Дети Империи - Олег Измеров

Кино завершилось сценой грандиозного парада звездных эсесовцев перед фюрером (вставка кинохроники), с эффектным пролетом над трибунами летающих тарелок. Тарелки были снова натуральными, причем сняты, похоже, на натуральном параде, хотя из всего увиденного и услышанного здесь можно было предположить, что дальше парадов они не пошли. Зажегся свет. Виктор с Альтеншлоссером направились в свое купе.

– Ну, как впечатления?

– Американцы последние годы снимали нечто похожее, но для пятидесятых, конечно, потрясающая техника съемок. Кстати, о технике: билеты на этот гигантский поезд очень дорогие? Простой рабочий может ездить на такой роскоши?

– Да. Государство компенсирует большую часть стоимости билетов, чтобы сверхпоезд был доступен простым рабочим. Правда, это делается для более скромных, двухместных купе. Но каждый немец должен иметь возможность, проехав в этом поезде, ощутить величие нации.

– Такая гигантская дорога – для пропаганды величия нации? – удивился Виктор, подозревая, что после титанического здания конторы по надзору за культурой и обсерватории, которая должна сокращать число помешанных, это уже вопрос риторический.

Дитрих снисходительно улыбнулся.

– Об этом на ходу не расскажешь. Как вы смотрите, Виктор, если мы сейчас закажем в купе, как у вас говорят, «по пивку», и обсудим спокойно этот вопрос, а потом пойдем обедать? Небольшое нарушение диеты в такой командировке не повредит.

В купе Виктора Дитрих пощелкал переключателем поездной трансляции, выбирая подходящую программу и настроил кондиционер-вентилятор, чтобы он подавал свежий воздух снаружи. Из динамика весело зачирикала Розита Серрано в магнитозаписи. За окном пролетали пейзажи нарождающейся весны. В дверь постучали; стюард занес на подносе бокалы с темным пивом. В воздухе витала атмосфера легкой беспечности.

– Это из Западной Богемии, Пилзен.

– Да. Действительно, неплохо.

– Теперь можно и о роли величия нации, так?

– Да, под пиво философия идет лучше.

– Философия философии рознь. Маркс сказал, что бытие определяет сознание – брезгливо произнес Альтеншлоссер. – Это еврейская философия, мышление ростовщиков, коррупционеров, жалких угодливых ничтожеств. Мы провозгласили новую философию: сознание определяет бытие. Сознание нации определяет бытие нации. Нация, которая осознала свое высокое предначертание и исполненная достоинства, возвысится над миром. Нации, которые упиваются перемыванием собственных пороков, которые наслаждаются чувством собственной беспомощности, будут влачить жалкое существование, вымрут и станут удобрением тучных полей высокой нации. Тот же закон действует и для каждого индивида.

– Селекция по форме черепа?

– Я понимаю, Виктор, что вы помните тот грубый расизм, который захлестывал наше движение. Но кто не прошел через болезни экстремизма? Большевики расстреливали буржуев, католики вырезали гугенотов, во время крещения Руси уничтожались языческие храмы, в США было расовое рабство и полный геноцид индейцев. У нас сейчас UFA снимает свои вестерны, где индейцев показывают гордой нацией, уничтожаемой торгашами. Так вот, Виктор, грубый расизм у нас осужден фюрером. Мы сами признали эту ошибку и публично осудили ее.

Виктору показалось, что он слышит в этих тезисах что-то знакомое. Ах да, фильмы с положительными индейцами снимала DEFA, которая, собственно, во времена рейха и была UFA.

– Так вот, – продолжал Альтеншлоссер, – поскольку сознание определяет бытие, то теперь мы делим всех людей не по материальным признакам, а по их взглядам на цель жизни. И это совсем не сложно. Первый класс людей – это люди, которые используют данную им природой в процессе эволюции способность подавлять животные инстинкты. Люди, которые служат великой идее, нации, рейху, фюреру, ради которых они готовы жить и умереть. Их мы называем – граждане. Второй класс – обыватели, и их цель та же, что у всех животных – воспроизводство рода. У них нет собственных великих целей и они всегда находятся под внешним влиянием. Закон обывателя – быть, как все! И если все подавляют свои животные инстинкты, то и они на это идут. Если все служат великой идее, нации, рейху, фюреру, то и обыватель способен служить великой идее, нации, рейху, фюреру. Таких мы называем – полуграждане, те, кто способны быть гражданами только в едином строю. И, наконец, третий класс – неграждане. Цель жизни неграждан – удовлетворение животных инстинктов. И если животные удовлетворяют свои инстинкты настолько, насколько это требует выживание вида, то неграждане удовлетворяют инстинкты ради самого процесса удовлетворения. Они спариваются ради спаривания, а не чтобы иметь детей. Они обогащаются ради обогащения. Им важно отхватить больше от общего пирога, даже если остальные умрут с голоду. Честный труд они ненавидят и презирают; высшее их счастье – нажиться за счет других. Ради своей жизни они готовы убить кого угодно. Раньше все свойства неграждан приписывались евреям и еврейскому влиянию. Но сегодня мы отвергаем эту расовую зашоренность. Гражданином может быть каждый, если выберет достойную цель жизни. Теперь, Виктор, вы понимаете великий смысл «Стражей неба»?

