Колючка и стихоплёт - Татьяна Грачева

class="p1">Малика всучила веник с совком первой же встретившейся учительнице и побежала в класс. У зеркала обнаружилась одноклассница, обильно затеняющая веки в попытке придать взгляду глубину. На Малику она не обратила внимания, продолжила по третьему кругу накладывать тени.

Малика расправила волосы и благоговейно коснулась чехла. Медленно стянула защитную материю и оцепенела. Красивая бисерная ткань пестрела ярко-алыми пятнами. Краска была ещё свежей и липла к пальцам. Малика достала обувную коробку, уже догадываясь, что увидит. Серебристые туфли выглядели так, словно неведомое острозубое животное пожевало их и поскребло когтями. Малика собрала ошметки новогодней сказки в пакет из-под обуви, закуталась в куртку и молча направилась к дверям. На выходе из школы затолкала свою ношу в урну. Платье сопротивлялось погребению и топорщилось изодранным кровавым подолом, пришлось придавить его ногой.

Спустившись по ступенькам, Малика побрела к воротам. Она не представляла, куда идёт. Снег падал тяжёлыми мокрыми хлопьями вертикально, без кружения, словно примагничиваясь к земле, оседал на шапке и воротнике пуховика. За спиной остались сверкающие гирляндами окна школы, а впереди стояла белая стена снегопада.

Увидев одинокую фигуру, припорошенную снегом, Малика сначала приостановилась, а потом, наоборот, ускорилась. Кирилл пересекал улицу в неположенном месте, удлиняя опасный участок диагональю, и на дорогу не смотрел. Интуиция Малики в очередной раз слабо трепыхнулась и неожиданно взорвалась болью. В памяти всплыли строчки стихотворения:

Падает снег, падает снег —

Тысячи белых ежат…

А по дороге идёт человек,

И губы его дрожат.

Мороз под шагами хрустит, как соль,

Лицо человека — обида и боль,

В зрачках два черных тревожных флажка

Выбросила тоска[1].

Больше всего на свете в этот момент она мечтала, чтобы предчувствие случившейся трагедии оказалось ошибочным, но глаза Кирилла кричали об обратном.

Она преградила путь его заснеженной фигуре, вынудив остановиться. Опознав в непредвиденной преграде Малику, он печально улыбнулся:

— Она меня бросила.

Малика упрямо сжала губы, эту новость она прочла на его лице несколько секунд назад.

— Надеюсь, она неизлечимо больна и не желала обрекать тебя на мучения рядом с умирающей.

Кирилл нахмурился, хотел отчитать Малику за то, что говорить так жестоко, но неожиданно удержался от воспитательного порыва.

— Нет.

— Наверное, под давлением родителей она уезжает за границу и не хочет связывать тебя безнадёжными отношениями на расстоянии.

— Нет.

Малика нарочно медленно стряхнула снежинки с шапки Кирилла и будто между делом заметила:

— Овца тупорылая. Ненавижу. Можно я её ударю?

Кирилл пожал плечами, оставляя решение на её совести, сказал продрогшим срывающимся голосом:

— Она просто не любит меня. Наверное, мне было бы легче, если бы она влюбилась в другого. Такие чувства я бы понял, принял. Но у неё никого нет. Для неё предпочтительнее быть одной, чем со мной.

Обняв Кирилла за шею, Малика притянула его к себе, прижала крепко, коснувшись холодной щекой его щеки. Кирилл замер в неудобной позе, не шевелился, будто подзаряжался от неё жизненной энергией. Снег оседал на их головах общей разлапистой шапкой, превращая в неведомое двухголовое существо.

Отстранившись, Кирилл пригляделся к Малике.

— А ты почему здесь? — перевернул её кисти ладонями кверху. — И почему пальцы красные?

— В моей новогодней сказке не обошлось без Бабы-яги. Танечка примерила на себя её роль.

— Танечка?

— Платье разодрала и измазала в краске, туфли погрызла. Надеюсь, все пломбы у неё выпали к чёртовой бабушке, — с наигранной весёлостью призналась Малика и в конце добавила уже не так весело: — За платье придётся заплатить, вернуть я его не могу.

Теперь утешать пришлось Кириллу. Он обнял Малику и задумчиво припомнил:

— Танечка уже три дня в классе не показывается, с гриппом дома лежит. Это кто-то другой в Бабу-ягу заигрался.

Он медленно двинулся по тротуару, не размыкая объятий. У перекрёстка Малика приостановилась и уверено заключила:

— Это Лена.

— Видимо, сильно ты её обидела язвительными словами, — задумчиво протянул Кирилл, пытаясь представить тихую девушку с банкой краски и острым ножом.

— Дело не в словах, а в том, что я при тебе это сказала. Это унизительно и обидно. Ты не только её кумир, но ещё сам стихи пишешь. Я на Лену даже разозлиться как следует не могу. Она мне только платье порвала, а я ей душу.

Кирилл вздохнул.

— Не получилось у нас сегодня стать самыми счастливыми.

Заметив, что Малика продрогла, он взял её за руку и, удерживая её пальцы в ладони, засунул в собственный карман.

Они снова двинулись в гущу снегопада.

— Это потому что мы разделились, — задумчиво произнесла Малика. — Помнишь, как у Асадова: «Друг без друга у нас получается всё, только счастье не получается».

Кирилл не отреагировал на фразу, задумался. Малика решила, что он просто не расслышал, но пройдя в тишине несколько кварталов, он спросил:

— Ты так и не придумала, куда будешь поступать после школы?

— Может, работать пойду. Не знаю. Не тянет ни к чему конкретному, да и аттестат у меня будет так себе.

— Давай со мной в педагогический. На биофаке тебе самое место. Не ты ли на пустыре лягушек препарировала и таскалась по Сафари-парку, изучая его бегемота и гиен? Ещё есть время подтянуть биологию и химию. Я буду с тобой заниматься. Ты сообразительная, вместе мы всё успеем. Главное — захотеть.

— Я хочу, — не колеблясь, выпалила Малика.

— Точно?

— Только какой из меня учитель? — ухмыльнулась она. — Молекула будет в шоке.

Кирилл потянул Малику за руку, предлагая продолжить снежную прогулку.

— Не представляю тебя в статусе училки. Ты отлупишь отличников чучелом дятла, а двоечников на лабораторной научишь гнать самогон.

Малика улыбнулась.

— Не обязательно потом работать в школе.

Кирилл оглянулся, смахнул с её ресниц тяжёлые снежинки.

— За пять лет может всякое случиться, но всё это время мы будем рядом. Это главное.

Несколько часов они бродили по снежному почти безлюдному городу, заходили погреться на автовокзал и на закрытую остановку, не спешили расходиться по квартирам. Казалось, что обида и печаль, разделённые пополам, тяготят гораздо меньше, и верилось, что по силам справиться с любой болью. Но только не в одиночку.

К обучению Кирилл приступил через неделю. Занятия пришлось перенести в библиотеку или в подсобку Молекулы после уроков. Профессор не пускал ненавистного соседа на порог и не подозревал, сколько времени Малика проводит в его компании. Василиса Максимовна, наоборот, проявила слишком уж радушное гостеприимство. Стоило