Заговор францисканцев - Джон Сэк

Конрад прошел за Маттео к краю участка, отведенного под госпиталь, и там ждал, пока врач ходил за сандалиями. Ветерок остужал лоб, но заносил в ноздри сладкое зловоние гниющей плоти. Хотелось закрыть нос рукавом, хотелось найти глазами лежащий где-то рядом труп или костяк. Но он знал, что попал в мир умирающих заживо, и гнилая плоть еще висит на костях созданий, уставившихся на него из дверных проемов своих келий. Лицо того, кто был ближе всех, – он-то и прозвонил в колокольчик – было толстогубым, с синеватыми шишками, свойственными первой стадии болезни. Уплощившийся нос показывал, что хрящ уже начал разлагаться. Конрад принудил себя взглянуть на остальных. Многие милосердно прикрывали лица накидками, за которыми только мерещился пристальный взгляд невидящих глаз. Но другие... Конрад видел гнойные кратеры на месте глаз, гнилые провалы ртов и носов, ноздреватую плоть вместо подбородков, уши, разросшиеся непомерно, ладони без пальцев, руки без ладоней, раздувшиеся или сморщенные тела, кожу, изъеденную оспинами и гноящимися язвами. Прокаженные бесстрастно встречали его взгляд – только одна-две женщины стыдливо отвернули обезображенные лица. Дети, сидевшие у ног взрослых, словно маленькие старики, смотрели так же равнодушно, со взрослой серьезностью.

Ужасное зрелище словно околдовало Конрада. Быть может, он видел перед собой собственное будущее, собственный труп на последней стадии разложения. Он с облегчением встретил возвратившегося Маттео и покорно сунул ноги в сандалии. Подошвы ног сразу лишились чувствительности. Он больше не ощущал ни камешков в пыли, ни самой пыли, ни тонких травинок – весь двор словно выстелили гладкой кожей.

– Первый взгляд всегда дается трудней всего, – заметил Маттео, провожая Конрада в хижину за бараком прокаженных. – Ты можешь подождать у меня, пока мы расчистим тебе место.

Хаос в комнате врача являл собой разительный контраст упорядоченному рассудку этого человека. В дальнем от двери углу стояли узкая койка, маленький столик под единственным здесь окном и два табурета, а почти все оставшееся пространство занимал длинный рабочий стол. На столике у кровати помещался череп и песочные часы, а на стене висело раскрашенное деревянное распятие – напоминание для пациентов о преходящей природе жизни и грядущем спасении. Большой стол был завален до краев: огарки свечей, фляги для мочи, полные пилюль пиллуларии, колбы рядом с большим перегонным кубом, ступка с пестом, кипы переплетенных манускриптов... На странице открытой книги был изображен цветной круг – возможно, кольцо урины. Конрад еще в Париже читал что-то об этом уроско-пическом тесте: если моча больного выглядит красноватой и густой, он обладает сангвиническим гумором; если красноватой и жидкой, он склонен к хроническому раздражению. Каждый оттенок – синеватый, зеленый, пурпурный, черный – определялся соответствующей болезнью. Каминная доска была заставлена сосудами с порошками, помеченными символами металлов, кувшином с наркотической мандрагорой и лечебными пряностями: корицей, шелухой муската. Книжный шкаф рядом с койкой был набит книгами: больше томов Конрад видел только в монастырской библиотеке.

– Не торчи в дверях, брат, – Маттео подтолкнул его вперед и, кивнув на книги, добавил: – Этим я обязан Константину Африканскому. Он всю жизнь провел в странствиях по Леванту, а под конец стал монахом в Монте Казино. И посвятил остаток монашеской жизни переводам книг по медицине, для нас, студентов Салерно. Переводил сочинения древнегреческих мастеров, сохранившиеся у арабов, и труды сарацин тоже. Так что Гален стал нашей Библией (прости мне такое сравнение) и все десять книг аль-Аббаса мы учили наизусть.

Конрад со смешанным чувством обвел взглядом ряды книг. Он был потрясен их изобилием и немного стыдился своего любопытства. Святой Франческо его не одобрил бы. В расположении книг сказывался логический ум, который ничем не проявлял себя в обстановке комнаты. Легендарные греки, Гален и Аристотель, – на верхней полке, сарацинские врачи-философы – пониже. Он увидел четыре из сорока двух сочинений Гермеса Трисмегиста, трактат «Попечение о здоровье» Абул Хасана, трактат по собачьей водобоязни, «Канон врачебной науки» Авиценны и, полкой ниже, труды рабби Маймонидеса, а также Авензоара и Аверроэса. Нижняя полка, видимо, содержала труды па-лермских наставников Маттео: знаменитой Тротулы из Салерно и фармакопею «Antidotorium» – «Противоядия» маэстро Препозитуса из той же школы. В конце громоздилась кипа травников, среди которых Конрад узнал «De virtutibus herbarum» – «О благотворных свойствах трав» Платеария. Отчего это, задумался он, христианские авторы низведены на нижнюю полку?

