Всё, всегда, везде. Как мы стали постмодернистами - Стюарт Джеффрис

в социальном и политическом плане. В этой пустыне, как предполагал Бодрийяр, было американское стремление к исчезновению человечества: «Если язык, техника, сооружения человека — суть распространение его конструктивных способностей, то только пустыня есть распространение его способности к отсутствию, идеальный образ его исчезнувшей формы»[426].

Пустыня не заканчивается, когда автомобиль Бодрийяра въезжает в американский город. Он писал о Лос-Анджелесе как о мобильной пустыне. Привыкший к европейским городам, он не мог уловить в нем никакого смыла. Ничто не сходилось в одной точке. Таким образом, в нем невозможно провести демонстрацию — лакмусовый тест для любого парижанина на правильность выстраивания городского пространства: «Где бы вы могли собраться?» Барон Осман разрушил радикальный Париж бульдозером, создав радиальную структуру, чтобы предотвратить бунт черни; Лос-Анджелес продемонстрировал более современный способ. Бунт сублимировался в «грандиозный спонтанный спектакль автомобильного движения», которое Бодрийяр назвал «всеобщим коллективным действом, круглосуточно разыгрываемым всем населением». Американцы обновили битническое представление Джека Керуака о том, что дорога — это пункт назначения: в то время как поведение французского водителя, как утверждал Бодрийяр, «агрессивно и бесцеремонно», у американцев «сами машины, с их особым ходом и автоматизированным управлением, создали соответствующую себе среду, куда они встраиваются постепенно, подключаясь как к каналу ТВ».

В то время как Роберт Вентури видел в Вегасе воплощение того, что ему нравилось, — компромисса, извращения, двусмысленности, богатства, жизненной силы и творческого беспорядка — Бодрийяр вместо этого нашел в нем обескураживающий порядок. В Вегасе, как и в азартных играх, «есть строгие ограничения, он заканчивается внезапно; его границы точны, его страсть не терпит беспорядка». В этом смысле Вегас не просто лес симулякров с Эйфелевой башней половинной высоты и фальшивыми дворцами Цезаря. Вегас, — писал Бодрийяр, — это «предпочтительное незабываемое пространство, где вещи лишаются своей тени, где деньги теряют свою ценность, где чрезвычайно редки следы, как и то, что побуждает людей отправиться на поиски быстрого богатства»[427]. Другими словами, Вегас — это город постмодерна par excellence, в высшей степени.

В фильме Мартина Скорсезе 1995 года Казино пустыня за пределами Вегаса имеет еще одно значение. «Ночью, — говорит менеджер казино Сэм „Эйс“ Ротштейн (Роберт де Ниро), — вы не можете видеть пустыню, окружающую Лас-Вегас. Но именно в пустыне решались многие проблемы этого города»[428]. Ники Санторо (Джо Пеши), охранник, приставленный к нему мафией, и его школьный друг, решает проблемы, закапывая тела там, куда не доходит неоновый свет со Стрипа.

У Лас-Вегаса можно учиться, но не его не подчиняющейся плану и, следовательно, как считает Роберт Вентури, демократической архитектуре, а совсем наоборот, тому, что архитектура Вегаса, так же как и потемкинские деревни или стекло и сталь лондонского Доклендс, предназначены для того, чтобы скрывать происходящее за их фасадами. Потому что внутри происходит расставание игроков с их с трудом заработанными деньгами и их перекачка — не важно, в карманы мафии или на счета спекулянтов мусорными облигациями.

