Сорок пятый - Иван Конев

 Время шло, а самолёты не возвращались, и новых донесений по-прежнему не было. Я послал ещё одного офицера из оперативного управления штаба фронта на самолёте связи и одновременно приказал Красовскому поднять группу боевых самолётов и поручить летчикам с малых высот выяснить обстановку в Праге. После их возвращения мы узнали, что в городе никаких боевых действий уже не наблюдается, а на улицах толпы народу.

 Что Прага освобождена, было ясно, но ни одного вразумительного доклада ни от одного из командующих армиями так и не было.

 Как выяснилось потом, причиной тому было ликование пражан. На улицах шли сплошные демонстрации. При появлении советского офицера его немедленно брали в дружеский полон, начинали обнимать, целовать, качать. Один за другим попали все мои офицеры связи в окружение — поцелуи, угощения, цветы...

 Потом в этих же дружеских объятьях один за другим оказались и старшие начальники — и Лелюшенко, и Рыбалко, и подъехавший вслед за ними Гордов. Никому из них не удавалось выбраться из Праги на свои командные пункты, к своим узлам связи и подробно доложить обстановку.

 Ко мне поступали время от времени сообщения по радио, но все они были, я бы сказал, уж чересчур краткими: «Прага взята», «Прага взята», «Прага взята»... А мне необходимо было доложить Верховному Главнокомандующему не только то, что Прага взята, но и при каких обстоятельствах взята, какое сопротивление было встречено и где. Есть или уже нет организованного противника, а если есть, то в каком направлении он отходит.

 Словом, день освобождения Праги был для меня очень беспокойным. Пропадали офицеры связи, пропадали командиры бригад и корпусов — все пропадали! Вот что значит и до чего доводит народное ликование!

 Впоследствии меня не раз, в особенности по случаю торжественных годовщин, спрашивали, каким был для меня последний день войны, какими были мои переживания в связи с последней операцией войны. Как видите, вопрос не такой уж простой!

 Из-за торжественной встречи наших войск в Праге, которая вызвала перебои в связи, я фактически задержал на несколько часов обнародование приказа Верховного Главнокомандующего об освобождении Праги. Я нажимал на своих подчиненных, требовал подробных донесений, а в это время из Москвы беспрерывные звонки: «Послушайте, ведь сегодня должен быть окончательный салют в честь полной победы! Где же ваше донесение? Где вы там? Что у вас там? Уже давно подписана всеобщая капитуляция, а от вас все ещё ничего нет».

 Начальник Генерального штаба по крайней мере раз десять звонил мне, требуя окончательных донесений, а я и сам не имел их и все оттягивал и оттягивал срок доклада. И только получив наконец удовлетворяющие меня сведения, уточнив их, составил своё донесение. В нём указывалось, что в девять часов утра Прага была полностью освобождена и очищена от противника. Хотя, повторяю, первые наши танки вошли туда в три часа ночи...

 Заканчивая повествование о последней операции 1-го Украинского фронта, хочу сказать о военном корреспонденте, который первым на связном самолёте добрался до Праги и первым написал о её освобождении, а до этого прошёл вместе с войсками 1-го Украинского фронта весь его боевой путь. Я говорю о Борисе Николаевиче Полевом.

 Впервые мы встретились с ним ещё в начале войны на Калининском фронте. Потом, начиная с 1943 года, он достойно представлял «Правду» на Степном, 2-м Украинском и 1-м Украинском фронтах.

 Мне лично кажется, что он с наибольшим знанием дела, наиболее объективно освещал ход боевых событий, свидетелем и участником которых являлся сам. С одной стороны, он писал об отдельных фактах боевой жизни, как правило, ярких, имеющих принципиальное воспитательное значение. В его корреспонденциях можно найти десятки достоверных портретов героев войны. С другой стороны, он всегда имел представление о масштабах всего происходящего на фронте, неизменно располагал всей доступной для него информацией, присутствовал в разгар событий на решающих участках и на протяжении войны дал в «Правду» немало интересных, обобщающих материалов о наиболее крупных операциях фронта.

 Его корреспонденции по-военному были грамотны, написаны спокойным, некрикливым тоном; они помогали нам в нашей нелегкой работе.

 К сожалению, иным журналистам и литераторам не хватало этого умения показывать людей на войне. Читая их корреспонденции, я порой испытывал такое чувство, словно вижу на первом плане колесо какой-то большой машины и где-то там, около этого колеса, человека не больше муравья. Колесо, конечно, важная деталь, особенно в такой машине, как война, но все-таки главное на войне человек, который это колесо придумал и который его крутит.

 И на мой взгляд, литератор, не стремящийся выразить красоту человеческой души, в том числе и на войне, не в состоянии принести большой пользы советской печати и её читателям, в том числе и военным.

 А корреспонденции Полевого мне как раз тем и нравились, что он вкладывал в них всю свою душу и уважение к человеку; я полюбил потом за это же и его книгу «Повесть о настоящем человеке», как бы продолжившую собой все то, что он делал во время войны на фронте.

 Последние три года войны я встречался с Полевым не часто и, как правило, накоротке, в силу своей постоянной занятости.

 На большом фронте паузы в работе командующего очень редки, потому что обычно то на правом, то на левом фланге, то в центре — где-нибудь обязательно предпринимаются активные боевые действия. То ли частная операция, то ли перегруппировка, то ли улучшение положения. Не говорю уже о работе в разгар большой операции.

 Однако Полевой, хорошо знавший фронтовую обстановку и, я бы добавил, чувствовавший её, все-таки находил такие моменты, когда ко мне можно было обратиться за информацией для печати. В таких случаях я всегда был ряд разговору с ним, так как знал, что он использует встречу со мной в интересах дела и расскажет в печати о том, что происходит на фронте, достоверно, без искажений и отсебятины.

 Борис Николаевич часто бывал в войсках, без колебаний ездил и летал на самые боевые и опасные участки, вовремя улавливал все происходящие на фронте события и, на мой взгляд, среди многих достойных представителей советской печати, с которыми я встречался за время войны, был, пожалуй, наиболее оперативным. Слово это сродни нашей военной терминологии, и я употребляю его как вполне заслуженную Полевым похвалу. Оперативность он проявил и в самый последний день войны — первым из всех корреспондентов оказавшись в освобождённой Праге.

 Завершив последнее крупное событие войны, освободив Прагу и полностью окружив группировку Шернера, войска 1, 2 и 4-го Украинских фронтов в кратчайший срок решили задачу большой политической и стратегической важности.