Правда о Григории Распутине - Александр Боханов

Царица не только слушала, но и нередко просила его советов. Она хотела не только знать трактовку тех или иных православных догматов и традиционных норм, но и настроение простого народа, понимать его чаяния и надежды. Кроме Распутина того Ей никто не мог объяснить, никто не мог открыть невидимый, незнакомый и заповедный русский мир.

Только Распутин нёс в царскосельские покои голос земли, голос народа. Царица ни минуты не сомневалась, что лишь такой необыкновенный человек, молитву которого слышит Всевышний, способен дать правильный совет, объяснить, что хорошо, а что плохо по понятиям истинно христианским.

Вступив на стезю служения государству, Императрица Александра Фёдоровна стала видеть в Распутине своеобразного эксперта по определению чистоты помыслов и искренности монархических чувств государственных мужей. Он ведь провидец и может узнать и понять то, что простым смертным не дано разглядеть! «Он — наша опора и помощь!» — восклицала Царица в письме.

Здесь мы подходим к кульминационному пункту «распутиниады», к самой драматичной главе последнего Царствования — участию сибирского крестьянина в государственных делах. Существовало ли оно вообще?

Конечно, Распутин никаким «правителем» и даже «соправителем», как о том писали и пишут до сих пор, не был. Это всё из области исторических мифов. Однако в качестве «эксперта по душевным качествам» касательство к делам государственным имел. Это почти исключительно замыкалось на области перемещений в среде чиновно-служилой иерархии.

Какова же была, так сказать, «техника назначений» и кого конкретно можно отнести к распутинским «выдвиженцам»? Согласно распространенным представлениям «аспирант» на ту или иную должность заручался содействием Распутина; тот прямо или через Вырубову сообщал имя кандидата Государыне. Та же, в свою очередь, начинала воздействовать на Царя и «добивалась желанного результата». Такова самая распространенная и совершенно бездоказательная схема.

Передаточно-рекомендательный дуэт Распутин-Вырубова существовал на самом деле. Об этом очень быстро стало широко известно, и оба оказались в эпицентре карьерных интересов, устремлений и желаний многих и многих, старавшихся на них воздействовать со всех сторон. Они должны были как-то реагировать и реагировали. В силу своего понимания, высоко оценивая «добрых и смиренных», ненавидя «гордых и злых».

Такой подход, в общем-то, отвечал критериям и Александры Фёдоровны, на усмотрение которой порой и предлагались уже прошедшие «отбор» у Вырубовой и Распутина. Но это касалось лишь тех, кого Царица сама не знала. Если же Она имела представление о человеке, то от «дорогого Григория» («провидческие» способности Анны Она в расчет не принимала, так как была невысокого мнения о них) требовалось уже не оценивать его, а лишь удостоверить душевные качества. После того как выбор был сделан и Императрица убеждалась, что рекомендованный действительно достоин назначения, так как добр, искренен, порядочен и верен, Она с присущей ей решимостью начинала поддерживать такого человека.

Из сказанного отнюдь нельзя делать вывод, что Император лишь слепо «штамповал» предлагаемых кандидатов. Такого никогда не случалось. Николай II вынужден был считаться со многими обстоятельствами, о которых Царица или не знала, или которым не придавала должного значения. Рекомендации «дорогой Аликс» и мнение Григория для Николая II имели значение, но их желания и просьбы никогда автоматически не становились волей Монарха.

Для Александры Фёдоровны не являлось секретом, что Ее обожаемый Супруг далеко не всегда принимал к сведению, а уж тем более к исполнению то, что Она Ему сообщала и кого рекомендовала. Ее усилия добиться желаемых решений и назначений в большинстве случаев оканчивались ничем. Она никогда не сердилась на Ники, лишь порой испытывала печаль, когда узнавала, что Супруг поступил совсем не так, как Она о том просила. В таких ситуациях Александра Фёдоровна не укоряла Мужа-Повелителя, но снова и снова объясняла Свои цели и устремления, приводила всё новые и новые аргументы в пользу чего-то или кого-то.

«Трудно писать и просить за Себя, уверяю Тебя, что это делается ради Тебя и Бэби, верь Мне. Я равнодушна к тому, что обо Мне говорят дурно, только ужасно несправедливо, что стараются удалить преданных, честных людей, которые любят Меня. Я всего лишь женщина, борющаяся за Своего Повелителя, за Своего Ребенка, за двух самых дорогих Ей существ на земле, и Бог поможет Мне быть Твоим ангелом-хранителем, только не выдергивай тех подпорок, на которые Я нашла возможным опереться».

