Пассионарная Россия - Георгий Миронов

А тем временем – вновь сложный виток судьбы и истории искусства приводит в Италию Ореста Кипренского. Этих двух художников многое сближает, когда они пьют вино и говорят об искусстве в мастерской Брюллова, но многое у них в жизни складывается по-разному. Главное – у Кипренского все позади, у Брюллова громкая слава – впереди…

Брюллов пишет виды Везувия… И портреты своих соотечественников на фоне вулкана. Один из таких портретов – подлинный шедевр молодого мастера – изображает яркого русского музыканта графа Матвея Юрьевича Виель-горского с виолончелью. Брюллов верен себе, – и в Италии он ухитряется не терять связи с Россией. Граф изображен почти в рост на фоне тяжелого занавеса, в просвете открывается вид на Везувий. Приезд знаменитого виолончелиста в Италию – праздник для русской колонии. Как и приезд А. И. Тургенева, младшего брата приговоренного к смерти декабриста, путешественника. Брат отказался явиться на суд и жил в Европе таясь, «казнимый изгнанием». Так уж получилось, что ранее Карл писал самого младшего брата – Сергея Тургенева. И портрет Александра Ивановича художник буквально насытил атрибутами и намеками, скорее даже – напоминаниями. На столе возле портретируемого – книга «О налогах», сочиненная Николаем, тут же лист с «Элегией» Андрея Тургенева, в руках же Александра Ивановича – письмо от брата Сергея… На портрете – один из братьев, в память – обо всех четверых.

Интересный исторический сюжет: любимец Николая I, имея возможность благодаря императорскому заказу писать портреты друзей для души, пишет групповой портрет молодых соотечественников, явно сочувствовавших движению декабристов, изображая на портрете книгу, автор которой в России приговорен к вечной каторге…

В память об этом периоде в жизни художника в мастерской его в Петербурге до самой смерти сохранялся еще один автопортрет. Это неоконченная картина, изображающая одну из первых красавиц Европы баронессу Меллер-Закомельскую, в которую Карл был слегка влюблен в свой римский период. Баронесса, обернувшись к зрителям, сидит на корме лодки, на веслах – сам Карл Брюллов. Однако в жизни «вырулить» в свою сторону ему не удалось, любовь угасла, и как позднее баронесса ни просила Брюллова закончить полотно, суля значительный гонорар… Увы, любовь ушла, а с ней и вдохновение… А может, дело не в угасшей любви, а в поиске своей темы… Неоконченным остался и другой автопортрет мастера, который он попытался исполнить по заказу галереи Уффици. Интерес к работе пропал… Позднее Брюллов подарил незавершенную работу семье Карло Кадео, у которого жил на квартире.

Что же волнует мастера? Задуманная картина «Гибель Помпеи».

И если лицо для художника, которому суждено погибнуть под горой пепла, он уже нашел, он знает, что будет писать его с себя и этот автопортрет будет закончен, то вот лицо женщины, которая перед лицом гибели прижимает к груди дочерей, олицетворение Помпеи, гибнущей Помпеи, он ищет, ищет и находит вновь в своей соотечественнице.

Графиня Юлия Самойлова станет не только прообразом одной из главных героинь помпейской трагедии, но и героиней многих других картин, другом, музой. Все ее изображения написаны с любовью и обожанием. Она прекрасна и любима и на портретах, и на картинах, на которых её имя в табличке с названием не упоминается…

Женщина, которой суждено было стать музой «Великого Карла», была действительно личностью незаурядной с удивительной судьбой. Достаточно сказать, что дед ее по матери граф Скавронский был внучатым племянником Екатерины Первой. Бабушка – урожденная Энгельгардт, племянница Потемкина. Мать вышла замуж за графа Палена, причем не просто, – а с похищением ее лихим генералом-кавалеристом. Мать сопровождала отца в походах, и Юлия родилась чуть ли не на поле брани. После развода родителей Юлию воспитывала бабка, вторым браком вышедшая замуж за графа Литта, который все свое огромное состояние завещал Юлии. Замуж Юлия вышла за красавца флигель-адъютанта графа Самойлова. Казалось бы, завидная судьба. Но брак распался. Молва упрекала за это красавицу графиню. Из-за пустяка обидевшись на Николая I, она уезжает в Италию. И там… влюбляется в Брюллова. Точнее – в его творчество.

Муза сама пришла к мастеру.

«Люблю тебя более, чем изъяснить умею, обнимаю тебя и до гроба буду душевно тебе привержена». Это из письма графини Брюллову. Она действительно любила его до смерти. До его смерти, ибо пережила его на двадцать с лишним лет. Но и при жизни мастера – любила не его одного.

