Логово белого червя - Брэм Стокер

— Как вас зовут? — спросил я старика и взял его горячие, дрожащие пальцы в свои.

— Уильям Блейклок, — ответил он. — Родом я из древнесаксонской семьи, сэр. В свое время она выпестовала немало настоящих мужчин и женщин. Боже мой! Как могло случиться, что в нашем роду появилась подобная женщина? — Старик с таким отвращением и презрением взглянул на дочь, что я содрогнулся.

— Но, может, вы ошибаетесь насчет дочери? — учтиво спросил я. — У алхимиков нередко возникают иллюзии…

— Что вы говорите, сэр? — вскричал старик, подскочив на кровати. — Что? Неужели вы сомневаетесь в том, что золото можно изготовить? Да будет вам известно, сэр, что в 1854 году магистр Теодор Тиффрё изготовил золото в Париже в присутствии магистра Левола, пробирщика Императорского Монетного двора, а 16 октября того же года о результатах опыта доложили перед учеными мужами Академии наук. Впрочем, постойте. У меня есть доказательство получше. Я заплачу вам одним из моих слитков, а вы будете лечить меня, пока я не поправлюсь. Принеси-ка мне слиток!

Последние свои слова он адресовал Марион; та все еще стояла на коленях у его постели. Мне стало любопытно, как она отнесется к его распоряжению. Девушка побледнела, но не двинулась с места; она лишь молча стиснула в отчаянии руки.

— Сейчас же принеси мне слиток, кому говорят! — вспылил алхимик.

Марион умоляюще посмотрела на него. Губы ее задрожали, и по бледным щекам медленно скатились две большие слезы.

— Выполняй, что велю, противная девчонка! — зло закричал старик. — Или клянусь всем, чем я дорожу на небе и на земле, что наложу на тебя свое вечное проклятие!

Девушка явно страдала. На мгновение я почувствовал, что обязан вмешаться и как-то помочь ей. Но мне было безумно интересно, чем все кончится, и я промолчал.

Угроза отца, произнесенная с неистовой страстью, похоже, напугала Марион. Она вскочила на ноги, точно ужаленная, и ринулась в соседнюю комнату. Вскоре она вернулась, вложила мне в руку небольшой предмет и, горько плача, упала в кресло, стоявшее в дальнем углу комнаты.

— Вот видите, видите… — насмешливо произнес старик, — как неохотно она расстается с ним. Возьмите его, сэр, он ваш.

Это был небольшой брусок металла. Я внимательно рассмотрел его, взвесил на руке… цвет, вес — все говорило о том, что этот брусок действительно из золота.

— Сдается мне, вы сомневаетесь в его подлинности, — сказал алхимик. — Вон на том столике кислоты, так что можете проверить.

Должен признаться, я и в самом деле сомневался, но, последовав совету старого алхимика, я отмел всякие подозрения по этому поводу. Брусок оказался золотом высшей пробы. Я с удивлением смотрел на него. Выходит, рассказ старика — не выдумка? И за красивой внешностью этого ангелоподобного создания, его дочери, скрывается демон жадности? Или же она — раба самых дурных пороков? До сих пор я с подобным не сталкивался и, признаюсь, растерялся. Донельзя изумленный, я переводил взгляд то на отца, то на дочь. По выражению моего лица старик, очевидно, догадался, что творится у меня в душе, потому что вдруг произнес:

— Вижу, вы удивлены. Ничего странного! Вы были вправе считать меня сумасшедшим, но теперь-то вы убедились, что я в своем уме?

— Но, мистер Блейклок, — возразил я, — я не могу взять это золото. Не имею права. Я не беру так много за визит.

— Берите, берите, — нетерпеливо повторил он. — Это ваш гонорар за все то время, что вы будете лечить меня. А кроме того, — добавил он с заговорщицким видом, — я бы хотел заручиться вашей дружбой. Хочу, чтобы вы защитили меня от нее. — И старик указал забинтованной рукой на Марион.

Я посмотрел туда и поймал ответный взгляд — полный ужаса, недоверия, отчаяния. Красивое лицо исказилось и стало уродливым.

«Так это правда, — подумалось мне. — Она и впрямь самый настоящий демон».

Я встал, чтобы откланяться. Разыгравшаяся на моих глазах семейная драма стала тяготить меня. Вероломство близкого по крови чудовищно по своей сути, и на такое просто невозможно смотреть. Я выписал старику рецепт, пояснил, как менять повязки на ожогах и, пожелав ему спокойной ночи, заторопился к выходу.

На шаткой лестничной площадке было темно хоть глаз выколи. Пока я нащупывал в темноте ступеньки, моей руки кто-то вдруг коснулся.

— Доктор, — прошептал голос, и я узнал Марион Блейклок. — Доктор, вы умеете сострадать?

— Думаю, да, — коротко ответил я, убрав руку. Ее прикосновение было мне неприятно.

— Тсс! Не говорите так громко. Если в вашем сердце есть хоть капля жалости, умоляю вас: верните мне тот золотой слиток, что отец дал вам сегодня вечером.

— Боже праведный! — воскликнул я. — Как можно, чтобы прекрасная женщина была такой корыстной, бесстыдной дрянью?

— О, вы совсем не знаете… я не могу рассказать вам! Не судите меня так строго. Бог свидетель, я не такая, как вы думаете. Когда-нибудь вы узнаете… Но, — запнулась она, — слиток… где он? Он мне очень нужен. Я пропала, если вы не вернете его.

— Возьми его, обманщица! — вскричал я и подал ей слиток, в который она вцепилась что было сил. — Я и не собирался забирать его. Золото, изготовленное под той же крышей, что укрывает тебе подобных, проклято.

Оставив без внимания ее жалкие попытки остановить меня, я спустился, спотыкаясь, по лестнице и поспешил домой.

На следующее утро дверь кабинета, где я выкуривал свою обычную сигару и размышлял о странных ночных знакомых, открылась, и вошла Марион Блейклок. У нее был тот же испуганный вид, что и вчера; она с трудом переводила дыхание, словно всю дорогу бежала.

— Отец встал с постели, — выдохнула она, — и снова хочет заняться своей алхимией. Это не убьет его?

— Да что вы! — холодно проговорил я. — Но лучше бы ему остаться в постели, чтобы не растревожить раны. Впрочем, не волнуйтесь; его ожоги не столько опасны, сколько болезненны.

— Слава Богу! Слава Богу! — с жаром воскликнула она и, прежде чем я успел опомниться, схватила мою руку и поцеловала ее.

— Ну же, хватит, — сказал я, отдергивая руку. — Вы мне ничем не обязаны. Вам бы лучше вернуться к отцу.

— Не могу, — ответила она. — Ведь вы презираете меня… разве нет?

Я промолчал.

— Вы считаете меня чудовищем… преступницей. Когда вчера вы отправились домой, то удивились, как такое подлое создание, как я, может быть красивым.

— Вы ставите меня в неловкое положение, мадам, — сухо произнес я. — Прошу вас избавить меня от этого.

— Погодите. Мне больно оттого, что вы плохо думаете обо мне. Вы хороший и добрый, и мне хочется, чтобы вы видели во мне человека. Если бы вы знали, как я люблю своего отца!