Сборник 'ИЗБРАННОЕ' - Теодор Гамильтон Старджон

Милвис не ответил, хотя продолжал неподвижно глядеть на Чарли своими добрыми широко расставленными глазами, сохраняя одобрительную полу-улыбку на губах. Несмотря на свое смущение, которое все усиливалось, Чарли не мог не оценить методику Милвиса и восхитился ею. Если бы у него были такие учителя! Милвис вроде бы намекал: Разберись самостоятельно. — Однако, такой метод не следует применят к человеку, не располагающему фактами.

Чарли собрался с мыслями, упорядочивая все неясные впечатления, касающиеся этого вопроса: развитость (но не чрезмерная) груди и размер сосков; отсутствие широкоплечих и узкобедрых людей. Что касается других косметических характеристик, например, волос, то количество причесок было столь же велико, что и разнообразие одежд, хотя в целом волосы стригли коротко. Туалеты же лидомцев отличались совершенно неповторимым характером, и для Чарли это было одним из явных указаний на принадлежность к женскому полу.

Затем он задумался о том, как донести до Милвиса все, что он хотел высказать. Чарли уже мог бегло говорить по-лидомски, но все же на каждом шагу он встречал языковые трудности. Чарли посмотрел на насупившегося и терпеливо ждущего Милвиса и сказал сам себе по-лидомски: «Я гляжу на него». — Здесь Чарли впервые столкнулся с местоимением «его», которое в английским языке указывало на мужской род, а в лидомском — вроде как бы было бесполым, то есть не имело рода. В английском языке «оно» — безличное местоимение, примерно, такое же местоимение — причем только одно! — было в лидомском языке. Оно не имело рода! То есть, когда Чарли думал, что говорит «он», это было его ошибкой, и теперь он понял это.

Значило ли отсутствие рода у местоимений отсутствие полового деления на Лидоме? Ведь только этим можно было бы объяснить неожиданный ответ Филоса: здесь никогда не видели мужчину, но при этом обитатели не были женщинами.

В языке существовали понятия «мужчина» и «женщина»… а в реальности — двуполость. Лидомцы — все без исключения — были двуполыми.

Он посмотрел прямо в терпеливые глаза Милвиса и медленно произнес:

— Вы — двуполые?

Милвис не сделал никакого движения и долго хранил молчание. Затем улыбка на его лице стала шире, как будто ему было приятно увидеть реакцию на обращенном к нему лице Чарли. Медленно и мягко Милвис ответил:

— А что, это так ужасно?

— Я вовсе не думал, ужасно это или нет, — честно признался Чарли, — я просто пытаюсь догадаться, как такое возможно.

— Я покажу тебе, — Милвис поднялся за столом во весь свой рост и направился к ошеломленному Чарли.

— Привет, ковбои! — бросает, входя, Тилли Смит. — Как живете?

— У нас мужской разговор, — отвечает Смит.

Герб не остается в долгу:

— Привет, шаровики! Научились кегли выбивать?

Жанетт хвастается:

— За три удара кончаю игру.

— А как насчет выпить? — осведомился Тилли.

— Без нас, — быстро отказывается Герб, звеня остатками льда в бокале. — Я уже выпил, да и поздно.

— Мне тоже пора, — присоединяется Жанетт, понимая намек мужа.

— Спасибо за выпивку и грязные шутки, — подмигивает на прощание Герб Смиту.

— Не будем рассказывать им о девочках из варьете, — подхватывает Смит.

Жанетт делает широкий мах рукой, имитируя бросок шара:

— Спокойной ночи, Тилли. Не сбивай руку. Тилли также машет руками так, что Смит откидывается подальше на своем диване, впрочем он вообще любит сидеть развалившись. Рейлы собирают сумку со снаряжением для игры в шары, и Герб преувеличенно кряхтит, вскидывая ее на плечо. Жанетт вынимает из розетки электронную няньку и сует ее Гербу под левую руку, свою сумочку она сует ему под правую руку и ждет, пока он откроет ей коленом дверь ведь она леди.

— Следуй за мной, — и Чарли пошел за Милвисом в меньшую комнату.

Весь торец комнаты — от пола до потолка — имел множество прорезей с табличками возле них, Чарли показалось, что это картотека. Здесь, как и везде, заметно было нежелание располагать предметы упорядоченно. Прорези были устроены в виде арки… они напоминали арки, которые как-то рисовал лектор на лекции по эргономике — максимальная досягаемость правой руки, оптимальная досягаемость левой руки и так далее. У одной из стен стояла мягкая скамья — она напоминала экзаменационный стол. Проходя мимо скамьи, Милвис нежно похлопал по ней, и она начала двигаться за ним, постепенно становясь ниже. Скамья прекратила движение за десять футов от стены, когда ее высота была равна высоте нормального стула.

— Присядь, — бросил Милвис через плечо.

Чарли осторожно сел, следя за тем, как высокий лидомец осматривал таблички, что-то выбирая. Наконец он, с уверенностью он произнес:

— Вот!

Своими тонкими пальцами Милвис провел по одной из прорезей и отвел руку вниз. Из щели полезла лента шириной не менее трех футов и длиной около семи футов. По мере выхода ленты освещение в комнате становилось все темнее, а изображение на ленте все ярче. Милвис еще раз повел рукой, и из другой щели начала выходить лента. Сам он подсел к Чарли.

В комнате стало совсем темно, светились лишь изображения на лентах. На них были представлены в цвете виды лидомца спереди и сбоку, одетого лишь в шелковый спорран, шириной вверху не более ладони, начинавшийся, примерно, на дюйм над пупком и ниспадавший до середины бедра. Внизу спорран расширялся и закрывал переднюю часть ног. Чарли уже видел такие спорраны, которые были и больше, и меньше, чем этот, ярко окрашены в красный, зеленый, синий, пурпурный и снежно-белый цвет. Но он еще не видел ни одного лидомца, который бы ходил без споррана. Очевидно, это запрещалось или существовало табу. Чарли не стал пока ничего спрашивать.

— Расчленим тело, — непонятным для Чарли Джонса способом Милвис изменил вид изображения на ленте: Спорран и кожа под ним исчезли, открыв брюшную полость. Неизвестно откуда появившейся черной указкой Милвис указывал на различные органы и рассказывал об их функциях. Конец указки принимал при этом вид то иглы, то маленькой окружности, стрелки или полумесяца, в зависимости от желания Милвиса. Язык объяснений был краток и соответствовал вопросам Чарли.

Как много вопросов задал Чарли! Куда исчезло его смущение! Он дал волю своему любопытству — вот когда сказались как его страсть к беспорядочному, всеядному, бесконечному чтению, так и огромные пробелы в его знаниях. И то, и другое оказались значительно большими, чем Чарли предполагал. Он знал существенно больше, чем сам думал, но при этом проявил невежество во многих вопросах.

Анатомические подробности показались ему захватывающими, как это обычно и бывает, потому что ученика охватывает невольное восхищение чудом природы и той искусностью,