Последний гетман - Аркадий Савеличев

Отпрыск при таком командире – мог чего-нибудь бояться? К тому времени, как наехал сенатский ревизор, отец уже прочно осел в южных краях и устраивал губернскую столицу. Как надоедало, к отпрыску своему в Киев наезжал. Так что Павел Алексеевич на Киевского генерал-губернатора смотрел вполглаза, а на ревизора – тем более:

– Сказано: отобьемся!

Вполне доверяя полковнику-управителю, Кирилл Григорьевич изложил ему план дальнейших действий: прямо не вступая в конфликт с Императрицей, неугодный дворец разобрать и лихо перевезти в один из гетманских городов. Ямполь? А что, тут не так и далеко.

– Пригласите, Кирилл Григорьевич, ревизора в мой дом – пир горой! Его оглоедов-охранников я своим казачкам поручу. Ах, погуляем!…

– Погодите, Павел Алексеевич. Прежде дайте от моего имени поручение, чтоб пригнали две… нет, три!., сотни подвод. Плотники будут наготове. Сразу раскатывать срубы – и на подводы. В помощь возьмите из Батурина еще полсотни крепких мужиков.

Вот после такого разговора он и дал приказание плотникам – сделать тайную разметку всех уже возведенных, но не проконопаченных и досками не обшитых срубов.

А когда табором встало на окраине Киева триста подвод да при них собралось до сотни помощников, гетман после доброго завтрака и сказал:

– Ну, Павел Алексеевич! Экспозиция выбрана, поле битвы исчислено – в штыки?

– В штыки, ясновельможный! Чиновным крысам мы покажем!…

– Як говорят хохлы? Не хвались, идучи на рать, – хвались, придя с рати…

– Срати на них! – истинно возрадовался полковник-управитель. – Ведите под ручки чиновную крысу! Я плюгавую охрану на себя возьму. Истинно – срати идучи…

Так и вышло. В доме управляющего пир горой; во главе стола Кирилл Григорьевич, в помощниках – более молодой и рьяный полковник, ну а в крепких объятиях ревизор. Преславная гульба!

Обо всем остальном гетман не беспокоился. Открытой стычки не будет. Экспозиция выбрана верная. Народ надежный. Не подкачают. Не подкачало бы собственное здоровье…

Но и оно выдержало столь лихое испытание. Когда сутки спустя, после изрядной опохмелки, Кирилл Григорьевич потянулся всем своим мощным телом и сказал: «Ну, в последний раз посмотрим – да и дерите с меня пошлину, какую заблагорассудится!» – ревизор пришел в восторг:

– Рад вашему согласию, Кирилл Григорьевич! Едемте.

Пора было заканчивать затянувшееся гостеванье в Киеве да писать для Сената докладную – об успешном исполнении столь деликатного поручения.

Карета уже стояла у подъезда. Полковник-управитель жил небедно – на Софийской площади, в прекрасном доме. Втроем и с двумя слугами лихо покатили вниз ко Днепру.

Но там, на заовражной площадке, вычищенной от древостоя, никаких дворцов не было. Просто гладко выровненная поляна, посыпанная песочком. На ней расположился шумный цыганский табор, с двумя десятками кибиток. Горели костры, бегало множество цыганят, а вкруг самого большого костра гудел хоровод с неизменным топаньем и выкриком:

– Рома-Рома… эгей-гей!…

Истинно, все повторялось! Ревизор выкатил бессмысленные глаза и зачастил неизбежное:

– Свят! Свят! Я что-то ничего не вижу?.. Невинно улыбаясь, Кирилл Григорьевич пригнулся к уху управителя:

– Я, кажется, ничего не говорил о цыганах?..

– Для пущей значимости, Кирилл Григорьевич… Он кивнул управителю:

– Для пущей!

А ревизора крепко взял за отворот роскошного бархатного сюртука:

– Пиши, канцелярская крыса, в Сенат! Так, мол, и так: был ложный донос. При тщательном расследовании никаких строений не обнаружено… И чтоб к вечеру твоей ноги не было в Киеве! Понимаешь, что будет с тобой в противном случае?!

– Понимаю, ясновельможный гетман, понимаю… – покорно склонил несчастный ревизор голову. – Не по себе сук рубить начал…

– Не по себе, верно говоришь. Возьми на дорожку… – мигнул слугам. – И вали куда подальше!

Слуги выкатили с задка кареты дубовый бочонок и торчмя вбили его в песок. Как барабан.

Закрыв глаза дрожащими ладонями, ревизор опустился на этот потревоженный, урчащий барабан. А Кирилл Григорьевич с правой дверцы сел в карету, полковник-управитель с левой, и они покатили обратно.

