк).

Но как бы глупо и алогично ни вели себя герои (например, в сцене совращения внезапно появившийся британский дипломат, вместо того чтобы урезонить сластолюбивую супругу, начинает недипломатично волтузить обескураженного Петворта), как бы ни были нелепы ситуации, в которые попадает скромный труженик на ниве просвещения и культурного обмена, главный источник смеха в романе – язык, на котором аборигены говорят с залетным гостем – Петвортом – «Питвортом» – «Петвуртом» – «Первуртом» – «Первертом». Это и неудобопроизносимый слакский говор, изобретенный Брэдбери с помощью коллег-филологов – «Пляшки отвату иммержьнисина проддо флугси фроликат»; «маськаыии иксъген флипифлопа»; «воно иксъген ускака пор прусори, от ноки роки», – и искореженный «английский» (виртуозно русифицированный переводчицей, за что низкий ей поклон), в устах слакских гидов, чиновников и профессоров превращающийся в нечто невообразимое, гротескное – с кривым синтаксисом, хромой грамматикой и забавными словесными уродцами типа: «бюрократчик», «доносы багажей», «моща святого в ларьке». Стилистические «слакско-английские» перлы, украшающие речь персонажей, придают роману колорит веселого идиотизма, а умопомрачительные диалоги между Петвортом и его слакскими коллегами напоминают фрагменты абсурдистской пьесы:

«– Я сравниваю политические поэмы Уильяма Вулворта и Хровдата, – сообщает мисс Мамориан.

– Кого? – спрашивает Петворт.

– Да, – говорит госпожа Гоко, – пожалуйста, будьти критични, как хотити.

– Хровдата, – отвечает мисс Мамориан.

– Наш национальни поэти, – объясняет госпожа Гоко. – Переводил Байрони и Шекспири, был друг Кошути. <…>

– Да, – говорит Петворт, – но что за английский поэт?

– Вулворт, автор «Прелюда», – отвечает мисс Мамориан.

– Вы, наверное, имеете в виду Уильяма Вордсворта, – говорит Петворт.

– Наш гости критикуи верни, – вставляет госпожа Гоко. – Вулворти – названии магазини.

 – Правда? – спрашивает мисс Мамориан.

 – Наш гости критикуи правильни, – твердо повторяет госпожа Гоко, – и мы должны использовати это на практикыи.

Мисс Мамориан сглатывает и начинает очень тихо всхлипывать.

– А вы, господин Пикнич, чем занимаетесь? – спрашивает Петворт.

– Вы – буржуазная идеология, – отвечает господин Пикнич. – Зачем вы приехали в нашу страну? Кто вас послал?»

Такого рода увеселительные сцены ожидают читателя на протяжении всего путешествия. А ведь в романе есть еще много лингвистических сувениров и сюжетных сюрпризов, благодаря которым экскурсия в Слаку запомнится надолго. Вас ожидает знакомство со сногсшибательной красавицей, писательницей, «магической реалисткой» Катей Принцип; вас непременно угостят национальной оперой-буфф «Ведонтакал Вроп» (по мнению слакских музыковедов, ее автор «предвосхитил такие великие творчества, как “Марьяж Фигаро” Моцарта и “Стригун из Севильи” Россини»); вы побываете на Дне национальной культуры и, смахнув ностальгическую слезу, полюбуетесь на праздничную демонстрацию трудящихся, осененную исполинскими портретами товарищей Маркса, Ленина, Брежнева и Григорика.

Что ж, как там у «Битлз»: «Roll up – Roll up for the Mystery Tour». Добро пожаловать в Слаку – город, которого никогда не существовало, в фантастический мир «развитого социализма», теперь, в дымке прошедших лет, представляющийся не более реальным, чем Лапута или Глаббдобдриб.

Иностранная литература. 2006. № 6. С. 272–275.

ФРАНКЕНШТЕЙНИАНА ЛОРЕНСА ДАРРЕЛЛА: ОТ АБСУРДНОГО К БАНАЛЬНОМУ

Шарж Хэнка Хинтона

«Как ужасно – снискать успех у публики: все ждут, что ты повторишь его, еще раз написав то же самое»382, – жаловался «Ларри» в письме Генри Миллеру, сообщая о работе над новым романом и желании отойти от «александрийской» модели. Отчасти писатель осуществил свое намерение и сотворил вещь, по многим параметрам предвосхитившую ныне популярные техно-триллеры. Хотя полностью избежать самоповторов ему не удалось. Во всяком случае, меня при чтении «Бунта Афродиты»383 не оставляло ощущение deja lu384: слишком много старых ингредиентов здесь использовано.

Вероятно, нечто подобное случилось и с Лоренсом Дарреллом в середине шестидесятых, когда он, всемирно известный автор «Александрийского квартета», едва-едва не получивший Нобелевскую премию, засел за сочинение очередного шедевра.

В жизни любого, даже самого даровитого писателя неизбежно случаются периоды творческого застоя: «бесплодное проходит вдохновенье», свежих идей нет, ничего нового своему читателю он уже не может сказать, но в силу инерции и ради поддержания профессионального статуса по-прежнему пишет – пишет, по известной боборыкинской формуле, «много и хорошо», пишет, перепевая самого себя и выдавая на-гора тысячи тонн второсортной словесной руды.

Как и в «Александрийском квартете», нас до отвала потчуют пряной средиземноморской экзотикой (действие «Tunc» (1968) разворачивается главным образом в Афинах и Стамбуле), приперченной разного рода пикантными мерзостями: к нашим услугам и братоубийство, и мазохистские услады посетителей афинского борделя, и приправленный садистическими забавами инцест («Джулиан сказал: “Раздвинь ноги, хочу тебя поцеловать”, – но вместо этого он потряс подсвечником и безжалостно залил ее кипящим воском»), и оскопление, и препарирование трупов, и т.п.

Персонажный пасьянс разложен точь-в-точь как в «Александрийском квартете»: тут вам и интеллигентный герой-повествователь, мечущийся между двумя роковыми красавицами, причем одна – коварная и взбалмошная соблазнительница вроде Жюстин, а другая, точь-в-точь как Мелисса, – добродетельная проститутка, не отличающаяся крепким здоровьем; тут вам и два брата-антипода, втягивающие протагониста в смертельно опасные интриги: один – уклончивый, утонченно-извращенный интеллектуал, напоминающий Нессима, другой – «почвенный», полуграмотный и прямодушный малый с железной деловой хваткой (клон Наруза); имеется и гротескный старик-извращенец (заместителем Скоби выступает отставной клоун Сипл), и герой-рупор, чья главная функция заключается в изречении фирменных даррелловских афоризмов (роль Персуордена отдана русскому эмигранту с хорошей русской фамилией Кёпген).