Канцлер - Нина Соротокина

К обедне великая княгиня явилась с жесточайшей головной болью. Никто с ней ни о чем не говорил, все вели себя так, словно ничего не знали о главном событии — падении канцлера, однако если она обращала на них взгляд, то замирали, ежились, а потом отводили глаза.

Следующий день начался с венчания двух кавалеров — Нарышкина и юного Бутурлина. Сам обряд венчания и последующие за ним праздники, ужин и бал, обещали быть очень пышными. Маршалом-распорядителем был сам прокурор Никита Юрьевич Трубецкой. Но все что-то мешкали начинать, уже и молодые испереживались, и публика устала. Ждали государыню, да так и не дождались. Не было ее и вечером на балу. Екатерина места себе не находила. Ей казалось, что достаточно только глянуть на Елизавету, и ясна будет ее судьба — жены наследника престола. Предчувствия были одно страшнее другого.

Перед ужином во время прохода по коридору, все шли к столу, она мельком увидела Понятовского. Он тут же замедлил шаги, намереваясь очутиться с ней рядом и заговорить, но увидел условный знак — скрещенные пальцы правой руки. Это у них давно обозначало — опасность! Для того, чтобы Понятовский рассмотрел знак в толчее, она поднесла пальцы к губам, словно желала почесать их.

После ужина Екатерина, веселая и возбужденная (знающие ее близко видели искусственность этого веселья), подошла танцующей походкой к Трубецкому.

— Какой яркий! Прямо петушиный хвост! — она тронула ленты маршальского жезла, который Трубецкой держал в руке, потом лицо ее приняло шутливо-серьезное выражение. — Никита Юрьевич, поясните. Нашли ли больше преступлений, чем преступников, или у вас больше преступников, чем преступлений?

Князя не обманул игривый тон, он понял всю важность вопроса.

— Мы сделаем то, что велело нам провидение, — он улыбнулся желчно. — А преступления отыскать не трудно.

Екатерина пошла танцевать, но спустя полчаса подошла к старшему Бутурлину с тем же вопросом. Отец молодожена был в хорошем настроении, и ответ его был мягче.

— Арестовали Алексея Петровича, а теперь ищем причину, почему мы это сделали, — сказал он со мехом. — Канцлер сам же нам за это и попенял. Документы, говорит, не умеете без меня толком оформить. Я думаю — обойдется. Какой епиграф, такой и епилог.

Ответы государственных мужей были как будто искренни, но вполне могло быть, что искренность их была нарочитой. Они просто отмахивались от нее, чтоб под ухом не жужжала.

Во время контрданса статс-дама ее величества Шаргородская сделала знак рукой, в нем можно было прочитать и приветствие, и указание: идите, мол, туда, вот в эту дверь, надо поговорить. Шаргородская всегда хорошо относилась к великой княгине, и она с трудом дождалась конца танца.

— Ваше высочество, — начала статс-дама взволнованно, как только они уединились в небольшой комнатке, гардеробной или буфетной, — я давно хотела поговорить с вами, но, видимо, мое сообщение опоздало.

— Опоздало? Почему?

— Потому что граф Бестужев арестован. И я советую вам принять все меры предосторожности. Я не могла поговорить с вами раньше ввиду уединенного образа жизни вашей последнее время.

— Попросту говоря, вас ко мне не пускали?

— Можно сказать и так, — прошептала Шаргородская, покраснев.

«Черт побери!» — мысленно выругалась Екатерина. Во всем виновата ее беременность, потом роды… Зачем рожать детей, если их у тебя тут же отнимают? Ее дочери уже два месяца, кажется… а ее до сих пор не пустили к ребенку. Но это полбеды! Это успеется. Плохо то, что она потеряла бдительность. Она просмотрела, пропустила, не заметила главных подпольных событий, происходящих во дворце. Ее обвели вокруг пальца! Даже о любимом Понятовском она подумала вдруг с раздражением. Любовь хороша под мирным небом, а когда под тобой дымится земля, то все эти нежности только помеха.

Шаргородская терпеливо ждала, когда великая княгиня справится со своим волнением, перестанет ходить по комнатке, мрачно глядя в пол.

— Ну, я слушаю вас, — сказала она наконец.

— В конце декабря, перед самым Новым годом, Александр Иванович Шувалов ездил в Нарву к фельдмаршалу Апраксину.

— Зачем? — быстро спросила Екатерина и вдруг побледнела страшно.

— Точно я не знаю, но… вот какая фраза была сказана: «Апраксин-де поклялся, что никакой переписки с графом Бестужевым и вами у него не было и что внушений от великого князя в пользу короля Фридриха II он не получал».

Екатерина быстро отвернулась, чтоб скрыть чувства, отразившиеся на лице. Конечно, радость… но еще больше ее поразило сообщение о собственном муже. Она, наивная душа, совсем скинула его со счетов. Экий плут, экий мошенник! Екатерина сразу и навсегда поверила, что Петруша давал указания Апраксину. Все давали! У фельдмаршала от этих распоряжений распухла голова. Но подумайте, какой прыткий у нее муж! И какой скрытный! Теперь уже не понять, чьи распоряжения выполнял старый, толстый Апраксин, отводя армию на зимние квартиры…

— Откуда эти сведения?

— Моя комната во дворце, — заторопилась Шаргородская, — расположена рядом с апартаментами графа Шувалова. Екатерина Ивановна сама мне все это и рассказала. Зашла вечерком чаю попить…

— Ай да Соляной столб! — прошептала Екатерина.

— Но я слово дала, ваше высочество, чтоб об этом — ни одной живой душе! Правда, по Петербургу об этом и так болтают, но это не важно. Главное, чтобы с моим именем не связывали.

— Спасибо, я не забуду вашей услуги, — мягко сказала Екатерина. — И никогда не подведу вас.

Воистину, это был удивительный вечер, потому что на нем случилась еще одна встреча, взволновавшая ее чрезвычайно.

После Шаргородской она вернулась в залу, подошла к столу спросить у официанта клюквенного морсу и вдруг почувствовала затылком, он даже теплый стал, чей-то взгляд. «Станислав, — прошептала она мысленно, — экий неугомонный!» Недавнее раздражение против любовника прошло. В самом деле, почему она не может позволить себе поговорить на чужих свадьбах с приятным ей человеком? Государыни нет… а сокол рядом. Как бы ни вела себя Екатерина, Елизавете все равно донесут, что она виделась с Понятовским. И почему бы ей не потанцевать с приятным ей человеком?

Она резко повернулась. Нет, это был не Понятовский. Екатерина вначале не поняла, почему этот высокий, незнакомый человек смотрит на нее так, что она затылком его чувствует? По какому праву? Какая бестактность, какая дерзость! Застыл, как изваяние! Он действительно не шевелился, просто стоял и смотрел, и взгляд его был очень внимателен, словно видел он куда больше, чем позволяла эта освещенная, праздничная зала.