Екатерина Великая - Кэролли Эриксон

Показав «Наказ» своим советникам, членам Сената, мнение которых Екатерина уважала, она существенно переработала свои наставления, касавшиеся крепостного права. Но по некоторым другим вопросам императрица оставалась непоколебима. «Ни один человек не может считаться виновным до тех пор, пока суд не вынесет ему приговор», — писала она, что было пугающим вызовом тогдашним порядкам. Судьи не должны брать взятки. Обвиняемые могут выступать в суде в свою защиту. Нельзя взымать с людей такие налоги, которые заставляют их влачить жалкое существование.

Страницу за страницей исписывала Екатерина. Ее заветные помыслы и мудрые высказывания наставников — все это вылилось в пятьсот отдельных самородков политической мысли, собранных под двадцатью заголовками. Руководствуясь своим «сердцем и умом», как позже заметила она, императрица старалась сделать правление гуманным, учить и просвещать народ, добиваясь того, чтобы он сам стремился к лучшей жизни.

Екатерине была присуща вера в человека. Это роднило ее со взглядами французских энциклопедистов и философов. Суть сводилась к тому, что человек по своей природе хорош или, в крайнем случае, может исправиться. А закон, государство и церковь — это инструменты взаимообогащения и подавления. Будучи одновременно философом и монархом, Екатерина, оказалась в уникальном положении, пытаясь обогатить закон просветительскими идеями и претворить их в жизнь. И свое путешествие по Волге она затеяла, движимая этими благородными замыслами. Она рассчитывала, что после поездки созовет большое собрание, где делегаты примут законопроект, основанный на ее правилах.

В своем «Наказе» государыня уверенно писала, что «Россия — европейская страна». Теперь, находясь в Казани, где Азия ощущалась сильнее, чем Европа, Екатерина почувствовала границы своих познаний. Казань была маленькой вселенной со своей самобытной культурой, особыми обычаями и нуждами. Каждый из городов, которые она посещала, был на свой образец. Под тонким покровом внешнего лоска, напоминавшего о Европе, таились, не желая уходить в прошлое, старые нравы, кипела древняя вражда. У русской провинциальной жизни была одна особенность, оставшаяся с незапамятных времен, — это упрямое, прямо-таки первобытно-животное сопротивление переменам любого толка.

Екатерина не только чувствовала, но и видела это. Такое открытие было огорчительным и унизительным.

Но не только это беспокоило ее. Просторы, по которым протекала Волга, стали краем бурных волнений и местом обитания разбойничьих шаек. Все чаще и чаще восставали крепостные против своих хозяев, сжигали хлеба на нивах и поместья, калечили и убивали их владельцев. Многие беглые крестьяне приставали к ватагам солдат-дезертиров, образуя крупные и хорошо вооруженные отряды, справиться с которыми было нелегко. Нападениям этих разбойников подвергались все крупные волжские города. Зачастую шиши, как их тогда называли, не щадили и мирных горожан. За ними тянулся кровавый след и катились волны страха. Императрицу беспокоило царившее вокруг беззаконие и незащищенность городов. Видя все это, попробуй-ка представить мирное общество и государство всеобщего благоденствия.

Проведя шесть недель на реке, Екатерина прервала свое путешествие по Волге, которое оказалось длиннее, чем она рассчитывала, и вернулась в Москву. Там был намечен созыв комиссии об Уложении, на участников которой возлагалась исполинская задача, связанная с пересмотром российского законодательства.

В Грановитой палате Кремля собралось почти шестьсот делегатов от городов и весей, казацких станиц, благородных собраний и съездов государственных крестьян. Хотя комиссия не была представительным органом — Екатерина не собиралась быть конституционным монархом, — многие привезли с собой жалобы и пожелания (слишком велики налоги, тяжела барщина, купцы связаны по рукам и ногам), которые отражали условия жизни подданных. Но от крепостных, конечно, никто не выступал, хотя они составляли более половины всего населения страны. Прав у них не было, а стало быть, делегатов они не выдвигали. Предполагалось, что интересы крепостных должны защищать их господа.

Заседание комиссии об Уложении открыла сама императрица. В парадном платье, в мантии и короне она стояла рядом с сыном в окружении сановников и впечатляющей свиты священнослужителей и придворной знати. На видном месте возвышался огромный, в кожаном переплете ее «Наказ». На скамьях в просторном зале сидели депутаты. Впереди — дворяне, за ними — казаки, потом делегаты от городов и, наконец, — от государственных крестьян. В уважительной тишине выслушали они речь вице-канцлера, который напомнил им о величии и важности поручения, поставленного перед участниками комиссии. Им предстояло переработать законы так, чтобы создать государство благосостояния, о котором мечтала Екатерина, где каждый человек откажется от своего корыстия ради всеобщего блага и где на смену пороку и преступности придет добродетель, наступят годы счастья для всех людей и Россия станет примером для других стран. Им предстояло «прославить себя и свое время», перешагнув через старые устои к лучезарному, если не сказать утопическому, будущему.

Но сентиментальные картины грядущего вскоре уступили место рутинной работе. Сотни депутатов разделились на десятки комитетов и подкомитетов, каждый из которых углубился в изучение ворохов рекомендаций. Секретари вели протокольные записи, редактировали проекты, записывали содержание дебатов. Дело продвигалось с величайшим трудом. Делегаты буквально тонули в бумажном потоке и вязли в процедурах. Участники комиссии открыто высказывали свои взгляды, некоторые суждения пугали императрицу. Вскоре стало ясно, что при рублевом замахе удар получится копеечным. Депутаты хорошо вели дебаты, но с трудом приходили к общему мнению, как в письменной, так и в устной форме. Они нападали друг на друга (только словесно, поскольку являться на заседания со шпагами запрещалось), приходили и уходили кому когда вздумается, не желая задерживаться в Москве на весь срок работы комиссии.

К зиме 1767 года императрица, которая не терпела людей вялых, медлительных, неспособных работать со свойственной ей молниеносной быстротой, уже испытывала разочарование и раздражение. В своих апартаментах она не чувствовала себя дома, ей претило пребывание в Москве среди высокомерной, падкой на сплетни знати. Кроме того, ее уже увлекли другие проекты, которыми ей хотелось немедленно заняться.

В декабре Екатерина распорядилась прекратить работу комиссии. Ее заседания возобновились в середине февраля в Петербурге. Но приехать в столицу многие не смогли, например, чиновники, которых служба удерживала в Москве. Остальные же, похоже, поутратили первоначальный пыл, хотя споры по-прежнему были продолжительными и оживленными. Шли месяцы. Наконец, после года кропотливой работы, был готов один-единственный документ, — законопроект, касавшийся прав дворянства. Но из-за бесконечных поправок и разногласий его не смогли принять. А Екатерина между тем получила другой удар. Была раскрыта группа заговорщиков, которая намеревалась убить сначала Григория Орлова, потом покончить с императрицей.