Живодер - Джош Рейнольдс

сильнее, ибо разве это не моя вина? Разве не я привел этого вероломного врага в наши самые сокровенные пределы?

Эти слова встретил хор презрительного согласия. Гексахир буквально нежился в лучах позора. Он развел руками в притворной беспомощности:

— Я могу только молить вас о прощении. Я думал, что исправлю свою ошибку, сам заставлю этого вероломного зверя подчиниться, но теперь вижу, что это выше даже моих сил. Поэтому я обращаюсь к вам, синод Тринадцати Шрамов, и прошу вашей помощи в решении стоящей перед нами проблемы.

— А почему мы должны этим заниматься, Гексахир? — выкрикнул какой-то гемункул. — Это ты устроил бардак. Ты и разбирайся.

Многие закивали, по залу прокатилась жидкая волна аплодисментов.

— Оминилиан, как я уже сказал, я пытался. — Гексахир пригвоздил крикуна взглядом. — И этот бардак оказался мне не по зубам. Хотя в конечном счете вся вина лежит на мне, но это наша слабость — наша слабость — позволила ему украсть секреты ковена. А что, даже ты, Оминилиан… Разве не ты учил его, как лучше всего выращивать мозговую ткань? — Гексахир наставил обвиняющий перст на другого гемункула: — Или ты, Ксакцер, — разве не ты обучил его искусству массовой биорепликации? — Перст прыгнул влево: — А ты, Маргилий… Какую нежную ерунду он напел тебе на ушко, что убедил тебя выдать секрет повышения эластичности кожи?

Снова прокатился говорок, но на этот раз в нем не было ничего насмешливого. В море чужих лиц Олеандр прочел тревогу. По крайней мере, среди тех, у кого было лицо. Особенно у тех, кого назвали по имени.

— Мы все виновны, — продолжал Гексахир. — Виновны в грехе жалости. Невозможно взглянуть на подобное существо и не испытать к нему хоть каплю сочувствия. Вот в чем наша слабость, братья и сестры: яд доброты течет в наших жилах. И мы всегда страдали от него. Мы раздаем свои дары слабым и нуждающимся, разве не так? Мелкие кабалы нижней Комморры всегда обращаются к нам, потому что знают: нам… не все равно.

Гексахир посмотрел вокруг:

— Мы филантропы, братья и сестры. И уже не в первый раз нашей добротой воспользовались. — Он хлопнул ладонью по трибуне. — Другие ковены — они видят это и шепчутся меж собой. Шепчутся, что мы слабы. А мы слабы! Ведь что такое доброта, как не слабость?

Гексахир сделал паузу, чтобы в зале наступила тишина, и налег на трибуну:

— Вот почему я охотился за ним, за этим вероломным мон-кеем. Ради нас. Ради вас. Это моя обязанность как главы кабала. — Он рванул на себе одежды, изображая скорбное сожаление. — Moй долг.

Гексахир сгорбился, плотская маска скукожилась. Олеандру даже показалась, что в ее резиновых складках блеснули настоящие слезы.

— Но я потерпел неудачу, — тяжело изрек оратор. — Мы станем изгоями — хуже того, добычей. Все до единого кабалы Комморры набросятся на нас и станут рвать нашу плоть, словно голодная стая шпилевых летучих мышей. Мы будем сброшены со своего пьедестала и рассеяны! — Он помолчал. — Уверен, кому-то из вас удастся найти новый дом. А вот другим… что ж.

— Мы это знаем, Гексахир, — заговорила Диомона. Она стояла высоко на задней скамье, окруженная сторонниками. — Как наш лидер, ты должен был разобраться с этим вопросом. Вместо этого ты дал мон-кею сбежать.

— Если ты забыла, дорогая Диомона, ты была тогда со мной. И ты, Аркуриат. Рестемен. Элишия. Четверо из вас сопровождали меня, и ни один не предугадал, что наша добыча сбежит. Он умен — я вас предупреждал. Слишком умен, чтобы продолжать играть с ним в эти глупые игры. — Гексахир громко вздохнул и покачал головой. — Признаю, я ошибся в своем суждении. Меня обуяла гордыня. Но больше это не повторится. — Он снова налег на трибуну. — Сила нашего синода всегда заключалась в единстве. Вместе мы творили чудеса. Так давайте сотворим еще одно чудо.

— Красивые слова, но как мы его найдем? — поинтересовалась Диомона. Раздались голоса сторонников в ее поддержку. — Ты каким-то образом сумел угадать, где он находится?

— Я бы предпочел выражение «вывел на основании фактов», — ответил Гексахир. Это вызвало некоторые смешки на местах. У главы ковена тоже были свои сторонники, пусть и редкие. Гексахир подал знак, и из-под подиума вырос мясистый полип. Когда он поравнялся с трибуной, на его кончике проклюнулся жемчужный шар. Гексахир раскинул над ним руки, и шар замерцал болезненным сиянием.

Сияние сгустилось в луч света, который рассыпался в воздухе, разделяясь на артериальную диаграмму Паутины.

— Узрите узел Паутины забытого храма-дворца Азуриана, — прогремел Гексахир. — Проход между одним миром и другим.

— Нам всем известно, что такое узел Паутины, Гексахир, — влезла Диомона.

— Просто поясняю на всякий случай. Этот узел — особенный, как вы могли уже догадаться. Ибо это дорога в сердце территории нашей добычи. И довольно широкая дорога, к тому же. Такая, что пройдет целая армия. — Он обвел глазами присутствующих. — Наша армия.

Тишина. На мгновение Олеандру показалось, что ничего не получилось. Но тут Гексахир раскинул руки:

— Вы видите? Это тот шанс, которого мы ждали. Мы превратим его жалкую империю в кладбище трупов. Разрушим каждое укрепление, сожжем все планеты дотла. Мы очистим звезды от его созданий. От него останется лишь воспоминание, а скоро забудется и оно.

Гексахир оглянулся, взирая сверху на внимающие лица своего ковена:

— Больше никаких игр. Больше никакой резни по мелочам. На карту поставлена наша гордость, братья и сестры. Он плюнул на нас и на нашу дружбу. Я этого не потерплю. — Гексахир стукнул кулаками по трибуне. — Я этого не потерплю! — Он навис над залом. — Мы заставим всю Комморру содрогнуться от нашей жестокости! Мы сделаем из Фабия Байла такой пример, что зарыдают даже звезды!

Спектакль произвел должный эффект. Гемункулы поднялись со своих скамеек и зааплодировали — сдержанно, но горячо. Кое-кто, такие как Диомона, хмурились и не хлопали. Но и не возражали, Гексахир говорил что-то еще, но Олеандр уже не слушал.

Вместо этого он впился глазами в яркую фигуру, сидящую высоко над всеми остальными. Ходящая-по-покрову пришла убедиться, что Гексахир сдержит свое обещание, На мгновение ее лицо стало лицом незнакомого друкари. Затем мелькнуло узкое лицо Пешига с застывшей улыбкой и сменилось чем-то, напоминающим лицо самого Олеандра.

Он уставился на самого себя, и руки сами собой сжались в кулаки. Через секунду Силандри там уже не было. Олеандр заставил себя расслабиться, и тут подиум опустился, с него сошел Гексахир.

— Видишь, Олеандр? — крикнул он. — Как я и сказал, устраивающее всех завершение.

— Вижу, — отозвался Олеандр. — И что теперь?

Гемункул пронесся мимо:

— Теперь? Теперь