Черное безмолвие - Кирилл Кудряшов

— Не бросай меня… — уже тише просит он.

— Он тебя не бросит. Пришлет ангелов на помощь.

— А если ангел — это ты?

— Тогда ты умрешь здесь, потому, что я не хочу больше быть ангелом. Довольно.

Эзук останавливается и смотрит мне вслед. Я ухожу. Достаточно быстро, но еще не переходя на бег.

— Ира, — кричит он, — Я не просил об этой участи. Я хотел быть обычным человеком! Я даже сейчас хочу, и не раз прошу ЕГО об этом! Но Он не отвечает на эти молитвы. На многие другие — да, но не на эту. Я НЕ ХОЧУ БЫТЬ ПРОРОКОМ! Я не хочу умирать на кресте, как две тысячи лет назад!

— А может ты и не умрешь. — я оборачиваюсь, твердо решив, что это в последний раз. — может быть сейчас заиграют семь труб, и ты вознесешься на небо, помахав мне рукой? Вспомни Библию, разве там сказано, что мессия придет в этот мир для того, чтобы вторично умереть за наши грехи? Я такого не помню. Зато там сказано, что он придет, чтобы победить Антихриста, Лжепророка… Подумай о том, что, может быть, Мадьяр и был им? Может быть твоя миссия завершена?

— Я не верю в это. — тихо отвечает Эзук. — Я бы знал… ОН бы сказал мне, дал знаменье.

— А что, ядерный взрыв за знаменье не канает? — спрашиваю я, грустно улыбаясь. — Яркое знаменье, прихватившее с собой моего сына ради того, чтобы стереть в пыль Лжепророка. Знаешь, мне тоже трудно поверить, что я сейчас говорю с мессией, с новым воплощением Христа. Но я верю, потому что знаю, что это так. Мне говорит об этом голос Безмолвия…

Я срываюсь на бег, чувствуя, что выматываю последние ресурсы организма. Лучевая болезнь уже пустила во мне свои корни…. Когда я, спустя пару минут, все же не сдерживаю данное себе слово, и оборачиваюсь, Эзука я уже не вижу даже в ИК-диапазоне. Только яркий воздух поднимается над воронкой. Над громадным крематорием, сжегшим моего Колю…

Плевать! Мессия спасется и сам. Не пропадет…

Несколько часов спустя я теряю ощущение времени. Зачем оно во мраке вечной ночи Безмолвия? Я бегу, охочусь, подкрепляя силы, и вновь бегу, сама не зная, куда, и зачем. Мне некуда идти. Я узник камеры, имя которой — Земля, и все, что мне остается — это ходить из угла в угол, считая шаги.

Спустя еще несколько часов я теряю одежду. Точнее — не теряю, а выбрасываю, разрывая в клочья. Точно так же я прощаюсь и со своими уже и без того просящими каши кроссовками. Так легче бежать… Гамма кванты, ставшие, вдруг, такими родными и близкими, врываются прямо в обнаженное тело, не задерживаясь даже на такой хиленькой защите, как одежда… Босые ноги лучше ощущают неоднородности снега под ногами, поэтому я становлюсь еще быстрее. Становлюсь ветром…

Нагая фурия с ножом в руке — вот кто я теперь. И никто в Безмолвии не посмеет встать на моем пути, будь то человек, или зверь. Или Мессия…

Я бегу, охочусь, и снова бегу, наслаждаясь ощущением полета и свободы. Мне не страшен холод — я легко регулирую температуру своей кожи. Мне не страшная радиация — в Безмолвии, на таком расстоянии от завода, достаточно дичи чтобы восполнить запас сил. Мне не страшны обитатели Безмолвия — они видят пустоту в моих глазах, и уступают мне дорогу. Сейчас я готова сойтись насмерть хоть со стаей белок, хоть с десятком аморфов одновременно! Это мой мир, и я никому не уступлю права на него.

Разве что тому, кто сумеет понять горечь моей утраты. Тому, кто также, как и я, стал узником Безмолвия. Разве что только белому волку… Но он, видимо, не ищет встречи со мной…

Не знаю, сколько продолжается мой шальной бег. Я смутно могу представить, сколько километров отмахала за это время, но единственное, чего я не растеряла до сих пор — это своего внутреннего компаса, умения ориентироваться в темноте Безмолвия. Карта всех тех мест, через которые я пронеслась, подобно взбесившемуся урагану, прочно записана в моей голове… Если я хочу быть хозяином этого мира — я должна знать его досконально. И я буду знать!

Малейшее усилие разума — попытка восстановить в голове карту, или прикинуть расстояние, приводит лишь к тому, что передо мной возникает образ Коли… Я слышу его голос, его слова о том, что он больше не хочет, чтобы я уходила… Вижу его совсем рядом, но протягивая к нему руки понимаю, что это лишь галлюцинация, или шутки, которые откалывает моя память…

Мне нужен отдых. Не физический — отдых другого плана. Отдохнуть должно не мое тело, а мой разум, перегруженный событиями и ужасами этого дня. Этих нескольких дней? Этой недели? Я не знаю, сколько я бежала, удаляясь вглубь Безмолвия, прочь от воронки, поглотившей моего сына…

Плотно поев я сворачиваюсь калачиком прямо на снегу, чувствуя, как мое разгоряченное тело въедается в него, словно уголек в кусок масла. Через пару часов я протоплю в снегу внушительных размеров берлогу… Впрочем, мне уютно и здесь, на поверхности — когда меня со всех сторон обдувает холодный ветер… Так Безмолвие баюкает меня… Увы, по другому это суровое дитя ядерной войны не умеет.

Небо прочерчивает яркая в ИК-диапазоне звездочка, уносящаяся на запад. Ракета с боеголовкой… Привет от Новосибирска далекому Денверу… Значит скоро точно такая же ракета отправится из Денвера в Новосибирск. Так люди теперь играют в бадминтон. Не ракетками — ракетами…

Я погружаюсь в сон, стараясь не думать ни о чем, ведь то, о чем ты думаешь, засыпая, обязательно явится к тебе во сне — закон Фредди Крюгера. А я хочу чистого сна, без сновидений. Того сна, который подобен маленькой смерти, ибо дает возможность отрешиться от всех проблем и страданий.

Дает эту возможность всем, но только не мне. Не мне теперешней, избежавшей смерти вместе с мессией…

Я успеваю только закрыть глаза, и видение, необычайно яркое и четкое, тут же разворачивается перед моими глазами. Завод. «Бегуний лазарет». Две фигуры, лежащие на соседних кроватях… Марат и Сергей. Не смотря на то, что свет в лазарете выключен, они оба не спят, тихо переговариваясь о чем-то между собой. Я улавливаю лишь обрывки их фраз, и никак не могу связать их воедино.

И вдруг бункер содрогается от взрыва. Тяжелая железная дверь лазарета, поставленная не то для того, чтобы защищать людей от бегунов (в чем никогда и не было необходимости), то ли наоборот, слетает с петель и кувыркаясь отлетает в угол. Они даже не шелохнулись — лишь прервали свой диалог, и, как были, лежа, укрытые одеялами по самые подбородки, переводят взгляд на дверной проем.

В нем появляются вооруженные люди. Сначала один, потом трое, потом семеро… И вскоре уже весь проем забит лицами желающих увидеть, что же происходит внутри. Я слышу и шум толпы, напирающей сзади на тех, кому повезло заглянуть в лазарет.