А он, казалось, любил только ее. С какой любовью и страстью напишет он ее в «Гибели Помпеи»! И с нежностью – ее воспитанниц – Джованнину и Амацилию. Во всех портретах графини ощутима и поныне страстная любовь к ней художника, что чувствуется спустя полтора столетия. Это не было секретом для современников. Потеряв надежду победить в соревновании с блистательной графиней, кончает с собой предыдущая пассия мастера, – покинутая Аделаида утопилась в Тибре…

Однако жизнь продолжается. И в Италии Брюллов постоянно встречается с соотечественниками. Среди них Михаил Глинка, уже узнавший успех музыкантисполнитель и композитор. В недалеком прошлом – сочувствовавший декабристам и чудом избежавший обрушившихся на них репрессий. Среди новых друзей – пенсионер Общества поощрения художников Александр Иванов, сын профессора Андрея Ивановича Иванова. Молодого живописца, всемирная слава которого еще впереди, – поражает мастерство Карла Брюллова. Сравниться с ним в профессионализме – его мечта. Пока же Александр Иванов и Карл Брюллов радуются успехам другого русского пенсионера, хотя и приехавшего в Италию четырьмя годами ранее Брюллова по линии Академии художеств, – Федора Бруни. Впрочем, как и Брюллова, русским его можно назвать с определенными оговорками. Федор (Фиделю) Бруни, ровесник Карла, родился в Милане в семье художника, гражданина Швейцарии, бывшего капитана армии Суворова. Вместе с любимым военачальником отец возвращается из швейцарского похода Суворова в Россию, которую и избирает своим новым отечеством. Федор уже сделал первые эскизы позднее прославившего его «Медного змия», которыми и восхищаются соотечественники Брюллов и Иванов.

Это в залах «Третьяковки» их полотна – словно послания из разных эпох, столь разными были эти российские гении. А жили они и работали в одно время. Встречались. Дружили. Кому-то везло больше, кому-то меньше. Каждый мечтал прославиться, – не меняя своего мировоззрения и стиля. Брюллов пишет «Последний день Помпеи», Бруни – «Медного змия», Александр Иванов задумывает свой гигантский холст о Христе. А Кипренский, откликаясь на современные ему события, пишет картину, которая, как ни странно, была хорошо встречена при дворе. Должно быть, не понята. Речь идет о «Читателях газет в Неаполе». Сочли обычной жанровой картиной. А ведь на ней были изображены поляки, узнающие из газеты на французском языке о падении Варшавы. Варшавское восстание 1830 г. жестко подавлено русскими войсками. Это волнует Ореста Кипренского. Иванова волнует тема вечная – Иоанн Креститель сообщает людям о скором приходе Сына Божия, готовит их к принятию нового учения. Карл Брюллов пытается за трагедией гибели Помпеи разглядеть трагедию человечества. Жизнь, счастье, благополучие – они так хрупки.

А тем временем в Академии художеств – сокращения. Декабрь 1830 г. Слух в Академии – Государь на академической выставке не задерживаясь прошел мимо картины профессора Андрея Ивановича Иванова «Смерть генерала Кульнева». Иванова подхалим Оленин сократил первым. Государь Николай Павлович обновлял Академию… И не понятно – как и что надобно писать, чтоб попасть в фавор, остаться в «элите» русской живописи. Это, впрочем, более волнует стариков: молодые покуда пишут то, что сердце греет. Карл Брюллов пишет прелестных воспитанниц возлюбленной графини – Джованнину и Амацилию, – в картине «Всадница». Картина по своим живописным достоинствам превосходна, о ней много говорят в Италии. А в России? Из России печальное известие, – Общество поощрения художников более не присылает векселей, пансион закончен. До окончания же начатой и поглощающей все силы картины «Гибель Помпеи» еще далеко.

Современники искали и находили прекрасное лицо графини Самойловой и в матери, обнимавшей двоих дочерей, и в женщине с вазой, и в жене помпеянца с поднятой рукой, и в облике упавшей с колесницы, и в лице девушки со светильником. Это так и не так. Во многих работах Брюллова есть этот тип красивой женщины. Для художника – тип «его» натурщицы. Для человека – счастье и несчастье от того, что любимое лицо повсюду.

Он написал гениальную историческую картину о… своем веке. Брюллов сам любил повторять, что главное условие исторического полотна – его «приноровленностъ» к требованиям века, в котором живет мастер. Очень точно подметил Владимир Порудоминский, автор повести о Карле Брюллове: «История – не гибель Помпеи, это лишь эпизод истории; история – крушение целого мира с его людьми, бытом, верованиями и неизбежное рождение нового мира, она – в смене миров, эпох»… «Гибель Помпеи» встречает триумфальный прием и в Италии и в России. Совет Академии художеств просит разрешения у Его Величества возвести автора за создание необыкновенного по мастерству произведения в профессорское звание вне очереди.