Самые знаменитые ученые России - Геннадий Прашкевич

Сам ученый в конгрессе не участвовал.

Его постигла судьба многих советских ученых, надолго отлученных в те годы от науки.

Писатель Д. Гранин в книге, посвященной генетику Тимофееву-Ресовскому, вспоминал: «…Вдова Александра Леонидовича Чижевского, биофизика, прославленного изучением влияния солнечных лучей на жизнь на земле, рассказывала мне, как, сидя в лагере, Чижевский выпросил разрешение создать лабораторию, ставить кое-какие опыты, работать. Однажды, в 1955 году, в один воистину прекрасный день, пришел приказ о его освобождении. Чижевский в ответ подает начальству рапорт с просьбой разрешить ему на некоторое время остаться в лагере, закончить эксперименты. С трудом добился своего, ибо это было нарушением всех правил, и завершил исследование».

С 1958 по 1962 год Чижевский возглавлял Лабораторию аэроионификации при Госплане СССР.

Умер 20 декабря 1964 года в Москве.

Николай Дмитриевич Зелинский

Химик.

Родился 25 января 1861 года в Тирасполе.

В 1884 году окончил Новороссийский университет, где слушал лекции замечательных ученых А. О. Ковалевского, И. И. Мечникова, Н. И. Головкинского, и занимался под руководством таких высококлассных специалистов как В. М. Петриашвили, А. А. Вериго, Е. Ф. Клименко.

По окончании университета Зелинский был отправлен за границу для совершенствования образования. Судя по результатам, совершенствование протекало удачно: в 1886 году в лаборатории профессора В. Мейера, синтезируя тетрагидротиофен, Зелинский получил вещество иприт, скоро ставшее широко известным. В годы первой мировой войны это слово нагоняло страх на солдат всех армий.

В 1888 году Зелинский вернулся в Новороссийский университет, где получил место приват-доцента.

В 1889 году он защитил магистерскую диссертацию – «К вопросу об изомерии в тиофеновом ряду». Проводя указанные исследования, Зелинский пришел к синтезу новых гомологов тиофена и отвечающих им карбоновых кислот. В 1891 году он защитил докторскую диссертацию – «Исследование явлений стереоизомерии в рядах предельных углеродистых соединений».

В 1893 году Зелинский был приглашен в Московский университет на кафедру органической и аналитической химии. Там он стал преемником выдающегося русского химика В. В. Марковникова, с которым работал на кафедре до самой его кончины. Студенты сразу выделили молодого профессора из ряда университетских светил.

«…Профессор Николай Дмитриевич Зелинский, – в присущем ему непростом стиле вспоминал известный писатель Андрей Белый, – читал нам курсы по качественному и количественному анализам, а также по органической химии; если лекции Сабанеева стояли под знаками благодушия и отсебятины, то постановка лабораторных занятий Зелинского стояла под знаком высокой, научной культуры; Зелинский являл тип профессора, приподымавшего преподавание до высотных аванпостов науки; тип „немецкого“ ученого в прекраснейшем смысле; не будучи весьма блестящим, был лектор толковый, задумчивый, обстоятельный; многообразие формул, рябящее память, давал в расчленении так, что они, как система, живут до сих пор красотой и изяществом; классифицированный план, вдумчиво упраздняющий запоминание, был продуман; держа в голове его, мы научились осмысливать, а не вызубривать; вывести формулу, вот чему он нас учил; забыть – это не важно: забытое вырастет из ствола схем, как листва, облетающая и опять расцветающая от легчайшего прикосновенья к конспекту. Знания формул не требовал: требовал – сметки, умения вывести формулу; и ответить ему – значило: только подумать химически, оживить в сознании путь выведения формул; а сбиться в деталях – неважно: тут шел он навстречу процессу мысли, но – при условии, что процесс этот был; не знать – значило: под неумелым карандашиком в цепях превращения углеводородных ядер являлся эфир, не кетон; это и значило: не знать».

И дальше:

«…Кроме умения расчленить ряд процессов в картину последовательного исследования веществ, надо было уметь научиться: приборам, руке, экономии места и времени, да и поправкам на портящиеся реактивы, которыми пользовались; из всего вытекал ряд конкретных узнаний: качественного анализа не проходили, проделывали его сами. Каждый должен был проделать до сорока, не менее, задач на определенье металлов и металлоидов. Задача получалась от лаборанта; ему ж и сдавалась. Два раза Зелинский давал сам задачу (каждому из студентов): одну на металлоиды, другую на металлы и металлоиды; сам обставлял смесь, передавая ее студенту; определив ее, студент шел в молчаливейший кабинет, обставленный тканью приборов, где работал профессор со своим ассистентом; здесь студент и давал подробнейший отчет: что нашел, как искал; по форме это была непринужденная и скорее дружеская беседа с профессором, мягко идущим навстречу, готовым помочь; как-то не замечалось: у всякого другого профессора это был бы свирепый экзамен; а у Зелинского экзамен не казался экзаменом оттого, что студент в уровне знания и уменья понять стоял выше уровня требований по другим предметам; и мягкий профессор системою постановки работ крутовато подвинчивал: ведь бросали ж другие предметы для лаборатории; сорок задач, под бременем которых в другом случае восстанали бы мы, проходили цветистою лентой весьма интересных заданий с сюрпризами, устраиваемыми веществами; только, бывало, и слышалось: „Черт… Я прилил соляной, а он не растворился… Я в него всыпал, знаешь ли…“ Или: „Нагнулся я под вытяжной шкаф, а меня как ударит в нос горькими миндалями…“

