Восьмое правило волшебника, или Голая империя - Терри Гудкайнд

Энн заставила себя удержаться на ногах и усмехнулась.

— Я пока жива. И не благодаря тебе, Натан.

Конечно, она помнила, как высок и широк в плечах Натан. Но сейчас его голова касалась отметин резца на потолке, и он казался куда выше, чем она помнила. Казалось, и плечи Натана стали шире и заполняли собой всю комнату. На ногах вошедшего были высокие сапоги. Он был одет в белую кружевную рубашку и жилет. На плечах лежал элегантный зеленый плащ. На левом бедре висел меч в изящных ножнах, поблескивающих в тусклом свете.

Лицо мужчины, такое красивое, так непохожее на другие лица, заставило сердце Энн биться сильнее.

Натан улыбнулся — так, как мог улыбаться только Рал, в его улыбке были и радость, и нетерпение, и ощущение собственной силы. Он выглядел так, как если бы собирался сжать девицу в объятиях и поцеловать без разрешения.

— Но дорогая, здесь ты в безопасности, — ее тюремщик обвел рукой каморку. — Никто не причинит тебе зла. Никто не потревожит. Тебя хорошо кормят — даже вино каждый день приносят. Чего тебе еще хотеть?

Сжав кулаки, Энн сделала вперед шаг, который заставил Морд-Сит выхватить эйджил, хотя Найда и не сдвинулась с места. Натан не шевельнулся. Все так же улыбаясь, он смотрел на нее.

— Чего еще мне хотеть! — выкрикнула Энн. — Чего еще мне желать? Я хочу уйти отсюда! Вот чего я хочу!

Легкая, понимающая улыбка Натана кольнула ее в самое сердце.

— И вправду, — только и сказал он, тихо обвинив ее.

Энн повернулась к Морд-Сит.

— Что ты ему сказала?

— Найда сказала, что ты хочешь видеть меня, — ответил Натан вместо охранницы. Он раскинул руки. — И вот я здесь, как ты и просила. Зачем я тебе понадобился, дорогая?

— Хватит заботиться обо мне, Натан, — раздраженно сказала Энн. — Ты прекрасно знаешь, почему я хотела тебя видеть. Ты знаешь, зачем я здесь, в Д'Харе, зачем я пришла в Народный Дворец.

Натан сложил за спиной руки. Улыбка исчезла с его лица.

— Найда, не оставишь ли ты нас? — попросил он. — Она хорошая девочка.

Морд-Сит бросила на Энн недобрый взгляд. Необходимости в ее присутствии не было: узница не сможет сделать что-нибудь Натану. Он — волшебник — было излишне говорить, что он самый великий волшебник всех времен, — и предок Дома Ралов. Он не боится этой старой ведьмы.

Найда одарила Натана взглядом, в котором читалось «Если я тебе понадоблюсь, только позови», и грациозно проскользнула в дверь, подобно кошке, легко пролезающей сквозь плетень.

Натан стоял посреди комнаты, по-прежнему сложив за спиной руки и ожидая, что скажет та, кто его вызвала.

Энн отвернулась и присела на конец скамьи, которая служили ей и постелью, и столом, и стулом. Она откинула одеяло и поискала что-то в его складках. Пальцы нашли холодный металл. Энн вытащила предмет и встала, но ее тень не позволяла догадаться, что это.

Наконец она обернулась.

— Натан, у меня кое-что есть для тебя.

Энн достала Рада-Хан, который надевала когда-то на его шею. Сейчас она чувствовала, что не знает, как ей это удавалось. Но она одевала, это она помнит точно. Тогда она была Энналина Альдурен, Прелат Сестер Света. Когда-то она была Прелат. Энн передала свою власть Верне, прежде чем инсценировала их с Натаном смерть.

— Хочешь, чтобы я одел это ожерелье? — тихо спросил пророк. — Думаешь, я позволю?

Энн покачала головой.

— Нет, Натан, я хочу отдать его тебе. Я много думала, сидя здесь. О том, что, может быть, я никогда уже отсюда не выйду.

— Какое совпадение, — откликнулся Натан. — Я провел много времени, думая о том же самом.

— Да, я знаю, — Энн кивнула. — Вот. Возьми его. — Она протянула Рада-Хан. — Не хочу его видеть. Натан, я ненавидела делать это. Особенно по отношению к тебе. Мне теперь кажется, моя жизнь была бесполезна. Прости меня за то, что запирала тебя щитами. Если бы я могла снова прожить свою жизнь, я бы никогда не сделала так… Я не жду от тебя милости. Я не была милостива к тебе.

— Да. Не была, — произнес Натан. Его бирюзовые глаза смотрели прямо в ее глаза. Он смотрел по-особому. Так же пронизывающе, по-раловски, смотрит Ричард. — Значит, ты просишь прощения за то, что держала меня в темнице всю мою жизнь. Ты знаешь, Энн, почему это было плохо? Знаешь, в чем вся ирония?

Вопреки своему желанию Энн услышала собственный голос:

— Какая ирония?

— Ну, — он пожал плечами. — Ради чего мы боремся?

— Натан, ты хорошо знаешь, ради чего мы боремся.

— Да, конечно, я знаю. А ты? Скажи, что мы пытаемся защитить, сохранить живым?

— Искру магии, данную нам Создателем, конечно. Мы боремся за то, чтобы она осталась в этом мире. Боремся за жизнь тех, кто родился с ней, за то, чтобы они научились владеть ею. Мы боремся за всех, обладающих даром.

— Немного иронично, тебе не кажется? То, за что ты так борешься, пугает тебя. Имперский Орден считает, что не в интересах человечества позволять тем, кто владеет магией, использовать ее, поэтому эту уникальную способность следует искоренить. Они заявляют, что когда все не будут обладать даром, тогда те, кто будет иметь искру, могут стать опасными. Ведь такие люди могут захотеть прожить собственную жизнь. Потому-то, как считает Орден, имеющие искру должны быть изгнаны из этого мира, чтобы мир стал лучше для всех остальных.

Ты тоже работала над этим всю свою жизнь, сама обманывалась теми же ложными идеями, Энн. Ты сделала меня пленником из-за моего дара. Наказала только за мою способность делать то, чего не могут другие, за то, что я награжден от рождения злым даром, которого нет у остального человечества.

Ты утверждаешь, будто хочешь сохранить в других то, чего так боишься во мне — мою исключительную способность. Будто ты работаешь над тем, чтобы рожденные с даром могли прожить свою собственную жизнь, наилучшим образом развили свою способность… Но ты лишила этого права меня.

— Если мне по душе свобода охоты для волков Создателя, это еще не значит, что я хочу стать их обедом.

— Я не волк. Я человек, — придвинулся к ней Натан. — Ты заставила меня жить в тюрьме за то, кто я есть, потому что боялась моей способности. Ты убедила себя в доброте и правильности своего поступка. Все мы верим, что боремся за светлое будущее людей, в котором они будут самими собой. Ты сказала себе, что тюрьма — это правильно, но это ложь. Ты пыталась обмануть себя, отказываясь видеть истинную сущность принципов, которые так истово защищала. Оглянись, Энн. — Он обвел руками каменные стены. — Вот что ты защищала, вот что ты уготовила тем, у кого, как ты решила, нет права на собственную жизнь. Ты решила так же, как и Орден. Будто тот, кто обладает большими способностями, должен быть отрезан от тех, у кого этих способностей меньше. Неважно, как ты собиралась украсить выстроенную тобой темницу — вот как она выглядит внутри.