Зеркало Велеса - Александр Прозоров

– За десять ден дойдет, – увязав в два мешка почти четверть туши, решил боярин. – И мыслю я, штуку эту твою хитрую тоже надобно нам прихватить. Пусть люди посмотрят.

– Куда прихватить, батюшка? – не понял новик.

– Как куда? В Москву, Андрюша, в Москву. Пора за выслугу свою серебро от казны получить. Ну, и тебя показать. Новик ты или нет? Со мной поедешь, сын!

Приют худородных

Выехали, разумеется, еще затемно, на десяти конях. Боярин с новиком, Вторуша, Никита и шесть вьючных лошадей. Или заводных – как посмотреть. Везли на них дорожные припасы: ячмень, вино, пироги – и кое-какое добро. Но сильно не нагружали, так что скакуны легко могли идти и на рысях.

Свои земли Василий Ярославович знал наизусть, мог ориентироваться среди лесов и ручьев в полном мраке. Да и заблудиться или попасть в яму на речном льду трудновато. Поэтому по Окнице и Линнице путники промчались, несмотря на ночь, широким шагом и на шлях выехали, когда небо только-только начало светлеть. Повернули направо – и сразу перешли на рысь. Самый неприятный аллюр, при котором, как кажется, седло не просто дергается снизу, а специально метится: как бы хорошенько поддать тебе деревянным сиденьем по мягкому месту. Желаннее всего на рысях – просто встать на ноги. Но невозможно же стоять на ногах всю дорогу! А путь получился не малый. Ровно десять дней вышло – хотя и мчались они ходко. Сорок минут рыси, двадцать – широким шагом, потом опять рысью. Ночевали на постоялых дворах, так что времени на уход за лошадьми или еду почти не тратили.

Десять дней на рысях! В конце второго дня Андрей мог спать только на животе. К концу третьего – ходил, расставив колени в разные стороны. К концу четвертого – начал потихоньку сходить с ума и думал лишь об одном: когда все это кончится?

На четвертый день селения уже перестали прятаться от дороги, выставляя свои подворья на любование проезжающим. Постоялые дворы тоже попадались уже не только возле городов, но и на перекрестках, в деревнях, а то и просто на длинном однообразном переходе. Время от времени в стороне от дорог встречались монастыри – обнесенные могучими каменными станами, с высокими башнями, смотрящими на прихожан разрезами множества бойниц, и города – с золотыми куполами храмов и широко раскинувшимися посадами. На созерцание красот у путников не оставалось ни времени, ни желания. Во всяком случае, у Зверева. Его спутники, может, все это уж наизусть помнили.

На восьмой день пути дорога расширилась метров до десяти и постоянно была запружена санями и телегами, что катились по два ряда в каждом направлении. На девятый – полос стало уже по три в обе стороны. После полудня десятого дня Вторуша вскинул руку и произнес долгожданные слова:

– Гляньте, «Иван Великий» золотом блестит. Ну, стало быть, доехали. Москва.

Андрей, ненадолго забыв о боли в спине, ногах и седалище, привстал в стременах, вглядываясь вперед. Сердце кольнуло неожиданным узнаванием. Это была она, примелькавшаяся с детства на открытках, в телепередачах и теперь пришедшая к нему через четыре долгих столетия, знаменитая колокольня в московском Кремле. «Иван Великий»[20 – Колокльня «Иван Великий» построена в 1505-1508 годах. Самое высокое здание в Москве чуть ли не до XX века].

Больше ничего знакомого не было. Столица встретила их обычной земляной стеной – пусть и более высокой, нежели в Великих Луках. Деревянные стены, деревянные башни. Вот только терем над воротами поразил забавным архитектурным решением. В него оказалась встроена церковь с небольшой колокольней и зеленым шатром-луковкой. Церковь была довольно большая: снизу помещались бок о бок четверо ворот – двое на въезд, двое на выезд, между ними шли мощные стены. Разумеется, наружную стену храма украшали многочисленные бойницы. На покровительство Бога надейся, но и сам защищаться не забывай!

