Чекисты рассказывают... - Владимир Листов

На вопрос Коха, кто поможет ему установить контакт с одесситом, последовал ответ: «Пусть это вас не заботит, если надо будет, мы вам все это сообщим перед вылетом». А пока он должен запомнить следующее: через несколько дней после приезда Альберта Коха в Москву ему позвонит в гостиницу человек и попросит к телефону Сергея Николаевича. Турист должен переспросить: «Кого?» Ему отлетят: Сергея Николаевича Пономарева... Из Ленинграда». Турист может положить телефонную трубку на место и поспешить к Никитским воротам, в кино повторного фильма. Он должен купить на завтра на первый сеанс — десятый ряд, первое место. Рядом с ним будет сидеть человек с журналом «Природа» в руках. Это и будет тот самый джентльмен из Одессы.

В Москве турист должен установить контакт с какой-то студенткой, с которой он однажды уже встречался. Точных координат ее Ландыш пока дать не может. Известно лишь, что студентка находится в какой-то связи с медициной. Но тут же Ландыш дважды оговаривается: все это сугубо предположительно. Она надеется, что ей все же удастся узнать поточнее и об уголовнике из Одессы, и о студентке, и о характере задания, с которым физик отправится в Москву. А главное, хотя бы ориентировочную дату выезда разведчика.

Надеется... Это хорошо, что она надеется. Но прошло уже не мало времени после этого достаточно подробного сообщения, а от Кати ни слуху ни духу. В чем дело?

Птицын сердито дует на чашку горячего кофе и приговаривает: «Черт те что... Кох ли это? Дефект указательного пальца подходит. Студентка — отлично. Все, кажется, совпадает. Но вот борода, усы да плюс медицина. Черт их побери, путают карты.... Медицина? Мама — доктор? Может, это имелось в виду? А где одессит? Толстяк? Будем считать, что первую их встречу в кино мы проворонили. Но быть того не может, чтобы он вновь не появился на горизонте. Это, конечно, в том случае, если Кох есть Зильбер? А так ли это? Он, Птицын, сличал фотографии Коха и Зильбера, лишив туриста бороды и усов. Нет, не похожи. Кто же этот господин Зильбер?

...В коридоре Бахарев встретился с Серго.

— Генацвали! Дорогой мой! — Серго шел с распростертыми объятиями.

— А, Серго. Забыл спросить тебя. Не обратил внимания на руку Марины? Кольцо было? Золотое с маленьким бриллиантиком?

Серго ответил, не задумываясь:

— Не было.

— Ты уверен?

— Генацвали, если Серго говорит «не было», считай, что это на камне высечено. А про кольцо у них разговор был... — и тут же он хлопнул себя по лбу. — Склероз, настоящий склероз. Забыл доложить подполковнику. Иностранец спрашивал у Марины, понравилось ли ей кольцо и почему она его не носит? И сказал, что отец будет очень огорчен, если не угодил подарком.

— А она что?

— Ничего не ответила, только усмехнулась.

— Спасибо за информацию. Не забудь Птицыну доложить.

Бахарев распрощался с Серго и пошел звонить Марине. Звонил он ей в тот день несколько раз. Трубку не поднимали. Наконец часов в пять ответила мама: «Марина плохо себя чувствует. Просит прощения, но подойти к телефону не может».

Вечером Бахарев приехал в комитет к Птицыну.

— Что нового?

— Никаких новых вестей. Мать уверяет, что дочь больна и к телефону не подходит.

— Врет. С какой целью врет — не знаю. А то, что врет, — факт неоспоримый. Вот так.

— У вас есть какая-то информация?

— Садись, кофе пить будешь? Как угодно. Все равно садись. Есть важные вести. Три часа назад после долгого перерыва поступило сообщение Ландыша. Ей делали операцию. Наконец контакт с ней восстановлен.

Ландыш сообщает, что за несколько дней до того, как заболела, записала разговор хозяйки с Альбертом Кохом.

Она считает, что посылать Альберта, учитывая настороженность советской контрразведку по меньшей мере рискованно. Даже если пустить в ход секреты лучших мастеров косметики, изменить фамилию. Тем более, как сказала хозяйка, и у них встретились серьезные затруднения с оформлением туристских документов. Вернувшись из больницы, Ландыш узнала, что вместо Альберта Коха в Москву снарядили разведчика под фамилией Зильбер. Характер заданий, условия его работы в Москве те же, что и у Коха. В свое время он вместе с ним в одной туристской группе выезжал в Москву и должен попытаться продолжить кое-какие дела, начатые Кохом. Ландыш не оставляет попыток точнее узнать, кто должен выйти на связь с разведчиком. И вновь подтверждает: в разговоре несколько раз упоминалась какая-то студентка и джентльмен из Одессы. Передала словесный портрет, и у этого тоже дефект указательного пальца. Бывает же так!