Гетман в тот же час кликнул свою бездельничающую корогву – и отбыл в Батурин. Маленько горюя: знать, в Киеве ему делать нечего…

Развеселился лишь, когда по дороге завернули в Ямполь. Плотники уже укладывали на огромные валуны первые венцы в штабеля сложенного сруба.

– Молодец, Грицай! – похвалил артельщика. – Завтра начнете. Сегодня погуляйте… – Гетман вытащил из каретного кармана дорожный кошель и высыпал добрую жмень червонцев.

Больше его до самого Батурина ничто не останавливало.

III

Малороссийский гетман граф Разумовский задумал доселе невиданное: перепись населения подведомственного ему края. Исключая, конечно, отшатнувшуюся к Великороссии Киевскую губернию и вновь учрежденную – Новороссийскую. Но и без них край оставался обширен и малопонятен даже ему, гетману. Хохол, искони живший на границе войны и мира, никогда не говорил ни «да», ни «нет»; привычнее было услышать: «Як изволите, пане добродею». Требовалось услышать его личный ответ на вопросы, а получалось – того, кто эти вопросы задавал. То есть переписчика. Поэтому перепись скрипела, как татарская бесхитростная арба, полюбившаяся и здешним людям. От переписчиков бежали, их избивали. Поэтому переписчики просто сами вписывали необходимые сведения – за Евфима там, за Грицько, за Юрася. Но и то, что вышло в конечном счете, повергло гетмана в ужас: он и четырех тысяч свободных дворов не нашел… Остальные или козаковали, или неизвестно где шатались. А в не такие уж далекие времена Петра Великого, при гетмане Скоропадском, сорок пять тысяч числилось. Куда ж свободный, не крепостной, народец подевался?!

– Куда?.. – уже вслух задал он вопрос секретарю Аристофану.

Молод тот и родом не из здешних мест, а взгляд имел верный:

– В Польшу побежали.

– А, злыднев меньше!

– Верно, Кирилл Григорьевич: сбег – так и хлопот нет…

Беглецы не знали, а гетман догадывался: в Петербурге скрипят перья, какие-то тайные записки для Государыни составляют. Как всегда: поперед батьки бегут. Ишь далась им Малороссия!

Через доверенных людей письма посылал Теплову – ответа не получал. Бывший гетманский секретарь стал личным кабинет-секретарем Императрицы – куда там! Действительный тайный советник. А теперь и сенатор. На одной скамье с сенатором Разумовским. Еще почетнее – с сенатором Орловым. Всего-то сенаторов – двадцать пять, так нетрудно посчитать, как велики его должности.

В замешательстве пребывал гетман, в сильном раздражении. И свои – тоже хороши!

Полковники и старшины гребли, что могли. Отсюда и полное изничтожение свободных душ. Опыт Великороссии перенимали. Там историческое закрепощение крестьян уже окончилось, а здесь только начиналось, но шло столь быстро, что все как от повального пожара исчезало.

Забравшись как-то на Полтавщину, к своему удивлению, не нашел среди домохозяев даже Миколы с Данутой…

– Где ж они? – с пристрастием поспрошал тамошнего полкового писаря.

Тот, боясь Кочубея, развел измазанные чернилом руки – не знаю, мол, и лишь после, наедине, пошептал:

– А запродались, как и все остальные…

Хохол – что ветер. Перекати-поле. Носит его от одного края степи до другого… Перепиши возьми! Чей он?.. А ничейный, ваша вельможность, божеский. Кто богат, тот и свят; кто беден, тот и сведен со своего места. Гордилась Малороссия, что у нее, по польскому образцу, сохранился вольный переход крестьян с одного места на другое.

Куда хочу – туда лечу! А куда лететь-то – дальше «ридной Украины»? Едино – в Польшу. Бедные помещики теряют последних крестьян-наймитов, сами спиваются и обращаются в голь перекатную; богатые помещики, записавшие за собой неисчислимые земли, закрепляют их самым простым способом: заселяют наймитами-перебежчиками. Для чего ставят на границе своих владений деревянный крест; на кресте помещичий служитель сверлит дыры; по числу дыр неграмотный хохол видит, на сколько лет помещик обещает льготы от податей. Вот и бегут «от креста до креста», не заводя никакого имущества; при переходе от одного владельца к другому имущество, в том числе и хата, остается за прежним. Истинно перекати поле!

Не нашел добросердный гетман следов ни Дануты, ни лукавого Миколы.

– В бегах, ваша ясновельможность, – шептал писарь. – Слышно, пяток крестов поменяли…

Не знал доверчивый гетман, какую записку сочиняет для Императрицы его самый доверенный услужитель – Григорий Теплов. И даже еще больше сгущает краски, говоря о беспорядках в Малороссии. Оканчивает свою тайную записку так: