Обет любви - Мэри Спенсер

Марго! Его прекрасная возлюбленная! Он молил Бога об избавлении возлюбленной от страданий. Он молился, чтобы она не боялась за него, чтобы удержалась от какой-нибудь отчаянной выходки и не навлекла на себя гнев Черного Донала. А горячее всего он молился, чтобы сэр Аллин и Жофре оказались где-то поблизости и смогли вырвать их обоих из лап злодея.

Прежде чем его приволокли сюда, Эрик ухитрился украдкой бросить взгляд вокруг и немедленно убедился, что они не в замке Равинет. И если Терент Равинет не приведет с собой большой отряд, то замок будет нетрудно захватить. Насколько Эрик мог судить, людей здесь было немного, по крайней мере явно недостаточно, чтобы отразить нападение его воинов. Конечно, людей у Жофре не так уж много, но это дело поправимое, сэр Аллин как раз и прославился хитростью и смекалкой, которым не было равных.

В комнате с каждой минутой становилось все жарче. Пот ручьями стекал по лицу Эрика.

Руки его, поднятые высоко над головой, уже давно онемели, тело затекло и мучительно ныло от нестерпимо долгого, час за часом, стояния в неудобной позе. Но хуже всего было то, что постепенно его стала мучить неимоверная жажда. Горло пересохло, будто забитое песком.

Стражники отказались дать ему хотя бы глоток воды, и наконец Эрику пришлось смириться. Он закрыл глаза и прислонился головой к стене, думая о Марго и стараясь убедить себя в том, что все могло быть значительно хуже. А жажда… ну что ж, он как-нибудь вытерпит и это.

Вдруг лязгнул отпираемый замок, и дверь со страшным скрипом отворилась.

Эрик открыл глаза. В комнату ступила какая-то женщина с факелом в руках, по пятам за ней следовали два стражника. Эрик снова закрыл глаза. Скорее всего, подумал он, принесли что-нибудь поесть. Слава Богу, давно пора. Сегодня с самого утра ни у Марго, ни у него во рту не было и маковой росинки, и еще задолго до полудня желудок его принялся бунтовать.

Вдруг что-то холодное коснулось его лица. Эрик вздрогнул и открыл глаза.

Женщина стояла перед ним, нежно обтирая ему лицо влажным полотенцем. Незнакомка была высокой, худой и изможденной, со смуглой кожей.

Он подумал, что это скорее всего какая-нибудь сердобольная служанка. Бедняжка затравленно озиралась по сторонам, будто каждую минуту ожидала сердитого окрика.

Должно быть, такой вид у всех, кто служит Черному Доналу. Можно себе представить, каково же приходится слугам Терента Равинета! Почувствовав неожиданную жалость к испуганной женщине, Эрик ласково улыбнулся ей.

– Вы очень добры, госпожа, – почтительно проговорил он, – я благодарен вам от всего сердца.

Рука ее дрогнула, и темные глаза внезапно наполнились слезами. Полотенце, которое она держала в руках, чуть не упало на пол.

«Я испугал ее», – подумал Эрик. Как жестоко со стороны Черного Донала послать это забитое существо ухаживать за таким чудовищем. Он вполне мог бы поручить это кому-нибудь из стражников. Эрик пожалел, что руки его, такие огромные, вздернуты высоко над головой. Если бы не это, он хотя бы постарался немного сгорбиться, чтобы выглядеть не таким громадным. Может быть, увидев его хотя бы сидящим, незнакомка не перепугалась бы до такой степени.

Взглянув на нее украдкой, он с удивлением заметил, что из глаз ее ручьем текут слезы, а все ее худое лицо исказилось в отчаянной попытке удержать рвущиеся из груди рыдания.

– Госпожа, – взмолился Эрик, стараясь говорить так тихо и нежно, будто перед ним был перепуганный ребенок, – вам нет нужды бояться меня. Вы же видите, я прикован к стене, мне ни за что не вырваться. Но даже если бы руки мои были свободны, то и тогда я не причинил бы вам никакого зла. – Он ласково улыбнулся, надеясь хоть немного успокоить ее. – Не бойтесь, прошу вас.

Женщина покачала головой и снова принялась обтирать ему лицо.

– Благодаря вам мне уже гораздо лучше, – все еще улыбаясь, продолжал Эрик. – Клянусь, со мной у вас будет не больше хлопот, чем с новорожденным младенцем.

Закрыв глаза, как от боли, незнакомка резко отпрянула. Эрик испуганно смотрел, как плечи ее сотрясаются от рыданий. Признаться, меньше всего он ожидал чего-то подобного. Двое стражников замерли возле дверей, с удивлением наблюдая за происходящим. Наконец незнакомка успокоилась и украдкой бросила взгляд в их сторону. Стражники навострили уши, но она молча наклонилась, чтобы взять поднос. Чуть поколебавшись, она снова двинулась к Эрику.

– Ты, должно быть, умираешь от жажды, – прошептала она.

– Да, это так, госпожа. Я бы, кажется, продал свою душу за кувшин холодной воды.

Она знаком приказала принести воды и затем осторожно поднесла кружку к пересохшим губам Эрика. Он залпом выпил ее, и она тотчас налила ему еще, потом еще одну, до тех пор, пока он не напился.

– Милосердный Боже! – воскликнул он, переводя дух. – Если Господу нашему удалось создать нечто более прекрасное простой воды, хотел бы я знать, что это такое! Благодарю вас, госпожа, от всего сердца. Вы просто ангел небесный!

Она не ответила. Просто поднесла к его губам полную ложку жидкой овсянки.

– Твое имя Эрик Стэйвлот? – мельком взглянув на него, спросила женщина.

Эрик проглотил жидкое варево.

– Да, так оно и есть. А ваше?

Она опять ничего не сказала. Только быстро, ложку за ложкой, подносила овсянку к его губам, и Эрик торопливо глотал. Но наконец она снова решилась заговорить:

– У тебя… есть семья… мать, которая тебя любит? Которая будет сходить с ума от страха, если узнает, где ты?

Образ матери встал перед глазами Эрика. Он легко мог вообразить ее горе, узнай она только, где он сейчас и что с ним. Всю жизнь его мать жила в страхе за кого-нибудь из близких. Стоило одному из них заболеть или пораниться, и она тревожилась, кудахтала и причитала над ними, опасаясь самого страшного. Он вспомнил, сколько бессонных ночей она провела возле его постели, когда он болел, окружая его такой заботой и любовью, на которую способна только мать. Она всегда плакала от счастья, когда становилась ясно, что болезнь отступила… просто от облегчения и радости, что ее дитя останется живым. А когда они с отцом и Жофре возвращались после сражений, она сидела в парадном зале на коленях у отца и то плакала, то смеялась, касаясь его, Эрика, или Жофре, которые сидели у ее ног.

– Да, – быстро ответил он, – у меня прекрасная мать. Даже страшно представить ее горе, когда она узнает, где я. Это разобьет ей сердце.

Женщина тяжело задышала, и ему показалось, что она вот-вот заплачет.

Дрожащей рукой она вновь поднесла ложку к его губам.

– Она добрая, твоя мать? Она любит тебя?

Невольно хмыкнув, Эрик удивленно подумал, с чего эта странная женщина так волнуется из-за того, сильно ли его любит мать. Может быть, ее страх вдруг сменился жалостью и она никак не может представить, чтобы какая-то женщина могла любить подобное чудовище? Такое уже не раз приходило ему в голову.