Он пролистал «Methodus medendo» – «Метод врачевания» Галена и нахмурился при виде фронтисписа: языческий крылатый Асклепий с дочерьми, Гигеей и Панацеей.

– Да, добрый христианин нашел бы в этом собрании немало недостатков, – пробормотал он. – Я бы на этой странице предпочел увидеть святых Козьму и Дамиана или святого Антония, выражающих веру в исцеляющую силу Господа.

Маттео пожал плечами.

– Поверь, брат, я бы с радостью поместил здесь врачей нашей веры, но мало знаю таких, кроме учителей из Салерно. Святая Матерь Церковь упорно рассматривает тело как проклятье, а болезнь – как Божью кару. Я как-то слышал в Ассизи кающегося, страстно взывавшего: «О Господь, молю тебя, пошли мне хворь и немочи!» Он бы с радостью принял все что угодно: четырехдневную и трехдневную лихорадку, водянку, зубную боль, колики, припадки. Чем, скажи, поможет мое целительское искусство при подобных взглядах?

Конрад усмехнулся и поставил книгу Галена на место.

– Думается, я знаком с этим кающимся. Тебе приятно будет узнать, что он теперь пребывает в наилучшем здравии.

– В самом деле, приятно слышать. Надеюсь, его это не слишком огорчает.

Конрад потер ладонью заросшую щеку.

– Скажи, а в чем ты видишь корень болезни, если она не послана Богом в наказание или во испытание твердости?

– Ты вспоминаешь Иова?

– К примеру, – согласился Конрад. – Можно также, раз уж мы находимся в госпитале, привести пример Бартоло, прокаженного из Сан-Джиминьяно. Он принимал свою участь с таким радостным терпением, что в народе его прозвали Тосканским Иовом.

Врач с минуту обдумывал свой ответ.

– По правде сказать, ни я, ни мои собратья в медицине не могут с уверенностью сказать, в чем источник болезни. Как у нас говорится: «Где Гален скажет «нет», Гиппократ скажет «да»». Врачи расходятся во мнениях, и неизвестно, кто из них прав.

Говоря, Маттео перебирал стопку книг на рабочем столе и наконец извлек из нее тонкий переплетенный трактат.

– Отдохни пока у окна, брат, и просмотри вот это, – сказал он. – Эти страницы написаны моим соотечественником, Бартоломео Англикусом, который, между прочим, принадлежал к братьям-мирянам вашего ордена. Прочти, пока мы готовим тебе келью. Тогда тебе будет легче понять смысл работы, которой предстоит заниматься.

Как только Маттео вышел, Конрад уткнулся носом в страницу. Ему еще ни разу не приходилось читать после потери глаза. Он поднес пергамент к свету и прищурился, всматриваясь в расплывающиеся буквы и строки.

Фра Бартоломео прежде всего рассматривал причины проказы, в том числе: пища, не в меру разогревающая кровь или несвежая – перец, чеснок, мясо больных собак, плохо приготовленная рыба и свинина, а также грубый хлеб, выпеченный из смеси ржи и ячменя. Далее он, слишком детально для щепетильного Конрада, доказывал заразительную природу болезни, описывая, как неосторожный может приобрести ее при плотском познании женщины, ранее возлежавшей с прокаженным, как младенец заражается через грудь больной кормилицы или даже наследует проказу от больной матери. Пергамент дрогнул в руке Конрада, когда он прочел последнюю фразу: «Даже дыхание или взгляд прокаженного может оказаться губительным». Если верить Бартоломео, Конрад, возможно, уже нес в себе зародыш болезни, пусть даже обращенные к нему глаза по большей части были слепы.

Он сглотнул, преодолевая отвращение к прямолинейности описаний Бартоломео. Право, врач переходит границы благопристойности! Тем не менее те, кто заразился проказой через плотское соитие, в самом деле несли наказание за свой грех. В этом ни Маттео, ни Бартоломео не сумеют его разубедить. Что касается наследования, то разве не сказано в Писании: «Отцы съели кислый плод, оскомина же на зубах их детей»? В этом случае прокаженный несет воздаяние за грех родителей. Сам Бартоломео признавал это, переходя к методам лечения. «Проказу очень трудно излечить без помощи Бога» – очевидно, поскольку Бог и посылает эту болезнь.

Тем не менее Батроломео перечислял несколько не духовных средств: кровопускание (если больной в состоянии его перенести); очищение от глистов и паразитов; прием лекарств; мази и припарки. В заключение брат англичанин писал: «Чтобы излечить проказу или скрыть ее, самым лучшим средством является красная гадюка с белым брюхом. Следует удалить яд, отрубив голову и хвост, туловище же приготовить с пореем и есть как можно чаще».