Поцелуй с дальним прицелом - Елена Арсеньева

Я ошалело выслушала всю эту чушь, едва не рухнув под ее нагромождением. Почему моему отцу взбрело бы в голову называться именем своего зятя? Да любой доктор мгновенно распознал бы в нем иностранца из-за его акцента; к тому же имя Робера-Артюра-Эдуара Ламартина, человека знатного, богатого, недавно сыгравшего свадьбу, описаниями которой были полны все газеты, явно не из тех, под которым стоит хранить свое инкогнито… И уж последним человеком, у которого отец просил бы помощи в столь интимном деле, как болезнь, был бы именно Никита (так мне казалось). С другой стороны, если это и в самом деле анализы моего мужа, почему их результатами интересуется опять же Никита? По просьбе Робера? Однако, насколько мне известно, они не общались с тех самых пор, как Робер с его помощью спасся из России.

Или общались? Но почему я этого не знала? Почему я никогда ничего не знаю?!

В голове у меня была какая-то каша. Я тупо смотрела на Настю, та еще что-то стрекотала, как вдруг до меня долетели имена Анны и Мии, упомянутые ею.

Я насторожилась:

– Что вы говорите?

– Ну как же, – с тщательно рассчитанным (теперь я это понимала!) простодушием уставилась на меня Настя, – я говорю, вы небось дивитесь, что это мы с бедной Миечкой вдруг подружками сделались, хотя раньше и двух слов друг другу не сказали. А ведь в нашем госпитале, в нашей лаборатории делают также и анализы для судебной экспертизы. Это ведь доктор Гизо про мараскин догадался… про ликер, значит, что им отравились невзначай Анна Александровна с Максимушкой… А до него ведь и в голову никто не мог взять, с чего бы это им помирать в одночасье…

Ох, как сверкнули при этих словах ее бесцветные глазки, каким сапфировым сияньем налились!..

Длилось это всего лишь миг, но мне было достаточно, чтобы понять недосказанное.

Итак, Мия не смирилась с заключением следствия о причинах смерти брата! Что и говорить: оно даже мне показалось притянутым за уши, но я старалась об этом не думать – прежде всего из-за отца. А Мия, значит, думала… Она не верила в случайность этой смерти, пыталась докопаться до ее причин. Уж не возомнила ли она себя кем-то вроде популярного частного сыщика Шерлока Холмса, романами о котором я зачитывалась еще в России… да и кто не зачитывался ими? Что ж, Мия с ее полумужской натурой вполне могла заделаться частной сыщицей. Она даже подружилась с Настей, которую, сколь я помню по прежним временам, всегда презирала и без всякой жалости подвела под монастырь (уж можно было, наверное, догадаться, на кого после той истории с кошкой обрушится гнев Анны, которая на Настю всегда зуб точила!). С помощью Насти Мия узнала, кто делал исследование крови скончавшихся Анны и Максима. Доктор Гизо… доктор Гизо – друг Никиты!

И прежние подозрения, которые я старательно гнала прочь, вновь нахлынули на меня. Снова все сходилось к Никите!

Я повернулась к Мии и заметила, что и она смотрит на меня. Смотрит злобно, презрительно, ненавидяще.

Почему? За что ей меня ненавидеть? Она ведь знала, как я относилась к Анне, знала, что та сцена разбила мне сердце…

Или Мия догадалась, что, даже разбитое, сердце мое продолжает томиться от любви к Никите? Что для меня подозрения о его участии в этой истории – нож острый? Что я, даже доподлинно узнав: именно он – убийца, сделаю все, лишь бы отвести от него беду, спасти его?

Ну коли так, Мия и впрямь могла читать в душах людей. Передо мной ведь только сейчас открылась истина во всей ее очевидности. Я была потрясена этим открытием, я больше не могла видеть злобное любопытство в Настиных глазах и ненависть на лице Мии. Я повернулась и ушла, не сказав никому из них ни слова, даже не подойдя к гробу Максима, хотя явилась сюда для последнего прощания.

Я бросилась к «Роллс-Ройсу», который дал мне Робер, автомобиль ожидал неподалеку от церкви. Шофер, завидев меня, вышел и, сняв фуражку, открыл передо мной дверь. Я ступила на подножку – и покачнулась.

Шофер подхватил меня под руку:

– Что с вами, мадам?

Я тупо смотрела в его встревоженное лицо. Только теперь вспомнила, что именно было самым главным в рассказе Насти.

Мой муж-то ведь болен! Что же с ним? Я забыла об этом спросить!

– Погодите, Эжен, я сейчас вернусь, – пробормотала я и чуть не бегом бросилась обратно в церковь.

С Настей мы столкнулись в дверях – она отдавала какие-то распоряжения служке, видимо, о выносе гроба, – но у меня сложилось впечатление, что она знала: я вернусь, и поджидала меня.

– Настя, скажите… – задыхаясь, выговорила я, – что было в тех анализах, которые взял Никита? В анализах моего мужа?

Настя поджала губки.

– Уж не знаю, имею ли я право… – чуть слышно пробормотала она с ханжеским видом. – Врачебная тайна, вы же понимаете…

Итак, эта лицемерная тварь вспомнила наконец о врачебной тайне! Мне хотелось схватить ее и трясти изо всех сил, хотелось ударить ее головой о каменную стену, убить ее. Я ее ненавидела, ненавидела! И вместе с тем знала, что, если она прикажет, я сейчас встану перед ней на колени, только чтобы она сказала мне…

– Настя… умоляю… – выдавила я.

Бесконечно длилось молчание.

– В тех анализах было сказано, что у него белокровие, – наконец вымолвила Настя, опуская глаза.

Франция, Бургундия,

Мулен-он-Тоннеруа.

Наши дни

Несколько минут прошло в молчании. Алёна чувствовала только, как мягкая кожа сиденья леденит ее собственную кожу на ногах – там, где кончались шорты. И думала, что расхожее выражение «похолодеть от страха», оказывается, не больно-то точно. Вот она, к примеру, вовсе не похолодела. Ей скорее жарко. Или она просто не испугалась?

Прислушавшись к собственным ощущениям, она поняла – страха и впрямь не испытывает. Впрочем, чувственным волнением на тему «удар иль поцелуй» тоже не пахло. Она вообще ничего не ощущала, не испытывала, кроме этого не слишком-то приятного холодка мягкой, дорогой «поршевой» кожи.

Или все же «поршневой»?.. Алёна частенько западала так на лингвистику или филологию в самые неподходящие для этого моменты, вот и сейчас она вдруг вспомнила некую старинную русскую поговорку, вычитанную не то в «Толковом словаре» Даля, не то в другом аналогичном бестселлере: «Все люди как люди, а у меня муж как поршень!» Почему-то развратная писательница подумала, что речь идет о каком-то сексуальном маньяке, однако неведомая бабенка жаловалась всего лишь на диковатость и неаккуратность супруга: ведь поршень – это не что иное, как старинный пастуший башмак, сшитый из цельного куска кожи с мехом… да уж, стоит только вообразить облик того мужика!..

– Эти два юных индюка из-за вас готовы были заклевать друг друга, или вы просто исполняли роль секунданта? – раздался вдруг голос Фримуса – Морта, и смешок, прозвучавший в его голосе, мигом привел вспыльчивую Алёну в бешенство.