Избранное - Эдвард Форстер

— Что же, мы так и полетим в темноте? — послышались гневные возгласы пассажиров, и стюардесса, исправляя оплошность, включила свет и опустила гибкие металлические шторы. В то время, когда строились воздушные корабли, люди еще хотели непосредственно видеть мир. Отсюда — такое количество иллюминаторов и окон, которые нынче доставляли столько неудобств людям цивилизованным и утонченным. Одна звезда даже ухитрилась заглянуть в каюту Вашти сквозь щель в шторе, а через несколько часов беспокойного сна Вашти проснулась от непривычно яркого света — это была утренняя заря.

Как ни быстро мчался корабль на запад, Земля вращалась еще быстрее и увлекала Вашти и ее спутников на восток, к Солнцу. Наука смогла удлинить ночь, но не намного. Надежды, возлагавшиеся на то, что человечество сумеет уничтожить суточное обращение Земли, давно были утеряны, а с ними рушились еще более грандиозные мечты. «Не отставать от Солнца ни на шаг», а может быть даже обогнать его — таков был девиз предшествовавшей цивилизации. Для этого были построены гоночные самолеты, развивающие невиданную дотоле скорость, управляемые величайшими умами той эпохи. Они летели вокруг земного шара, стремясь на запад, и только на запад, вперед и вперед под рукоплескания человечества. Но тщетно. Земной шар все-таки вращался с запада на восток еще быстрее. Происходили ужасные катастрофы, и Комитет Машины, как раз входившей тогда в силу, запретил увеличение скорости как действие незаконное, нетехничное, наказуемое Отчуждением.

Об Отчуждении речь впереди.

Комитет был, несомненно, прав. Но зато попытка «обогнать Солнце» породила последнюю вспышку всеобщего интереса человечества к небесным телам, да и вообще к чему бы то ни было. В последний раз людей сплотила общая мысль о некоей «посторонней» силе, находящейся за пределами их мира. Солнце одержало победу, но его духовному владычеству пришел конец. Рассвет, полдень, сумерки, звездное небо больше не трогали ни людских умов, ни людских сердец. Наука отступила, ушла под землю и занялась исключительно такими проблемами, какие наверняка поддавались решению.

Итак, когда сквозь щель в каюту проник пурпурный луч зари, Вашти почувствовала досаду и попыталась приладить штору. Но от ее прикосновения штора взлетела вверх, и Вашти увидела розовые облачка, плывущие по голубому небу. Но вот солнце поднялось, лучи его устремились прямо в иллюминатор, солнечное сияние омывало стенки корабля словно золотое море. Оно подымалось и падало вместе с кораблем, как подымаются и падают морские волны, и при этом неуклонно надвигалось, как надвигается прилив. Если Вашти не остережется, волна ударит ей прямо в лицо! Она содрогнулась от ужаса и нажала кнопку звонка. Прибежавшая стюардесса тоже была напугана, но ничем не могла помочь: не ее дело было чинить шторы. Она могла только предложить другую каюту, куда Вашти и поспешила перейти.

Во всем мире люди почти не отличались друг от друга. Но в стюардессе чувствовалось что-то незнакомое, видимо развившееся в ней под влиянием необычной службы. Ей часто приходилось обращаться прямо к пассажирам, и это придало ее манерам некоторую грубоватость и неприятное своеобразие. Когда Вашти с криком отшатнулась от солнечных лучей, стюардесса повела себя варварским образом: она протянула руку, чтобы поддержать Вашти.

— Как вы смеете? — воскликнула та. — Вы забываетесь!

Женщина смутилась и попросила извинения за то, что не дала Вашти упасть. Люди теперь никогда не дотрагивались друг до друга. Благодаря Машине этот обычай давно устарел.

— Где мы находимся? — надменно спросила Вашти.

— Мы пролетаем над Азией, — ответила стюардесса, стараясь быть как можно любезнее.

— Над Азией?

— Простите меня за вульгарность. Я привыкла называть по-старому места, над которыми мы пролетаем, хотя это нетехнично.

— Ах да, кажется, вспоминаю. Из Азии пришли монголы.

— Здесь под открытым небом стоял город, называвшийся Симла.

— Вам приходилось слышать о монголах и брисбенской школе?

— Нет.

— Брисбен тоже стоял под открытым небом.

— Вот эти горы справа… Позвольте, я покажу вам.

Стюардесса подняла металлическую штору. Открылась главная цепь Гималайских гор.

— Когда-то эти горы назывались Крышей Мира.

— Какое глупое название.