Да уж, сказал себе Виктор. Нацизм мутирует покруче вируса гриппа и каждый год требует все новой вакцины. Изменился в этой реальности СССР, избавился, по крайней мере, от части глупостей, что натворили в этот период нашей истории – и нацизм тут же бросился по его следам подкрашиваться и приспосабливаться. Содрали у СССР все. Красное знамя сперли и налепили на него свастику. Раскрученный бренд «социализм» содрали, прилепили к своему, как к дешевой китайской подделке под известную фирму. Песни революционные сперли и приделали свои слова. И эту идею насчет трех социальных типов тоже небось сперли у кого-то, кто мечтал о великом братстве людей, преодолевших низменные инстинкты. Сперли, вывернули наизнанку, заточили под нужды верности вождям и оболвания доверчивых буратин, выстроенных в шеренги и колонны.

Вообще, громить тех, кто стремиться паразитировать – какая прекрасная идея! И как легко ее обернуть для защиты тех, кто паразитирует! Как легко магнатам, тратящим астрономические доходы на виллы, выставить виновниками всеобщей бедности каких-нибудь Акакий Акакиевичей в драных шинелках, или ученых, или конструкторов. С чего началась реформа? С той же самой идеи рейха, с борьбы с номенклатурной роскошью. А кончилась в девяностых разгулом просто непристойной роскоши на фоне тотальной бедности большинства.

– Интересно, Дитрих, а меня вы в какой класс запишете?

– Вы? Вы, Виктор, потенциальный гражданин, из которого ваше общество будущего всеми силами постаралось сделать обывателя. По счастью, не окончательно. А теперь, полагаю, неплохо и пообедать.

12. Воплощение немецкой мечты.

Обедать на этот раз они пошли не в кафе на первом этаже, а посидели в специальном вагоне-ресторане, с потолками во всю высот вагона, где играл более многочисленный оркестр и певица развлекала пассажиров живым звуком. На сей раз Дитрих не заказывал спиртного, сославшись на то, что по приезду поезда ему придется быть за рулем. Виктор предположил, что всей этой халявой его, возможно, прощупывали, к какому классу отнести, чтобы соответственно подбирать ключики. Дитрих, насколько он понял, постарался построить поездку так, чтобы все время не выпускать его из вида, несмотря на раздельные купе.

Во время послеобеденного отдыха поездное радио передало прогноз погоды. В Берлине обещали легкий мороз, минус два, днем с потеплением до нуля.

– Вы привезли русскую зиму в Германию, – шутя пожаловался Дитрих. – Декаду назад было до плюс десяти и природа оживала. В Берлине на деревьях появилась зеленая листва!

По ностальгическому каналу поездного вещания, попеременно сменяя друг друга, романтически ворковал Руди Шурике и заливисто насвистывала Ильзе Вернер.

– А у вас в поезде патриотический канал есть? Марши, торжественные песни и тому подобное? – поинтересовался Виктор.

– Есть. Но разве вам он интересен?

– Вообще-то нет.

– Мне тоже. Разве мы едем на войну? Никакого самопожертвования от вас не потребуется. Расслабьтесь и отдыхайте.

Они сошли с поезда на новом берлинском вокзале, построенном специально под суперпоезда. Когда они ступили на платформу, у Виктора создалось впечатление, что у него тихо едет крыша.

Представьте себе Киевский вокзал, возведенный в куб. А может, даже и в четвертую степень.

Берлинское пристанище чудо-поездов представляло собой круглый зал под огромнейшим синеватым стеклянным куполом, вершину которого венчал цилиндрический фонарь, диаметром, как показалось Виктору, больше длины вагона; этот купол словно парил в невесомости над плоскостью перрона, похожей на лунный кратер.