Ангел в эфире - Светлана Владимировна Успенская

— Что ты предлагаешь?

— Давай так — ни тебе, ни мне, — примирительно произнес он. — Пусть половину времени девочка проводит с тобой, половину — со мной. Я остаюсь официальным отцом ребенка, тем более теперь, когда Вадим погиб… — Он говорил с трудом. — Малютке так нужен отец… Ты не можешь не признать, что девочка меня любит.

— Дети всегда любят тех, кто им потакает! Это не значит, что подобное общение очень полезно для них… Я подумаю!

— Думай, — произнес он, — думай скорее… И еще… Передай малышке привет.

«Лучше бы ты передал ей привет с того света!» — фыркнула она, отшвырнув трубку.

Да, этот человек ей мешает, чем дальше, тем больше. Он нипочем не остановится, если только она не остановит его.

— Ну сделай же что-нибудь! Ты же можешь! Он звонит мне каждый день, он мне угрожает!

Протасов успокоительно коснулся ее руки.

— Я не дам тебя в обиду, ангел мой… И Алину тоже… — Антон с трудом разомкнул пересохший рот. — Ничего не бойся.

— Ты мне обещаешь? — вскинула она на него свои озерные, омытые недавними слезами глаза.

— Да… — пообещал он.

Он привык выполнять данные обещания.

Ничего, скоро все будет хорошо — ведь Его скоро не будет. Она позаботится об этом. Все равно, как и каким способом, известен лишь конечный результат — Его скорое исчезновение.

Может быть, он упадет, обливаясь кровью, на кафельный пол. Корчась от резкой кинжальной боли…

Может быть, простреленный навылет, ужом совьется у ее ног, чтобы уже никогда не распрямиться. И даже для похорон его не смогут разогнуть, чтобы он лежал в гробу прямо и благостно, как принято покоиться в домовине.

Может быть, в последний раз в жизни, увидев упершийся в зрачки свет бестрепетно неоновых фар, он коротко вскрикнет — прощаясь с ней. То есть с жизнью…

Скорей бы!

— Игорь Ильич только спросил, как Алина… — Лена испуганно складывает руки на груди.

— Я же запретила тебе разговаривать с ним! — Настя кричит в полный голос, не стесняясь присутствием охранника.

— Но я… Не могу же я бросить трубку… Я… я его боюсь… Вдруг он…

— Глупая дура!

В бешенстве Настя швыряет тарелку на пол. Алина плачет, пугаясь резких звуков. Охранник бесстрастно глядит в окно, как будто происходящее его совершенно не касается. Лена рыдает тихими слезами.

Тяжело, страшно, больно. Невмоготу.

— Сегодня я приеду за ребенком, — объявляет Игорь Ильич.

— Нет! — кричит Настя в трубку.

— Значит, ты хочешь войны? Или все еще не веришь, что кассета с записью находится у меня?

Настя взбешенно молчит. Причин не верить ему у нее нет. Он никогда не обманывал ее. Он никогда не говорил ей всей правды.

— Мне нужны гарантии, — наконец произносит она, надеясь выиграть время.

— Какие еще гарантии?

— Гарантии того, что Алина вернется ко мне.

— Моего честного слова тебе не достаточно?

Отнюдь!

— Мне нужна кассета, — наконец произносит она. — Давай так, пока Алина будет у тебя, ты отдашь мне кассету на хранение.

— Кажется, ты изрядно поглупела в последнее время… — иронично усмехается он. — Или забыла о возможности копирования?

Он прав, черт возьми, он прав!

Она уступает силе. Утешает только то, что мера эта временная, вынужденная — пока Настя не разработает новую стратегию обороны.

— Хорошо, — с кошачьей лаской произносит она. — Я отвезу Алину к тебе. Но если через двое суток ты не вернешь ребенка, то…

— Ты мне угрожаешь? — удивляется он.

— То мой рублевский друг будет очень, очень недоволен, — чеканит она последнюю фразу.

— Кто это такой? — Игорь Ильич осекается на полуслове.

— Кто? Кажется, ты его знаешь… Ты ежемесячно сможешь видеть его в программе «Вопросы от Анастасии Плотниковой». Некоторые зовут его президентом нашей страны…

— Но, конечно, не ты?

— Нет, не я!

— А как ты его зовешь?

Настя выразительно молчит в трубку.

— Ну сделай что-нибудь! Ты же можешь! Я сойду с ума от этих звонков, этих угроз, от постоянного напряжения, от вечного страха за ребенка! — рыдает полуодетая Настя.

Протасов трет пальцами виски, седые, припорошенные ранним инеем виски — он пребывает в тяжелом раздумье, в тревоге, в смятении.

— Может быть, объявить ему, что Алина моя биологическая дочь? Вы ведь не расписаны, и любой суд подтвердит неправомерность его притязаний на ребенка.

Нет, не такого предложения ждала от него Настя, совсем не такого… Ба, наш Протасов, отважный стрингер, оказался слабаком… Но возле нее больше нет никого, кто бы… Совершенно никого! Черт!

— Ерунда! — сердито фыркает Настя. — Суд потребует генной экспертизы, и анализ покажет, что Алина состоит с ним в родстве.

— Почему? — удивляется Антон. — Ведь это не его ребенок, ты же сама говорила…

Настя морщится; Она совсем забыла, что он ничего не знает.

— Долго объяснять, — досадливо вздыхает. — Но некоторое родство между ними все же имеется. Но отец не он, клянусь тебе! — И после этих слов незамедлительно переходит в наступление: — Ну сделай же что-нибудь, сделай! Ты же можешь! Ты же мужчина!

Антон утешительно обнимает ее. Он что-нибудь придумает.

Перед эфиром, когда безмолвные исполнительные тени суетятся, проверяя микрофоны, ставя свет, двигая камеры, ее собеседник замечает тревогу на обычно безмятежном лице ведущей.

— Что случилось? — спрашивает, сканируя Настю пристальным взглядом.

— Да так, — грустнеет она. — Ничего особенного… Просто мой бывший муж пытается отнять у меня ребенка…

Президент морщится.

— А нельзя ли договориться мирным путем?

Но Настя не признает мирных путей!

— Ведь он все-таки отец… — добавляет президент поучительно.

Дело в том, что он не отец. Дело в этом — но и не только…

— По-моему, в таких случаях всегда можно договориться.

Но она не хочет договариваться!

— Худой мир лучше доброй ссоры…

Но она не хочет мира! Как жаль, что она не может сидящему напротив нее человеку сказать, как день за днем твердит тому, другому: «Ну сделай же что-нибудь, сделай! Ты же мужчина!»

Пока не может.

— Что происходит? — испуганно лепечет в трубку Наталья Ильинична, с большим трудом дозвонившись до дочери.

— Игорь Ильич хочет отнять Алину! Вчера он забрал ее к себе, и я не уверена, что через два дня он ее вернет. И как она сейчас — я тоже не знаю… Может быть, девочка плачет, может быть, ждет меня, может быть, ей плохо…

Впрочем, Лена регулярно, каждые три часа докладывает матери о самочувствии ребенка, но Настя имеет в виду совсем не физическое здоровье…

— Послушай, но ведь он отец и не станет причинять своей дочери зла.

Родители тоже ничего не знают, никто ничего не знает! Это невыносимо!

— Там его жена… Я имею в виду его первую жену…