Вторая радуга - Ким Сатарин

Ермолай сидел в снежной норе, пока не стемнело. То, что происходило на территории школы, он воспринимал смутно. Чувствовал Ольгу — между ними была связь иного рода, которой любое прикрытие помешать не могло. Иногда улавливал некоторые действия и переживания своих ребят — как будто подглядывал через колеблемый ветром дырявый занавес. А вот всё, что происходило вокруг, он чувствовал чётко. Прыгали по веткам белки, бегали по своим ходам мыши, где-то спал в берлоге медведь. Людей вокруг не было, до ближайшего, обходящего свои капканы охотника, было километров тринадцать.

Когда стемнело, дырявый мысленный занавес над школой сменился плотной шторой. Теперь он чувствовал лишь присутствие большого числа людей, и ничего более. Командир выбрался из своего закутка, спустился в лес и принялся описывать медленные круги вокруг школы. В темноте он видел, как днём, а при ходьбе на лыжах замёрзнуть было невозможно. Как это часто бывало на дежурствах, его мысли вновь обратились к природе расщепа и его собственных способностей.

Его связь с женой, их общий мусун — это ведь не получило никаких объяснений. И никто не пытался этот интересный феномен исследовать. Ольгу лишь спросили, когда она приехала в школу, согласна ли она на исследования. И отказ восприняли совершенно спокойно. Почему? Важная, новая, необъяснимая способность — и нет страстного желания разузнать о ней хоть что-то. Вообще Ермолай заметил, что исследовательский зуд у мастеров Радуги был каким-то очень уж методичным.

Обычный учёный, захваченный загадкой, не может вести себя спокойно, бесконечно откладывать поиски ответа назавтра. А мастера, исследовавшие Гволн и Реденл, действовали последовательно, по плану. Казалось, их только выполнение плана исследований и интересовало, а вовсе не разрешение загадок. Да и преподаватели школы — они же без всякого душевного трепета относились к действиям своих подопечных. Не переживали за их конкретные успехи, не разделяли горечи неудач. Вообще вели себя, как люди, придавленные тяжёлым долгом. Тяжелым, неисполнимым не только в одиночку, но и при жизни. И при этом, юноша мог поклясться, они действительно не прятали от него и других школьников неких высших истин.

Что-то, конечно, скрывалось, но то были технические детали или вопросы, требующие серьёзной подготовки — так ученикам младших классов учитель не рассказывает о том, что предстоит изучать в старших. Преподаватели школы несли груз ответственности за своих воспитанников, но перед кем они отвечали — этого юноша постичь не мог. Иногда его посещала мысль, что Шатохин был прав: некое сообщество использовало Школы Радуги в своих интересах, достигая своих целей скрытно для большинства. Вот и Ольга, которая не могла ничего от него утаить, попросила его не задавать никаких вопросов о её роли как Посвящённой Слияния. Она попросила его и не искать ответа другими способами, обещая рассказать всё, когда он будет к тому готов.

Так ли он прав был, согласившись? Но однажды данного слова назад не возьмёшь — они оба были так воспитаны. Мысли Харламова вновь обратились в сторону расщепа. Если не проекция, то что? Кусок струны? Ещё в Материнском Мире существовала теория струн протовещества, из которого позднее сформировалась Вселенная. Более современная версия теории утверждала, что каждая струна, в силу различий размерности, формировала свою микровселенную с определёнными параметрами. Эти микровселенные образовывали большую Вселенную, но наблюдаемы они были лишь частично: отчего и появилась необходимость постулировать существование тёмной материи и тёмной энергии. По размерности большая Вселенная уступала микровселенным, и лишние измерения оказывались скрытыми, как и их содержимое.

Но струны иногда обменивались своим веществом. Кусочек одной микровселенной, попав в другую, с несовпадающей размерностью, не мог с ней взаимодействовать и застывал в неизменности. Прямая аналогия с расщепом, лишь кусочек оказался очень уж маленьким. Чем-то эта теория его не привлекала. Твёрдый и ровный Край не воспринимался творением природы, а больше напоминал создание холодного человеческого ума.

С рассветом он вновь взобрался на сопку и укрылся в снежном сугробе. День ожидался ветреным. Когда из ворот школы вышел сменщик, один из инструкторов, юноша спустился ему навстречу.

— Полная тишина вокруг. Как погуляли, Толик?

— Я не участвовал, — сменщик выглядел недовольным и невыспавшимся, и Ермолай молча пошёл в их с Ольгой комнату. Супруга ждала его с чаем и бутербродами.

— Мари ночью переспала с Сашкой, — сообщила она довольным голосом.

— И кто от сего события в восторге, Вика? — поинтересовался муж, чего-то подобного ожидавший.

Виктория пока ничего не знала. Мариэтта, ясное дело, никому о случившемся сообщать не собиралась, но событие случилось в доме, временно не закрытом для слышащих. Так что знать об этом могло приличное количество людей. Знали, совершенно точно, Лёня и Лёшка, но эти двое промолчат. Лёня — из-за полного безразличия к чужой личной жизни, а Лёшка Сашке сочувствовал. Богачёв пока что был спокоен, но это — лишь до его встречи с Викторией.

— Думаешь, он ей скажет?

— А ты как думаешь? — вопросом на вопрос ответила Ольга. — Скажет, рано или поздно.

— Сначала не скажет, и будет этим мучиться, — согласился Ермолай. — Потом возможны разные варианты. У нас, кстати, сессия началась. Не забыла?

В первый день года школяры больше раскачивались. Готовились вяло, кто просматривал задания и подбирал источники, кто просто составлял расписание дальнейшей работы. Вика, как неожиданно оказалось, училась заочно на филологическом в Абакане, и ей полагалось во время сессии присутствовать в учебном заведении. Вот она и собралась уезжать вместе с Кутковым, который решил заняться учёбой вне стен школы, в кругу семьи. Теперь у Лёни была своя собственная семья, и он всегда подчёркивал это обстоятельство.

— Заезжайте к нам, отдохнёте, — пригласил он, уже зная, что у Харламова с Аникутиной времени на отдых не будет.

— Если сможем, — пожал плечами командир.

В сторонке быстро и деловито прощались Сашка и Викторией. Богачёв свои чувства никогда напоказ не выставлял, оттого посторонний человек счёл бы Вику просто одной из девушек группы. Клюзова тоже держалась соответственно ситуации, и вскоре машина Куткова исчезла за воротами, а ребята разбрелись по своим комнатам. Лёшка с Эллой уезжали завтра, оттого маялись незанятостью и пытались напроситься в гости к Ермолаю, но получили твёрдый отлуп. Ольге наутро предстояло снова выйти на дежурство.

На этот раз сессия для юноши проходила трудно. Мало того, что приходилось постоянно дежурить — сами предметы вдруг перестали казаться интересными и достойными внимания. Психологические теории о природе мышления просто поражали своей убогостью. Ясно было, что сам предмет изучения таков, изнутри его полноценно не исследуешь, но убожество раздражало. Нейрофизиология была ещё туда-сюда, а продраться сквозь заумное изложение идей Жана Пиаже иногда вообще с первого раза не удавалось.