Правда о Лас-Вегасе заключается в том, что он выступает витриной, прикрытием для ведения бизнеса; и не просто бизнеса, а нерегулируемого и зачастую незаконного бизнеса. Казино «Танжер» работает по принципу, сочетающему в себе элементы Паноптикона (идеальной тюрьмы) Иеремии Бентама, Большого Брата Оруэлла и блокчейна биткойна. Система казино основана на отсутствии доверия. Как выразился Ротштейн: «Дилеры следят за игроками. Упаковщики приглядывают за дилерами. Администраторы следят за упаковщиками. Боссы игрового зала смотрят за администраторами. Начальники смены наблюдают за боссами залов. Менеджер казино следит за начальниками смен. Я контролирую менеджера казино. И чей-то недремлющий глаз наблюдает за всеми нами с неба. Выигрываем только мы. У игроков нет ни единого шанса»[429].

Иными словами, система казино основана на отсутствии доверия — на том же недоверии, которое заставило изобретателя биткойнов Сатоши Накамото разработать распределенную систему реестров транзакций, называемую блокчейном, заменив отсутствие доверия людей друг к другу криптографическим подтверждением.

Иначе говоря, Вегас — от «Дворцов Цезаря» до простейших игровых автоматов — это грандиозная иллюзия, постмодернистская фантазия, созданная для того, чтобы отделить игроков от их денег и переправить их в руки мафии.

В 1970-х годах именно профсоюз водителей-дальнобойщиков, возглавляемый Джимми Хоффой, направлял средства из своего пенсионного фонда на финансирование проектов казино, включая Desert Inn, Caesars Palace и Stardust, — последний из которых был прообразом казино из картины Скорсезе.

К 1980-м годам, однако, за большими корпорациями, которые управляли машиной Вегаса, стояли уже не мафия и профсоюзы, а более респектабельные инвесторы. «Сегодня это работает как Диснейленд, — сетует Ротштейн за кадром в конце Казино. — Пока дети играют в картонных пиратов, мама и папа просаживают деньги, отложенные на выплаты за дом и обучение детей в колледже, на игровых автоматах». Теперь постмодернистские деньги Вегаса не танцуют танец семи вуалей — с игорного стола в счетную комнату, оттуда в бронированный кейс, оттуда к боссу мафии, — но отправляются по витой паре или по оптическому кабелю через киберпространство со скоростью света с помощью всего пары нажатий клавиш. Гиперреальность, которую Эко и Бодрийяр воображали в 1980-х, перетекла в киберпространство. Деньги, как и война, стали виртуальными. А в виртуальных мирах киберпространства реальность еще более пустынна, чем когда-либо раньше.

III

Третьего декабря 1992 года Нил Папуорт, двадцатидвухлетний программист, сотрудник телекоммуникационной компании Sema Group, отправил со своего компьютера первое короткое текстовое сообщение. «С Рождеством», — говорилось в нем. По правде говоря, первые слова, сказанные Александром Грэмом Беллом по телефону своему помощнику Томасу Ватсону 10 марта 1876 года, были столь же незабываемыми: «Мистер Ватсон, идите сюда, вы мне нужны». Мистер Ватсон не ответил. Получатель сообщения Папуорта, исполнительный директор Vodafone Ричард Джарвис, который прочитал его на своем сотовом телефоне Orbitel 901 стандарта GSM, весившем более двух килограммов, тоже не смог ответить на поздравление.

«Я понятия не имел, насколько популярными станут текстовые сообщения и что их популярность приведет к появлению смайликов и мессенджеров, которыми пользуются миллионы», — сказал Папуорт[430]. Сначала текстовые сообщения имели ограничение в 160 символов. Ранние пользователи решили эту проблему, придумав «txt spk», специальный язык сокращений, где, например, было сокращение LOL («laughing out loud» — громко смеюсь) и смайлики — рожицы из текстовых символов, двоеточий, тире и скобок, придуманные для выражения эмоций. Позже они вдохновили на создание первых эмодзи (небольших картинок, вставляемых в текст, изображающих предметы и символизирующих эмоции). Позже службы коротких текстовых сообщений (SMS) будут доработаны для обмена мультимедийными сообщениями (MMS), так что пользователи смогут со своих мобильных телефонов отправлять и получать изображения, видео- и аудиоклипы. То, во что