Создатель меча - Дженнифер Роберсон

Но еще меньше мне хотелось танцевать с Чоса Деи, мечтавшим вырваться из плена моей стали.

Сарад указал на мечи:

— Я с радостью предложу Песчаному Тигру лучшее, что у меня есть по приемлемой цене.

Я покачал головой.

— Лучшего здесь нет, хотя ты можешь его создать.

Черный глаз сверкнул.

— Конечно. Настоящий танцор меча, такой как ты, умеет ценить истинное мастерство. Я могу сделать для тебя совершенный меч, нужно только время.

Я подобрал один из двух мечей, наиболее подходивших мне, и осмотрел его. Сталь была чистой и гладкой, с тонкими, отточенными краями. Вес был подходящий, подходящая гибкость, подходящая рукоять. Оружие удобно устроилось в руках.

— Этот, — наконец решился я.

Сарад назвал цену.

Я покачал головой.

— Слишком дорого.

— Я продаю его вместе с ножнами… видишь? Я известный мастер, Песчаный Тигр…

— Но это не лучшее твое произведение. Там много я не дам.

Сарад помолчал, подумал, насколько популярнее он станет среди танцоров мечей если Песчаный Тигр будет танцевать с его оружием, и снизил цену.

Я отсчитал монеты.

Сарад принял их.

— Тебя уже нанял танзир?

— Пока нет. А что?

Кузнец небрежно махнул рукой.

— Я слышал, танзиры набирают танцоров мечей.

— Я тоже это слышал, — я подумал и хмуро посмотрел на кузнеца. — А ты знаешь, зачем танзирам такая армия?

Сарад пожал плечами.

— Ходят слухи… о племенах и джихади, — кузнец осторожно осмотрелся, а потом снова повернулся ко мне. — Я думаю, дело в том, что танзиры боятся. Они объединяются перед лицом могущественного врага и ищут наемников, чтобы дать ему бой.

Я помрачнел.

— Если эти слухи верны, значит танзиры верят, что джихади пришел — или скоро появится. А я всегда считал, что единственный бог танзиров — их собственная жадность.

Сарад снова пожал плечами.

— Я же говорю, это только слухи, — кузнец помолчал, задумчиво разглядывая меня. — А я был уверен, что такого человека как Песчаный Тигр будут искать многие, и он найдет работу едва доехав до Искандара.

Я убрал в ножны только что купленный меч, раздумывая как бы поудобнее привесить его к перевязи, сделанной для другого меча.

— Я приехал сегодня утром.

— Значит ты задержался, — улыбнулся Сарад. — Твой сын здесь уже неделю.

Я насторожился.

— Где сейчас этот тип?

Сарад пожал плечами.

— Бродит по городу. Он часто приходит к кругам, смотрит танцы, потом идет в кантины.

— В какие кантины?

Сарад махнул рукой:

— В ту, в эту. И в кантину через улицу. Вообще-то здесь кантин много. Танцоры мечей любят выпить.

Я поднялся.

— По-моему мне уже давно пора пообщаться с «моим сыном».

— Он будет рад, — поддержал меня Сарад. — Он очень гордится тобой.

Я ухмыльнулся и ушел.

Судя по рассказам людей, видевших его, «мой сын» ездил на старой серой кобыле с белой проточиной на морде и тремя белыми чулками на ногах. У него были темные волосы и голубые глаза. Ему было не больше девятнадцати. Меча он не носил, но показывал всем ожерелье из когтей. И еще — с его языка не сходило мое имя. Я был уверен, что имея такое подробное описание, найти его будет нетрудно.

Только он как сквозь землю провалился.

А его знали многие. Я зашел в три кантины, о которых говорил Сарад, потом еще в две. Вообще-то это были не привычные мне Южные кантины, а старые полуразвалившиеся здания, куда предприимчивые торговцы привезли бочки с выпивкой, а теперь продавали акиви и амнит по завышенной цене. Но никто вроде бы не возражал. В таком месте — или местах — люди собирались чтобы поговорить или найти работу.

«Моего сына» видели все без исключения, от каждого я слышал уже привычное мне описание, но имени его никто не знал. Всем он представлялся как детеныш Песчаного Тигра.

Меня эта история начинала раздражать. Каждый мог заявить, что он мой сын, поскольку опровергнуть это было невозможно, а потом совершать бесчестные поступки, тем самым нанося непоправимый вред моей репутации, а я приложил немало усилий, чтобы добиться своего положения. На это ушли годы. А теперь какой-то мальчишка, выдающий себя за моего сына, без моего ведома присваивает мои заслуги себе.

Нежных чувств я к нему не испытывал.

Даже если он действительно был моим сыном.

Безрезультатно обегав несколько кантин, я сдался, но предупредил всех, чтобы мне показали его, если его физиономия мелькнет где-то недалеко от меня.

Что дало всем повод посмеяться: взрослый мужчина — Песчаный Тигр — потерял своего собственного сына.

Я пошел домой и всю дорогу посылал проклятья человеку, который претендовал на мою кровь, а следовательно и на мое имя. Меня это раздражало. Мое имя было МОИМ, и заплатил я за него дорого. Я не хотел делить его. Даже с собственным сыном.

Я проснулся из-за жеребца. Было очень поздно и очень темно. Все спали, завернувшись в одеяла, чтобы спастись от ночного холода. Алрик в другой комнате негромко храпел в объятиях Лены.

Дел спала у стены в собственной постели, а я лежал у стены напротив.

Жеребец упорно бил копытами по старым кирпичам и фыркал. Еще несколько минут — и он всех перебудит. А поскольку мне не очень хотелось извиняться за лошадь, которой было все равно, я решил его угомонить.

Я вздохнул, откинул одеяла и медленно поднялся. Импровизированная крыша Алрика провисла на гнилых балках, но пока сдерживала порывы ветра. Не пропускала она и свет, и мне пришлось прищуриться, чтобы хоть что-то разглядеть в темноте.

Выбравшись из-под одеял, я сразу же замерз. Вот стоило мне сказать, как хорошо вернуться домой, где так тепло, как снова пришлось ехать на Север. Но я заставил себя об этом не думать — а заодно порадоваться, что лег спать одетым — и пошел к жеребцу.

Чалый Дел был привязан в одном из углов комнаты, отведенной Алриком под конюшню. Мерина тоже разбудил шум, но он стоял тихо. Жеребец, привязанный так, чтобы не достал чалого, однако не успокаивался и упорно пытался выгнать мерина из комнаты.

Шкур и одеял на крышу для конюшни не хватило, но светлее от этого не было. Небо затянули облака и сквозь влажный мрак я не смог разглядеть ни луну, ни звезды. Ветер бил мне в лицо и забирался за ворот туники. Я положил ладонь на теплый круп жеребца, потом подошел к его морде и пообещал оторвать ему гехетти если он не успокоится, одновременно пытаясь понять, что же встревожило гнедого.

Виной был не чалый. Жеребец его не любил, но относился к нему терпимо

— за время нашего путешествия гнедому пришлось смириться со спутником. И вряд ли дело было во вьючной лошади Алрика — старой спокойной кобыле. Жеребец уже доказал, что ею он не интересуется, а значит причиной было что-то совсем другое. Что-то, чего я не замечал.