О времени, стране и о себе. Первый секретарь МГК КПСС вспоминает - Юрий Анатольевич Прокофьев

его работе, то мне сразу стало ясно: это человек, которому отдельная человеческая личность абсолютно не интересна. Он не работал ни с письмами, ни с кадрами. Ему была важна только власть, только почитание своей особы. И если удавалось провести совещание, на котором ему аплодировали, изливали по его поводу восторги, он как бы наливался новой силой и с удвоенной энергией продолжал разрушать московскую городскую партийную организацию. Если же нет, а тем более если встречал хотя бы тень несогласия, становился мрачным и злым. Помню, на одном из первых совещаний нашего аппарата из задних рядов раздалась по поводу его выступления скептическая реплика: «Поживем – увидим». Он побледнел, с трудом сдерживая бешенство. Потом вызвал меня. Сказал резко: «Аппарат надо менять!» Вот таким демократом был Борис Николаевич. Как заметил один журналист, Ельцин демократию дальше демократического централизма не понимал. И он же сказал по поводу Ельцина: «Лицо, не обезображенное интеллектом». Это абсолютно точно: у Бориса Николаевича была блестящая память, звериное чутье, но интеллектом там не пахло. Будучи президентом, он подписывал указы, часто не вдумываясь в их содержание. Помню, я был у заместителя министра связи Анатолия Степановича Батюшкина. В это время ему звонит помощник Ельцина Виктор Васильевич Илюшин. «Борис Николаевич подготовил указ, касающийся вашей отрасли. У меня есть сомнения. А вы как считаете?» Батюшкин выслушал и сказал: «Полная ерунда». – «Вот и я так думаю, – сказал Илюшин. – Я этот указ урнирую». Понятно, что при таком руководителе не мог не возникнуть тот беспредел, которым характеризуются 90-е годы.

Что же касается вашего вопроса о характеристике Ельцина Полтораниным, то он дает своему бывшему шефу уничтожающую оценку. Это с одной стороны. А с другой, вспоминаю, как однажды Ельцин приехал на Профсоюзную улицу, чтобы посетить кооперативное кафе в одной из пятиэтажек. Но вместо этого его буквально схватили за полу пиджака и повели по чердакам, подвалам и квартирам, где жить было невозможно.

Как эту неловкую для Бориса Николаевича ситуацию обыграл Полторанин? На следующий день в «Московской правде» появилась статья о том, какой замечательный у нас первый секретарь горкома партии. Не побоялся приехать в район пятиэтажек, пообщаться с людьми, пройтись по их жилищам, находящимся в аварийном состоянии, спуститься в грязные подвалы, подняться на пыльные чердаки… Целый разворот вышел в газете с восхвалениями Ельцину за эту поездку. Поэтому хочет этого Михаил Никифорович или нет, вопрос об искренности его оценок возникает.

– А можно ли считать искренней оценку Полтораниным предшественника Бориса Ельцина на посту первого секретаря МГК КПСС Виктора Гришина? И правильно ли применять к доперестроечной Москве название «воруй-город»?

– Вот с чем я совершенно не согласен в его книге, так это с определением «воруй-город» в период руководства Москвой Виктора Васильевича Гришина. Чтобы не быть голословным, приведу цифры. При нем в столице СССР было 8 миллионов жителей. Из них 2,8 миллиона – пенсионеры и дети. То есть работавших было 5 с небольшим миллионов. Из них 2 миллиона – рабочие. 1,2 миллиона – научно-техническая интеллигенция. 600 тысяч – студенты. Добавим врачей, учителей, представителей творческих профессий. На чиновников и сферу обслуживания останется 300 тысяч человек. Как же можно называть «воруй-городом» Москву, где сделали орбитальную станцию «Мир», где в конструкторском бюро Бармина разрабатывали ракеты, где плавили сталь и производили массу товаров народного потребления, работала киностудия «Мосфильм» и Киностудия детских и юношеских фильмов имени Горького? Это сегодня Москву можно назвать «воруй-городом». Рабочего класса в нем практически нет. Основную массу работающих составляют занятые в сфере обслуживания и коррумпированное чиновничество. Конечно, случалось – воровали в торговле, я с этим сталкивался. Если в торговых махинациях оказывались замешаны члены партии, они исключались из ее рядов, и сфера торговли становилась для них недоступной. Были нарушения и среди секретарей нашей парторганизации, но это были единичные случаи.

Если же говорить о самом Викторе Васильевиче Гришине, то при нем энергично строилось метро (только недавно подземные трассы Московского метрополитена стали продолжать), возводились новые микрорайоны, рассчитанные на сотни тысяч жителей, причем дома в них не пустовали – заселялись сразу. Очередь на жилье действительно была, но при Гришине она сократилась с пятнадцати до шести лет. Много, конечно, но это срок, дававший реальную возможность получить новую квартиру. Очередь в детские сады была сведена к нулю. У Виктора Васильевича не было дачи, кроме государственной, – ни в СССР, ни за рубежом. И в банке счетов не было. Умер он в собесе, куда пришел, чтобы оформить небольшую добавку к пенсии. Я знаю людей, которые до сих пор помогают его жене Ирине Викторовне, которая работала простым врачом-кардиологом в районной поликлинике. Кстати, на одной из партконференций, на которой после инфаркта выступал Гришин, мне было дано задание посадить Ирину Викторовну в зале, но так, чтобы супруг ее видеть не мог, а она как специалист-кардиолог наблюдала за ним.

Так что искренней оценку Полтораниным Гришина и доперестроечной Москвы назвать трудно. А причина его предвзятости, думаю, в том, что ему нужно оправдать перед читателем свою работу вместе с Ельциным. Дескать, все так прогнило, что нужно было разрушать до основания.

– Юрий Анатольевич, Полторанин не первый политический и общественный деятель, круто меняющий свою политическую ориентацию. Не знаю, как на Западе, где не очень-то любят прощать прежние ошибки, а у нас такая перемена в принципе приемлема, может быть, она даже в духе русского человека, но приемлема через покаяние. Такова, если хотите, православная традиция. Но, на ваш взгляд, дает ли книга «Власть в тротиловом эквиваленте» основание утверждать, что Полторанин прошел через акт глубокого покаяния? Насколько честно и открыто он рассказывает о себе? Например, нетрудно заметить, что рассказ о событиях октября 1993 года и тех, что им предшествовали, ведется вскользь, автор книги дает понять, что он практически не принимал в них участие: «До меня, полууволенного, переставшего наведываться в Кремль, доходили слухи о подготовке Ельциным узурпаторской акции». Так ли было на самом деле в те дни?

– Все объясняет одна фраза в его книге: «Вечером 3 октября я приехал в Кремль по просьбе Филатова». Что там тогда происходило? По информации, которую я имею, Ельцин не решался применять силу по отношению к Белому дому. Точка зрения Филатова хорошо известна: он жестко выступал против парламента. Поэтому и пригласил Полторанина – помочь убедить президента в необходимости скорой расправы с непокорными. Насколько я понимаю, в обработке Ельцина участвовали Полторанин, Гайдар и Чубайс. Поэтому Михаил Никифорович, мягко говоря, скромничает, называя себя «полууволенным». Если он был таковым, откуда ему стало известно,