Грехи и подвиги - Ирина Александровна Измайлова

тебе приказал еще вчера – думаешь, не помню? Давай его сюда и проваливай, пока я совсем не рассердился!

С этими словами Ричард выхватил у оруженосца меч и, когда испуганный воин исчез за пологом, вновь повернулся к Эдгару:

– Ну и что ты смотришь на меня с таким глупым видом? Прости, но я не хочу, чтобы при этом кто-то был, не то уже завтра Леопольд Австрийский, герцог Бургундский и все эти раззолоченные гуси, нацепившие на себя все тряпье, что нашлось в магометанских сундуках, насочиняют куплеты о том, как Ричарда Львиное Сердце вышиб из седла простолюдин! Я не доставлю им такого удовольствия. Да по правилам и не обязательно, чтобы здесь был кто-нибудь, кроме Господа Бога и нас двоих. Преклони колена!

Переставая верить в происходящее, Эдгар не упал, а рухнул на колени перед королем, все еще сомневаясь, а не снесет ли ему тотчас голову длинный королевский меч. Но над его склоненной головой прозвучали слова, произнесенные уже совершенно другим голосом – Ричард говорил, и каждое его слово словно отдавалось ударом колокола:

– Я, Ричард Плантагенет [47], милостью Божией король Англии, герцог Нормандии и Аквитании, граф Анжу, властью и правом, данными мне Богом, произвожу тебя, Эдгар, сын Раймунда Лионского, в рыцари! И да ниспошлет тебе Господь милость свою и дарует славу твоему мечу! Встань, сир Эдгар, отныне ты – рыцарь, и твои будущие победы в твоих руках!

Молодой человек едва почувствовал троекратное прикосновение тяжелого меча к левому, правому и вновь левому плечу. Все совершилось так быстро, так просто, почти обыкновенно… Но это было именно то, о чем он молился и мечтал до поры только в самых неясных снах, а в последнее время в самых дерзких своих надеждах.

– Ну вот! – Ричард знаком велел Эдгару подняться с колен и указал на кувшин и кубки: – Стоит выпить теперь за нового рыцаря.

– А можно и мне? Я радуюсь этому событию не меньше, чем вы оба!

В проеме шатра стояла Элеонора и со сдержанной улыбкой переводила взгляд с сына на вновь посвященного.

– Только не подумай, Ричард, что я пришла подсматривать! Просто мне надоело ждать, когда же ты принесешь обещанное вино. Я откинула полог шатра и увидала сира Эдгара на коленях, тебя с мечом…

– И наверняка этому не удивилась! – воскликнул король, подставляя третий кубок к двум первым. – Думаю, ты куда раньше меня догадалась.

– Я догадалась в тот день, когда Эдгар приехал в Кентербери, – королева подошла и ласково положила руку на плечо рыцаря. – Но не сомневалась, что ты в конце концов восстановишь справедливость, сын мой.

– Могла бы сказать мне, – не обиженно, но с досадой заметил король. – А вдруг этот отважный лгунишка явился бы со своей исповедью в неподходящее время. Что если я был бы в самом мерзком расположении духа? Я же мог его убить!

Королева махнула рукой:

– О, что ты! Неужто я не знаю, в каком случае ты можешь убить, а в каком – нет? Ему это не грозило. На самый худой конец бедняге пришлось бы совершить еще пару подвигов, чтобы заслужить посвящение.

Глава 8. Дама сердца

Через некоторое время Элеонора вышла из шатра своего царственного сына вместе с молодым рыцарем. Эдгар так и не проронил ни слова с того момента, как меч короля трижды коснулся его плеч. С одной стороны, он понимал, что нужно бы поблагодарить Ричарда, поклясться в преданности делу Гроба Господня и пообещать сражаться с еще большей доблестью, а с другой стороны, никакие слова не казались ему достойными поступка короля и всего того, что сию минуту произошло.

Он опомнился, только заметив, что они с королевой отошли уже довольно далеко и от английского стана, и от самого лагеря. Вокруг них простиралась расплавленная полуденным солнцем Акрская равнина, и воздух тек и струился вокруг, дрожа, размывая очертания камней, редких кустов, далекого силуэта городской стены.

– Странно! – проговорила Элеонора, первой нарушив молчание. – До сих пор я умела читать только мысли Ричарда. Но сейчас, мне кажется, я знаю, о чем думаете вы, мессир!

От этих слов юноша вдруг очнулся.

– Его величество говорил мне, что у нас с ним есть что-то общее. Хотя это едва ли так. Я думаю, теперь мне, чтобы оправдать такую милость, видимо, придется погибнуть в бою.

– О, это лучшая смерть для любого рыцаря! – глаза королевы молодо блеснули, она щелкнула пальцами, как делала, развеселившись. – Но советую вам умереть в бою лет этак через сорок. А можно и позже: я убедилась, что и в старости можно найти немало радостей жизни. Но вы думали не только об этом. Вы решали, возможно ли вам теперь, став рыцарем, добиться руки принцессы? Ведь так?

Молодой человек вспыхнул. Что, в конце концов, за дело этой невероятной женщине до его сердца?! Однако глаза Элеоноры, ее поразительные темные глаза, смотрели на него с такой лаской, что он смутился и отвел взгляд в сторону.

– Если вы о сарацинской пленнице…

– Ну конечно! Кроме нее, в лагере есть только одна принцесса – Алиса. Да и та вот-вот уедет во Францию, Филипп уже решил это. Но вы же не встанете на пути своего лучшего друга, как ни прекрасна эта француженка!

– Нет, – Эдгар ответил улыбкой на улыбку Элеоноры. – Да я о ней и не думал. Однако не могу же я просить руки пленницы?

Королева живо схватила его за локоть, снизу вверх засматривая ему в лицо:

– А вы бы попросили? Неужто, повидав ее один раз, вы потеряли голову?

– Нет, миледи! Хотя, возможно, да. В этой девушке есть что-то особенное. Я бы даже не сказал, что она поражает красотой, бывают женщины и красивее. Но в ней… в ней… Даже не знаю, как это сказать!

– Как бы это ни говорилось, мессир, но вам придется долго добиваться ее, если только ваше рвение вскоре не исчезнет, как обычно и бывает с мужчинами. Мой сын намерен вернуть Абризу Саладину. Женщину не пристало держать в заложницах, а если придется говорить с сарацинами о перемирии, то благородство короля, надеюсь, будет оценено. Правда, Саладин едва ли умеет быть благородным, но притворяться благородным, скорее всего, умеет. И, возможно, если мир будет заключен, султан и захочет упрочить его, отдав дочь в жены христианину.

– Но ведь не простому рыцарю! – воскликнул Эдгар и сам поразился горечи, прозвучавшей в его голосе. («Как странно! Мне даже не хочется спросить у Элеоноры о том, кто говорил с нею ночью,