Вилла в Италии - Элизабет Эдмонсон

— Давайте, Джордж, поскорее включим его в сеть, — нетерпеливо предложила Джессика. — Вот и «Реддигор».

Уайлд рассматривал краски.

— Гуашь, — задумчиво промолвил он. — Думаю, подойдет. Придется что-то придумать для их закрепления, но в целом подойдет; вероятно, именно такими она сама пользовалась. И кажется, хорошие краски.

— Вам потребуется блокнот для зарисовок, — произнесла Марджори. — Можете воспользоваться моим.

— Вам он не нужен?

— Пока нет, — улыбнулась писательница, и улыбка полностью преобразила ее угловатое лицо. — Пока у меня есть дела поважнее.

12

В мае по утрам стало жарче, чем в те дни, когда они только приехали. Ранние стремительные зори желтых, бирюзовых и розовых тонов уступали место небесам из беспредельной синевы и теплу, которое проникало до самых костей, как сформулировала это Марджори.

Из окна второго этажа доносился ровный стук пишущей машинки.

— Не хотелось бы сглазить, — заметила Джессика, входя с террасы в гостиную, — но, по-моему, Марджори пишет.

— Ура! — откликнулась Делия. Она просматривала свою кипу пластинок. — Конечно, это могут быть просто письма.

Американец стоял на коленях, склонившись перед фреской. В блокноте для эскизов Уайлд набросал несколько фигур.

— Жаль, что света здесь маловато. Я пытался открыть ставни, но солнце отсвечивает от стены и видно ничуть не лучше.

Джессика заглянула через его плечо.

— Вы нарисовали две лишние фигуры.

— Обязательно надо включить вас, и еще мне хочется изобразить Бенедетту. Вряд ли удастся превзойти предыдущий ее образ, — прибавил художник с усмешкой, кивая на стену, — но тогда она была моложе. И я подумал, что нам нужна еще одна, где она во всей мощи своего нынешнего возраста.

— Вам не кажется, что вы должны следовать инструкциям Беатриче Маласпины? Она нарисовала четыре фигуры.

Люциус сел на пятки и выпрямился, чтобы взглянуть на свою работу.

— У меня свое представление о соответствии. Определенно она умела рисовать; ну да это было видно и по ее зарисовкам в том блокноте.

— Ваши тоже хороши, но все-таки вы не следуете ее указаниям. Я не обижусь, если вы меня не включите, а Бенедетта тоже вряд ли станет переживать, как вы считаете?

— Вы думаете, Беатриче Маласпина вернется и меня проклянет? Нет, уж если я вознамерился попытать счастья, то сделаю это по-своему. Либо нарисую всех, либо — никого. — Он поднял голову и крикнул Делии: — Вы не споете для меня что-нибудь из Гилберта и Салливана?

— Может быть. — Делия подошла к роялю, размяла пальцы, затем взяла несколько негромких, размеренных аккордов.

Уайлд поднял голову:

— Бах.

— Заутреня, — подтвердил Воэн. — Когда-то в нашей школе училась одна девочка, Пэд Ричардсон, которая потом стала знаменитой пианисткой. Она как-то рассказывала мне, когда приезжала на актовый день, что начинает каждое утро с Баха. Я подумала, что это хорошая идея, и взяла ее на вооружение. Иногда пою, иногда играю. А сейчас займитесь своим рисованием и помолчите.

Спокойная размеренность утренних трудов плавно перетекла в неспешный ленч на террасе, под сенью виноградных лоз, которые за последние дни стали еще пышнее.

В четыре часа Джессика, которая до этого читала, отдыхая после ленча, нашла Делию, погруженной в какую-то партитуру.

— Не хочешь окунуться? Я иду на пляж.

Все пятеро с удовольствием поплавали, изредка перебрасываясь словами.

— Отдых после трудов праведных, — бросила Марджори, неподвижно лежа на воде. — А поскольку все вы чересчур деликатны, чтобы спрашивать, отвечу: да, я пишу.

— А я, — подхватил Джордж, — читаю и вспоминаю святых отцов и дни своей юности.

— Хорошие воспоминания, надеюсь? — Люциус лениво нарезал круги вокруг лежащей на воде Делии.

— В основном да. Хотя отцы, как и положено, были всякие. Некоторые и в самом деле почти святые, другие — совсем наоборот.

— Как обычно с учителями, — согласилась Джессика. — Не важно, носят ли они длинные черные сутаны и являются мужчинами, или твидовые костюмы и пенсне и являются женщинами.

— Чудесный день, — промурлыкала Делия. — Здесь, в море, я чувствую себя очищенной, физически и морально. Такой абсолютный покой и красота — прямо до боли, а день — как драгоценный камень. Я хотела бы, чтобы он длился и длился.

— Почему бы и нет? — согласился Уайлд. — Во всяком случае, еще несколько часов нам обеспечено. Бенедетта готовит угощение; будем пировать под звездным небом, а Делия станет наигрывать нам под луной тихие мелодии.

— Не хватает только одной вещи, — заметила Марджори.

— Какой же? — спросила Джессика.

— Любви. Такая прекрасная декорация для любви.

— О, любовь. — Делия закрыла глаза и выпустила маленький фонтанчик воды. — Я с этим покончила.

Американец обхватил ее за ноги и утянул под воду. Возвращались в дом после долгого плавания разгоряченные, просоленные, со спутанными волосами — все, кроме Джорджа, который, как он сокрушенно заметил, приглаживая редеющую шевелюру, имел для этого слишком мало волос.

Марджори планировала новый возбуждающий коктейль, Воэн мечтала о теплом душе, ученый собирался наверх побриться, а Люциус хотел быстро переодеться и вернуться к эскизам. Когда он держал карандаш, пальцы аж покалывало от удовольствия, а перспектива работы над росписью вызывала почти головокружение.

— И все это, — заметила певица, — выльется в чудесный обед под звездами, который увенчает прекрасный день.

Теплую вечернюю тишину разорвал мощный рев мотора.

— А, черт, надеюсь, это не адвокат с кодициллом в руках, — нахмурился Люциус.

— О Боже! — потрясение воскликнула Джессика, когда в ворота влетел сверкающий лаком «ягуар». — Я знаю эту машину!

Лицо Делии под загаром побелело.

— Я тоже, — изменившимся голосом произнесла она.

ВСТРЕЧИ И РАССТАВАНИЯ

1

Сердце Воэн глухо билось, заполняя собой все тело: тум, тум, тум. Во рту пересохло и появился кислый привкус, в животе образовалась пустота, будто она сорвалась с большой высоты. Не в силах произнести ни слова, певица застыла как громом пораженная, с полотенцем в руке.

Через несколько мгновений, показавшихся ей бесконечными, машина остановилась, водитель вышел, приветственно помахал всем рукой и направился к пассажирскому сиденью.

К Делии, у которой началось что-то вроде лихорадочного озноба, подошел Уайлд.