Сердце на палитре - Художник Зураб Церетели - Лев Колодный

— Юрий Михайлович, логично было бы восстановить тот облик часовни, что был.

Не все москвичи оказались столь консервативны.

— Слава Богу, что у новой России есть с новым взглядом люди и им дают дорогу такие личности как Лужков, Церетели Я уверена, есть много других. Москва строится, хорошеет, обретает свое лицо. Дай Бог!

— Считаю необходимым построить такую красивую хрустальную часовню. Она украсит Москву и площадь.

— Я проголосовал зеленым камнем, а взял на память о Москве красный!

Я процитировал три высказывания «за» и три «против», чтобы представить оба взгляда. Но если бы мне пришлось объективности ради дать их пропорционально итогам голосования, то я должен был бы привести одно мнение традиционалиста и девять мнений сторонников прогресса. Записи в книге отзывов и голосование дали почти один и тот же результат. Оставили письменные отзывы 994 человека. Камушками проголосовали 52 тысячи 611 человек. Один из десяти высказался против хрустальной часовни, девять — за. Свое мнение народ выразил в 1997 году. Пять лет тому назад. Тогда же было принято решение — построить часовню, завершить формирование архитектурного облика торгового комплекса "Охотный ряд". Но это намерение осталось на бумаге.

Многим проектам помешал разразившийся экономический кризис. Очевидно, сыграло свою роль противодействие главного архитектора Москвы, прессы, ЭКОСА, ревнителей старины. Их мнения тоже брались в расчет правительством города, не желающего пережить еще раз потрясение времен Петра.

Так или иначе, наступила, по выражению Церетели, «пауза». С тех пор в Москве не появилось ни одного нового монумента Церетели, если не считать фигуры клоунов на Цветном бульваре напротив старого цирка. Это не значит, что за минувшее время он ничем больше не поразил город и мир. Но об этом в следующих главах книги.

Конец двенадцатой главы

ХРАМ ХРИСТА.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ о самом "большом проекте Лужкова", где наш герой отлил кресты и врата. И с артелью художников расписал главный купол, под которым помещаются свыше десяти тысяч человек.

Ни одна стройка Москвы не начиналась под такие громы и молнии, как эта. На месте бассейна «Москва» на Рождество 1995 года заложили камень "по случаю воссозданию храма Христа Спасителя". Почти также называлось подписанное Юрием Лужковым 31 мая 1994 года постановление под № 463 "О воссоздании храма Христа Спасителя". Его публично заклеймили как документ, который "являет собою такую гремучую смесь небрежности, недомолвок, лукавства, что смолчать людям мало-мальски сведущим, совестливым трудно".

Эти люди не молчали. Они протестовали везде, где только могли. "Мы ввязались в очередной долгострой, в который на первых порах со свистом улетят спонсорские миллионы", потом "кадавр лет на сорок припадет к вымени бюджета городского или государственного". Так обличал один «сведущий». Другой «совестливый» пугал, что собор, "украшенный художником Ильей Глазуновым и скульптором Зурабом Церетели, не будет храмом Христа Спасителя, который построил Константин Тон. Это будет просто плохое, грубое, дилетантское произведение, «реставрация» со смутной идейной программой, неудачно вписанное в давно изменившееся градостроительное окружение".

Как в дни, когда начали копать котлован на Манежной площади, полетели стрелы, нацеленные в мэра Москвы.

"Нужен ли столице новый БАМ?".

"У нас есть дела поважнее".

"Театр времен Лужкова и Синода".

"Покаяние за счет бюджета".

"Храм Христа или памятник мэру?".

"Дорога от Храма".

"Еще одна стройка века?".

Последний вопрос задавал не автор желтой прессы, его ставил ребром с берегов Невы всеми уважаемый знаток древнерусской культуры академик Дмитрий Сергеевич Лихачев.

Прослеживалась знакомая нам закономерность, чем либеральнее являлся рупор, чем ближе к олигархам, владевшими СМИ, тем злее и оскорбительнее звучали выпады в адрес постановщика последнего акта драмы под названием "Храм Христа Спасителя в Москве". Даже доброжелательно настроенные по отношению к взорванной святыне искусствоведы выступали против задуманного. "Да, — говорили они, — Храм достоин бессмертия. Восстановим его виртуально, нарисуем лучом в московском небе".

"Уничтоженный фундамент нарушил геологическую структуру территории и сделал невозможным сооружение большого здания", — утверждал некий геолог.