Не желая обижать свою Аликс прямым отказом, Супруг в то же время часто не принимал серьезно Ее наставления и рекомендации. Царица это знала и иногда в письмах, изложив свою просьбу или дав совет, нередко писала: «Прошу Тебя, не смейся, когда прочтешь это». Император же нередко просто изымал тему из обсуждения. Порой Царица обращалась к Супругу с многостраничными посланиями, где объясняла, наставляла, призывала, а Царь в ответ нежно благодарил за письмо, но обходил молчанием сюжеты, требовавшие решений, не соответствующих Его собственным представлениям. Иногда Супруга чуть не умоляла Мужа сделать то-то и то-то, но Царь молчал.

Однако и Царица совсем не являлась «рупором» Распутина. У Неё существовали чёткие представления об этических нормах, и если они нарушались, то Она теряла всякую заинтересованность даже в таком деле, которое напрямую касалось «дорогого Друга». Показательна в этом смысле история, произошедшая в 1915 году, наглядно демонстрирующая степень, характер и возможности распутинского влияния.

20 июня Царица сообщила Николаю II, что из Покровского пришла телеграмма, в которой Распутин уведомлял, что собираются призвать в армию единственного его сына Дмитрия. «Любимый Мой, — писала Александра Фёдоровна, — что можно для него сделать? Кого это касается? Нельзя брать его единственного сына».

В написанных затем нескольких посланиях Николая II просьба «дорогого Григория» обойдена молчанием, никаких намерений помочь ему не наблюдалось. Это объяснялось не жестокосердием Императора, а пониманием священных государственных обязанностей. В деле исполнения долга перед Отечеством в период военных испытаний всякие исключения Царь считал неуместными. Помимо того, Он прекрасно понимал, что высочайшая «любезность» Их другу неминуемо вызовет вихрь новых слухов и обвинений.

В конце августа 1915 года Распутин прислал телеграмму «дорогой Аннушке», и Вырубова через Царицу довела ее до сведения Императора: «Первое объявление ратников вести, узнайте тщательно, когда губерния пойдет наша. Воля Божия, это последние крохи всего мира, многомилостивец Никола, творящий чудеса». Еще раньше им было передано прошение на имя Государя, содержащее ходатайство об отсрочке призыва сына. Императрица считала, что «эту просьбу вполне можно удовлетворить».

Через несколько дней Александра Фёдоровна опять обратилась к этой теме: «Наш Друг в отчаянии, что его сына призывают — это его единственный сын, который в отсутствие отца ведет хозяйство». Реакции на это проникновенное обращение опять не последовало.

Было над чем призадуматься Распутину. Вот она Царская милость! Другом называют, совета спрашивают, он за Их благополучие денно и нощно молится. Единственного сына от солдатчины отец защитить не может. Да скажи Государь хоть одно слово за него, никто бы не посмел тронуть! Но Царь не вмешивался.

В середине сентября 1915 года тема помощи «Другу» опять всплывает в переписке, и Императрица довольно меланхолично по этому поводу замечает: «Григорий прислал отчаянные телеграммы о своем сыне, просит принять его в Сводный полк (военное подразделение, составленное из представителей всех полков гвардии и предназначенное для охраны Царя. — А. Б.). Мы сказали, что это невозможно. А. (Вырубова. — А. Б.) просила Воейкова что-нибудь для него сделать, как он уже прежде обещал, а он ответил, что не может. Я понимаю, что мальчик должен быть призван, но он мог бы устроить его санитаром в поезде или чем-нибудь вроде этого. Он всегда ходил за лошадьми в деревне; он единственный сын, конечно, это ужасно тяжело. Хочется помочь и отцу, и сыну. Какие чудные телеграммы Он опять прислал».

В конце концов распутинского отпрыска всё-таки «забрили», и единственное Монаршее благодеяние состояло в том, что Дмитрия Распутина определили в санитарный поезд Императрицы, доставлявшей с передовой раненых в Царскосельские госпитали. Все эта история разворачивалась тогда, когда в обществе уже уверенно говорили «о всемогуществе временщика».

Совсем не так все было, как о том сплетничали, и при назначениях. «Дорогой Григорий» иногда пытался воздействовать на мнение Императрицы о некоторых лицах. Но чтобы в силу этого «избранник» сразу же вознесся на самые верхи сановной иерархии, такого, вопреки безапелляционным утверждениям, никогда не случалось. По документам можно констатировать следующее.