Никола зимний - Сергей Данилович Кузнечихин

Гена все видит, знает, что прячется за улыбочками и взглядами, но не тушуется. Прошло время быть мальчиком на побегушках, и партнеры должны это понять.

После его увольнения минуло уже полгода. Теперь он здесь гость, а гость может позволить себе некоторые вольности. В пределах разумного. Имеет право. Прежде – не имел, не имел бы и теперь, если бы не уволился. Но он рискнул, и нет уже мальчика Гены, а есть Геннадий Владимирович. Дело, впрочем, не в отчестве, называть можно и по-прежнему, но отношение придется изменить. Потому что мальчик стал самостоятельным человеком, у него уже и люди есть в подчинении. Конечно, невелика фигура – начальник котельной, но и годы его – не велики. Да и не должность пока для него главное, а комната, которую он сумел получить. Пусть на окраине, пусть в коммуналке, зато всего добился сам, без помощи папочки или мамочки. Не каждый сможет похвастаться таким в двадцать шесть лет. А он может. Потому и сидит здесь на равных. И если к этому еще не привыкли, то пусть привыкают. Деваться им некуда. Он добьется, чтобы Бельский начал с ним здороваться, а Олег Васильевич перестал путать со Славиком.

– Я, Олег Васильевич, не растемняю.

– Я тоже, пусть летит.

Гена смотрит прикуп. Карты пришли не в масть.

– Такой прикуп только в морду бросать.

– Увы, некому. Был бы здесь Орехов, была бы хорошая мишень.

– Из Бориса без нас мишень сделали, – ворчит Олег Васильевич и смотрит на часы.

– Задерживается Борис.

Гена тоже поджидает Орехова. Он и оказался здесь благодаря его звонку: назначил встречу и почему-то не идет.

Так совпало, что они увольнялись одновременно.

Вместе бегали с обходными листами. Бегали вместе, но с разным настроением. С тех пор они не виделись. Новости Гена узнавал через Славика, хотя и другие бывшие сослуживцы знали о делах Бориса больше чем достаточно. Последнее время любой разговор сводился к разводу Орехова. Вадим Демидов даже предложил вывешивать на доске объявлений регулярный информационный листок, сообщающий подробности о ходе процесса. Жена Бориса, которую никто близко не знал и вообще редко кто видел, стала вдруг самой популярной личностью. Еще бы: немолодая и некрасивая женщина, прожив за Ореховым, как за каменной стеной, полтора десятка лет, неожиданно подала на развод. Если мужчины воспринимали эту историю по-разному, то женщин она сильно взволновала, и все они без исключения были на стороне Орехова. В обеденные перерывы они спешили из столовой в плановый отдел и разбирали ситуацию, как болельщики шахматную партию, даже не партию, а целый матч, потому что интрига разворачивалась в несколько этапов. Сначала Мария-секретарша подслушала, что Орехов ушел от жены в общежитие. Поделилась, конечно, с подружками, да подобным секретом не больно-то кого удивишь. И до Орехова топтали эту дорожку. Отлежатся неделю-другую после семейной ссоры и возвращаются. Но холостяцкая пауза Орехова затянулась, и начались гадания. Выгнать его из дома не могли, рассуждали подружки, такими муженьками не разбрасываются, не пьяница какой-нибудь, но, с другой стороны, Орехов не похож на мужчину, способного в сорок лет бросить все и начать с нуля, слишком избалован, да и дом – полная чаша. Неясности, неувязки и прочие «белые пятна» подогревали интерес. Постепенно дознались о существовании Леночки кто-то встретил Орехова на улице с молодой и красивой. Потом их видели в кино, и мнения о красоте разлучницы разделились. Уж не с разными ли его встречали? Такое больше подходило Орехову. И снова сомнения – да не будет он бросать семью из-за какой-то вертихвостки, сколько их на него вешалось, молодой не бросил, а теперь и подавно. Тогда почему же ушел и не возвращается? Загадка на загадке…

И тогда Орехов уволился.

Но разговоры не прекратились. Славик передавал их Гене, очень похоже передразнивая то секретаршу, то плановичку, то кладовщицу.

Потом был развод, после которого даже последние враги Орехова прониклись к нему жалостью. Кого не потрясет человеческое коварство? Каждому приходилось встречать скандальных в склочных женщин. Ничего приятного в этом нет, но понять их все-таки можно. Не от хорошей жизни портится характер: гулящие, пьяные, ленивые, грубые мужья или глупые, капризные дети плюс работа плюс очереди – да мало ли причин, в конце концов, обыкновенная зависть или глупость. Ну, сорвалась, наскандалила, написала жалобу, изменила… всякое может случиться. Но чтобы вот так, по-змеиному терпеть и притворяться много лет, рассчитывая наперед каждую мелочь в ожидании подходящего момента… Ведь что она сделала. Орехов построил дачу. Правдами или неправдами – это уже другой вопрос. Но мужик крутился, как заведенный, – все видели, все знают, одних помощников больше десятка наберется. Например, Сережа рассказывал: «Пожаловался я Борису, что на рыбалке давно не был. А тот, приезжай, мол, ко мне на дачу, там речка в семи километрах, мужики хариуса ведрами таскают. Я и уши развесил. Приезжаем. Надо червей добывать. Бориска помощь предлагает, гостеприимный, как горец. Берем по лопате – и на огород. А куда же еще идти за червями – все логично, все по науке. Пока искали этих беспозвоночных, половину картофельного поля вспахали. Борис, в благодарность, банку рябиновой настоечки выставил и сам за компанию приложился. Опять же – логично. Только рыбалка накрылась. Пьяный за руль он не сел. А я с расстройства и вторую половину участка перекопал». Сережа, конечно, присочинил, однако суть передал точно – Борис просто так на дачу не приглашал. Побывали там многие, но никто не встречал там жены Орехова, этакая сугубо мужская обитель. И вдруг она по суду переходит к женщине. На самом что ни есть законном основании. Орехову и претендовать не на что. Его вклад в постройку минимальный. Он всего-навсего рабочая сила, которую жена могла нанять на стороне, и весьма недорого. А вот материалы были приобретены без его помощи. Все это подтверждается документами. И брус, и доски, и шифер, и гвозди, и цемент для фундамента, и транспорт – оплатила она. Да и не дача это вовсе, а домик в сельской местности для мамы-пенсионерки. Мама в нем и прописана. Ей нужен свежий воздух, в городе она задыхается. Так что претендовать на домик у Орехова нет ни юридических, ни моральных прав. Подумала она и о машине. Загодя подумала. Когда покупали и не хватало двух тысяч, деньги занимали опять же у бедненькой мамочки. И теща не постеснялась взять расписку у любимого зятька. Расписка, которую Орехов считал давно потерянной, неожиданно выплыла на суде. Жена простила ему долг, сделала красивый жест, произвела эффект, но машину потребовала себе, потому что не