Другой довод выдвигали ревнители старины, поборники подлинности:

"Достичь уровня мастерства предков невозможно. Они строили с благоговейной мыслью о смысле памятника. А у современных строителей такого помысла нет, они в большинстве своем атеисты".

Появился «думающий», который взывал к совести власти и предрекал, что "уже не миллиарды, а триллионы у детей отрывают, чтобы Илья Глазунов и подобранная им артель художников-коммерсантов приличные капиталы сколотить могли". Такими словами писали о художнике, который призывал воссоздать храм еще в те времена, когда нынешние обличители не ведали ничего о нем. В конце января 1962 года на Старой площади состоялось совещание. Его созвала Идеологическая комиссия ЦК партии, чтобы сплотить интеллигенцию под знаменами нового лидера КПСС, незадолго до этого громившего художников в Манеже. Тогда пригласили в ЦК партии Булата Окуджаву, Евгения Евтушенко, Андрея Вознесенского, художников Николая Андронова, которые вошли в историю отечественного искусства под именем «шестидесятников». Поэты просили ослабить узду цензуры, открыть двери залов и ворота стадионов для встреч с народом. Выступил тогда и приглашенный на то заседание Илья Глазунов, но говорил о другом — просил создать в Российской федерации общество охраны памятников, клеймил тех, кто сжигал иконы, ломал церкви, а под занавес заявил: "Эти факты, к сожалению, бесконечны. Все стены можно было бы расписать, как в свое время были исписаны стены взорванного храма Христа Спасителя, именами солдат, умерших за Отечество". С этих слов, я считаю, нужно писать современную историю возрождения храма. С тех пор художник десятки лет призывал восстановить собор на прежнем месте. Поэтому его имя называли как художника, который получит государственный заказ на роспись Храма.

Когда над котлованом начал расти железобетонный каркас собора, в павильоне, служившем временной выставкой, посвященной истории Храма, собрался Наблюдательный совет во главе с патриархом Алексием II. Патриарх благословил несколько новшеств. Так, строители преложили не крыть купола золотом, как прежде, на что требовалось триста килограммов драгоценного металла. А использовать покрытие золотистого цвета, применяемое в оборонной промышленности. Патриарх принял тогда от банка в дар слитки золота весом 27 килограммов. Его должно было хватить на золочение по новой технологии. На совещании зашла речь о росписях Храма. Вот тогда неожиданно поднялся с места член совета Илья Глазунов и выразил несогласие с тем, что стены собора собираются расписывать бывшие члены партийного бюро Союза художников СССР. По его словам, прежде они писали портреты Ленина, а теперь берутся за образ Христа. Он имел в виду сидевшего напротив него президента Российской академии художеств Николая Пономарева. Возражать ему никто не стал. В итоге ни Глазунов, ни художники его академии живописи, ваяния и зодчества "приличные капиталы" не сколотили, и нисколько не обогатились в Храме, чего так опасались «сведущие» и «совестливые». А право у него на это было. Давным-давно ему попал в руки купленный у букинистов большой альбом, изданный в ХIХ веке, где собор детально описан и сфотографирован. Этот альбом он подарил Юрию Лужкову с надеждой, что тот его восстановит.

— Неужели взорвали такую красоту? — поразился Лужков. — Нужно его восстановить!

И восстановил!

Хочу в книге о художнике рассказать более подробно о его друге, кому Россия обязана Храмом. Земля в излучине Москвы-реки, стянутая тетивой Павелецкой железной дороги, не успела получить исторического имени, как примыкающие к ней соседние урочища Дербеневка и Кожевники. Потому что до начала ХХ века ничем путным, кроме огородов, неприметных домов и нескольких мануфактур обзавестись не успела. На Павелецкой набережной в справочнике "Вся Москва" за 1917 год указаны четыре владения некоего Герасима Мякошина и его наследников. Не значится ни других строений, ни одного из трех нынешних Павелецких проездов, протянувшихся от пучка рельсов до набережной. Их тогда не существовало. Ни одной церкви не поставили здесь москвичи, какая же это Москва?!

Попадая сюда, оказываешься в живописной местности. Над высоким берегом Москвы-реки видишь башни знаменитых монастырей, зажатых корпусами известных заводов. На другом берегу тянутся цеха не столь крупных производств, вперемешку со втиснувшимися между ними домами, огороженными забором из крупнокалиберных труб тепловой магистрали, почему-то не закопанной в землю. По всем признакам вся эта московская земля подпадает под определение промышленной зоны, откуда до современных административных границ Москвы километров десять.