— Судя по тому, что Зильбер в Москве находится уже шестой день, первую его встречу с одесситом мы прозевали, — заключает Птицын. — А вторую не имеем права прозевать.

— Но из всего сказанного не могу уловить, почему мать Марины врет?

Ты не торопись. Всему свой черед. Вот эту чашечку допью, и тогда...

— Александр Порфирьевич, вы же всю ночь спать не будете.

— Знаю. Давал слово: три чашки в день и ни единой больше. Постепенно снижаю норму.

Птицын пересел из кресла за столом на стул рядом с Бахаревым, положил руку на плечо Николая и ласково улыбнулся:

— Давно говорил тебе, Коля, время от времени голову свою прячь в холодильник. Чтобы остыла. На, читай...

Это было сообщение о Зильбере. Примерно через час после того, как Бахарев разговаривал по телефону с Анной Михайловной, турист встретился с Мариной у Чистых прудов. Они заглянули в ближайшее кафе, и здесь Зильбер, передав Марине какую-то газету, сказал: «Как видите, я не забыл о своем обещании...»

Что это за газета, понять трудно. Но, судя по разговору Зильбера и Марины, это была та самая газета, которую турист обещал принести ей еще тогда, при первой встрече в ресторане «Метрополь». И, видимо, газета на немецком языке: Марина тут же углубилась в чтение статьи, которая, если верить комментариям туриста, принадлежала господину Эрхарду, уже давно примкнувшему к той плеяде прогрессивных людей Запада, что поддерживают советскую политику мирного сосуществования.

— Вы можете подарить мне эту газету?

— Конечно. Ваш отец будет безмерно счастлив, когда узнает, что среди читателей его статьи и дочь...

Потом они недолго прогуливались по бульвару. Турист проводил ее до станции метро «Кировская». И уже перед самым прощанием у них возник какой-то спор. Марина пыталась что-то всунуть в карман туристу, а тот сопротивлялся и в чем-то убеждал ее. Не попрощавшись, Марина скрылась в вестибюле метро.

Минут через десять и турист нырнул вслед за ней. Вышел он на станции Охотный ряд. Оглянулся кругом, посмотрел на часы. И отправился в Мосторг. Перед входом еще раз посмотрел на часы. Постоял несколько минут, снова оглянулся, вошел в магазин. Был час пик. Его подхватила толпа людей, поднимавшихся на второй этаж Зильбер протиснулся к шедшей впереди молодой женщине и что-то положил ей в карман. К сожалению, никаких ее примет зафиксировать не удалось, попытка следовать за неизвестной успехом не увенчалась. Так заканчивалось оперативное сообщение.

— Шляпа! Не увенчалась! — кипятился Бахарев. — А тут, вероятно, и заключена разгадка...

— Опять эмоции. Что ты будешь делать! С любым может случиться. Ну вот и с нами случилось...

Бахарев смотрит на подполковника.

— Как это понять, Александр Порфирьевич? Что значит «с нами»?

— Вот так и надо понимать. Вдвоем мы сегодня действовали. Решил, что надо мне самому поближе к Зильберу присмотреться. И вот... Шляпы!

— Александр Порфирьевич, простите за резкость. Это я от огорчения.

— Зачем же. По справедливости сказано. Шляпы и есть. Но надо же реальную обстановку представлять. Ты был когда-нибудь в Мосторге в час пик? Тот-то и оно. Адово столпотворение. Теперь — по домам. Завтра с утра снова звони Марине.

— Александр Порфирьевич, может быть мне с Ольгой встретиться, попытаться у нее узнать, что там приключилось с Мариной: действительно ли она больна?

— Ну что же. В этом есть свой резон.

Утром Бахарев без особого труда узнал расписание занятий Ольги: в четырнадцать часов она выйдет из Института акушерства и гинекологии.

...Стоял сумрачный осенний день. Утром прошел дождь, и воздух все еще был пропитан сыростью. Николай медленно прогуливался по аллеям парка, что почти вплотную примыкал к институту. На душе, как на улице, — то лазурь, то сумрак.

Птицын в общем-то прав: «Ишь, как тебя заносит». Черт побери, неужели он окажется во власти эмоций, он, Колька Бахарев, уже побывавший в разных жизненных передрягах? Он снова вспомнил свой разговор с Птицыным о Марине, когда они возвращались домой.

«Нет, хитришь! Тебе ведь не безразлична эта ершистая девушка. Но лейтенант Бахарев поступит так, как повелевает высший нравственный закон советского чекиста: если объективная истина, неопровержимые улики будут против Марины, он сумеет подавить любые личные чувства. И никто как он обязан докопаться до этой объективной истины, никто как он будет денно и нощно распутывать клубок улик...»