Первое, что хотелось сделать в городе – это покрепче зажать нос. Каждый день по этим улицам проходили десятки тысяч коней, тысячи коров и неведомо сколько более мелкой живности. И все они были воспитаны, как обычная скотина. В Себеже и Великих Луках атмосфера на озон тоже не очень походила – но там число жителей измерялось тысячами. А здесь – многими десятками тысяч. И каждый, естественно, имел хоть одного коня, хоть одну корову. Ну, и еще что-то для разнообразия стола…

Ни о каком снеге тут можно было не вспоминать. То, что лежало на земле, было перемолото в желтую вязкую жижу. То, что на крышах – давно почернело от сажи. Мостовая, о которой Андрей где-то что-то читал, если и имелась, то, наверное, в Кремле, либо у подворий особо ценных вельмож.

Боярин Василий Ярославович уверенно ориентировался в лабиринте темных влажных частоколов и глухих стен и вел отряд широким шагом, пока наконец не спешился на брошенные возле ворот доски. Решительно постучал. Через пару минут ворота приоткрылись, женщина в тулупе и простом платке окинула гостей взглядом, потянула створку на себя.

Боярин вошел, повернул к коновязи. Следом спешился и вошел новик, потом холопы. Гости не спеша отпустили коням подпруги, пригладили их, успокаивая и поясняя, что пришло время отдыха. Двор был не очень большой, как треть усадьбы. Но для города – очень даже неплохо. Дом же по размерам не уступал хоромам Василия Ярославовича.

Хлопнула дверь, на крыльце появился краснорожий боярин со шрамом через левую щеку, с реденькой короткой бородой, в шубе с длинными рукавами и в красной суконной ферязи. Чуть покачиваясь, он раскрыл объятия:

– Кто к нам приехал, кто этот гость дорогой? А мы уж два дни дождаться не можем! Ай, гость долгожданный!

Лисьин рассмеялся, поднялся по лестнице, обнялся с пьяненьким хозяином:

– Ну, как ты, Иван Юрьевич?

– А ныне и ничего, – мотнул головой тот. – Заходи. Ну, холопы твои все знают, разберутся.

– Погоди… – Василий Ярославович жестом подозвал к себе Зверева. – Смотри, кого я привез.

– Кого?

– Сын это мой, Андрей. Ныне уже новик, в поход со мной сходил.

– Андрюша… – Боярин сбежал по ступенькам, обнял Зверева и слюняво расцеловал: – Ты меня помнишь, дитятко? Помнишь Ваню Кошкина?

– Да ему пять лет было, Иван Юрьевич.

– Да? Не помнишь? Ну, так идем, вспоминать будем!

Вслед за взрослыми боярами Андрей поднялся на крыльцо, остановился. Вторуша и Никита расседлывали коней, относили вьюки в сарай. Это означало, что в Москве все они будут жить, скорее всего, именно здесь. Эта идея Звереву не очень понравилась – но что он мог поделать?

– Андрюша, где ты там потерялся?

Новик вздохнул, вошел в двери.

Трапезная здешняя была вдвое больше лисьинской – даже столб в центре пришлось поставить, чтобы перекрытия потолок удержали. Стены оштукатурены, расписаны цветами н неведомыми зверьми. Стол к приходу новых гостей был изрядно разорен: на скатерти стояли полупустые блюда, миски, подносы, валялись опрокинутые крынки и медные кувшины. Из лавок, стоявших вдоль столов, тоже – будто с какой-то целью – была опрокинута каждая вторая. На прочих лавках расположились два десятка гостей в атласных и ситцевых рубахах, а некоторые даже и в шелковых; сапоги играли изумрудными, багряными и сапфировыми оттенками. Что касается ферязей и кафтанов – они валялись на коврах, у стен, и лишь некоторые были сложены на скамьях под окнами.