Он выжимал из нас знание, а мы не вызубривали; готовиться к экзамену у него нам порою казалось нелепостью: готовились в лаборатории, в ежедневных буднях, которыми с мягкой настойчивостью обставлял он нас всех; принужденья ж не чувствовали; химию знали лучше других предметов; если бы другие профессора умели присаживать так к прохожденью предмета, то средний уровень знаний повысился бы. Строгий, мягкий, приятный, нелицеприятный, высоко державший преподавание, – таким видится Николай Дмитриевич. Он был красив тишайшей научной думой: и внешним образом производил приятное впечатление: правильные черты лица, очень сдержанные манеры, безукоризненная серая или желтоватая, чисто сшитая пара; кругом настоящими охальниками и выглядывали, и выскакивали студенты, на него натыкаясь; чумазые, разъерошенные лаборанты, черт знает в чем, с прожженными пиджаками, с носами какого-то сизо-розового оттенка (от едких запахов) его окружали; он, тоже работающий, поражал чистотою, опрятностью и неспешкой инспекторского прохода по комнатам; являясь на лекцию, тихим и мягко приятнейшим баритоном с грудным придыханием певуче вытягивал на доске «альдегидные» цепи свои; так же тихо он объяснялся с тем, с этим. Зоркость и знание мелочей, составляющих лабораторную жизнь, внушали не страх, а невольное уважение перед хозяином лаборатории, тихо пересекавшим ее во всех направлениях. Изредка он устраивал трюки; даст вовсе бесцветный раствор: решаешь, решаешь, – и нет ничего.

– Что нашли?

– Ничего не нашел.

– Как ничего?

– Ничего.

– Позвольте, да что же у вас в колбе?

– Вода!

– А разве вода ничто?.».

В 1911 году Зелинский, вместе с другими известными учеными, протестуя против политики министра народного просвещения Л. А. Кассо, покинул Московский университет и уехал в столицу. К сожалению, в Петербурге ему не удалось получить место профессора в высшем учебном заведении. Пришлось работать в примитивно оборудованной лаборатории Министерства финансов, без нужной аппаратуры, без квалифицированных сотрудников. Тем не менее, даже в такой лаборатории Зелинский сумел сделать значительные работы. Например, вместе с В. С. Садиковым, он разработал совершенно новый способ мягкого гидролиза белков.

Когда в 1915 году немецкие войска впервые применили на театре военных действий химическое отравляющее оружие, Зелинский создал фильтр, защищающий людей от таких боевых веществ. Угольная противогазовая маска Зелинского спасла жизни многим солдатам.

В 1917 году Зелинский вернулся в Московский университет.

В лаборатории университета он разработал способы ароматизации и крекинга солярового масла, имевшегося в больших количествах на нефтеперерабатывающих заводах Средней и Нижней Волги; исследовал мазут, сапропель и волжский горючий сланец. Одновременно продолжил научные работы, начатые еще до революции, и много времени уделял организаторской деятельности. Он, например, был одним из создателей Всесоюзного химического общества имени Д. И. Менделеева, а в 1935 году активно участвовал в организации Института органической химии Академии наук СССР.

С 1935 года Зелинский – президент, а с 1941 – почетный член Московского общества испытателей природы.

Много сил отдал Зелинский синтезу гомологов циклопентана и циклогексана. Синтез этих углеводородов, содержащихся в природной нефти, а потому названных нафтенами, имел большое значение для качественного изучения состава нефти. Интерес к ним привел Зелинского к проблеме катализа органических соединений – к области, в которой деятельность ученого оказалась наиболее плодотворной. В 1910 году он обнаружил, что платина и палладий, отложенные на асбесте или на угле, могут служить хорошими катализаторами как при гидрогенизации ароматических углеводородов, так и при дегидрогенизации. Реакция, названная Зелинским «избирательным катализом», оказалась весьма эффективным методом исследования нефти различных составов. Этим методом Зелинский обследовал бензиновые и керосиновые фракции нефтей практически всех советских месторождений. Он же провел исследования, позволившие получать из нефти ароматические углеводороды, которые можно затем использовать в качестве исходных материалов для синтеза красителей, взрывчатых веществ, медикаментов, пластмасс и синтетического каучука.