— Вы, вероятно, помните, что на заре цивилизации они представлялись людям непреодолимой стеной, доходившей до самых звезд. Предполагали, что выше могут обитать одни боги. Как далеко мы ушли от того времени благодаря Машине!

— Да, как далеко мы ушли от того времени благодаря Машине, — повторила Вашти.

— Как далеко мы ушли благодаря Машине! — отозвался из коридора пассажир, который при посадке уронил Книгу.

— А вон то белое вещество в трещинах — что это такое?

— Я забыла, как оно называется.

— Опустите, пожалуйста, штору. Горы не рождают у меня идей.

Северный склон Гималаев находился в глубокой тени; южный, со стороны Индии, был освещен солнцем. Леса истребили в эпоху литературы, они пошли на бумагу для газет. Но снега все так же пробуждались во всем своем утреннем великолепии, и облака по-прежнему льнули к груди Канченджунги. На равнине виднелись развалины городов, под их стенами лениво проползали обмелевшие реки, а по берегам иногда виднелись выводные жерла — признаки современных городов. И над всем этим, по пересекающимся и скрещивающимся путям, с невероятной самоуверенностью неслись воздушные корабли, бесстрастно взмывая ввысь, чтобы избежать завихрений в нижних слоях атмосферы или перевалить через Крышу Мира.

— Воистину мы далеко ушли благодаря Машине, — повторила стюардесса и скрыла Гималаи за металлической шторой.

День тянулся мучительно. Пассажиры прятались по своим каютам, не желая встречаться, испытывая почти физическое отвращение друг к другу и страстно мечтая поскорее вновь очутиться под землей. Их было около десяти, большинство — молодые мужчины, выпущенные из питомников и рассылаемые по разным концам земли в предназначенные для них комнаты, обитатели которых умерли. Человек, уронивший Книгу, возвращался домой с Суматры, куда его посылали для разведения людей. Одна Вашти предприняла это путешествие по своему собственному желанию.

В полдень она еще раз взглянула на землю. Корабль опять летел над какой-то горной цепью, но из-за облаков Вашти было плохо видно. Внизу громоздились черные скалы, окутанные серой пеленой. У гор были причудливые очертания, а одна напоминала поверженного ниц человека.

— Никаких идей, — прошептала Вашти и скрыла Кавказ за металлической шторой.

Вечером она посмотрела опять. Они пролетали над золотистым морем со множеством островков и одним полуостровом.

— Никаких идей, — повторила Вашти и скрыла Грецию за металлической шторой.

ЧАСТЬ II

Ремонтирующий Аппарат

Через вестибюль, на лифте, подземной железной дорогой, по платформе, через раздвижную дверь, то есть пройдя в обратном порядке те же этапы, что и при отъезде, Вашти попала в комнату сына — точную копию ее собственной. Она заранее могла сказать, что посещение окажется ненужным. Кнопки, рукоятки, пюпитр с Книгой, температура, атмосфера, освещение — все было таким же, как у нее. И даже если Куно, плоть от ее плоти, стоит наконец рядом, то какой в этом смысл? Она слишком хорошо воспитана, чтобы пожать ему руку.

Отводя глаза в сторону, она заговорила:

— Ну вот, я здесь. Путешествие было ужасным, оно намного задержало развитие моего ума. Наше свидание не стоит того, Куно, не стоит. Мое время слишком драгоценно для меня, чтобы тратить его подобным образом. Солнечные лучи чуть не коснулись меня, я столкнулась с грубыми, невоспитанными людьми. Я могу задержаться лишь на несколько минут. Скажи мне, что ты хотел сказать, и я уеду обратно.

— Мне грозит Отчуждение.

В первый раз она взглянула ему в лицо.

— Мне грозит Отчуждение. Я не мог сказать тебе это через Машину.

Отчуждение означало смерть. Жертву выводили на поверхность, и наружный воздух убивал ее.

— Я был наверху после нашего последнего разговора. Случилась ужасная вещь: меня там видели.

— Но почему бы тебе и не побывать наверху?! — воскликнула она. — Это абсолютно законно, абсолютно технично. Это не запрещается. Нужно только получить респиратор и испросить разрешение на право выхода. Правда, это не принято у людей духовно развитых, и я просила тебя этого не делать, но закон не запрещает выходить на поверхность.

— Я не получал разрешения на право выхода.

— Как же ты смог выйти?

— Я нашел собственный путь.

Она не поняла смысла его слов, ему пришлось повторить их.

— Собственный путь? — прошептала она. — Но ведь так не полагается.