Враг неведом - Ник Перумов

— Ага, от такого старичка, пожалуй, убежишь…

— Можно было убежать, — непреклонно отрезала Аэ. — Но ты предпочёл драться и проявил при этом такие… гм.. странные способности, что мы не могли тобой не заинтересоваться.

— И сильно заинтересовались? — съязвил юноша.

— Суди сам — я сразу же отправилась на тот перекрёсток… готовиться к встрече. Мне, конечно, жаль, что я тебя не убедила ещё в тот раз… сейчас ты намного крепче, недоверчивее, злее… Ты не веришь ничему и никому, только самому себе. Ты и в мой мир не веришь…

— Погоди про мир. Доскажи сперва про перекрёсток!

— Ага, зацепило? — хорошенькое личико вспыхнуло озорной улыбкой. — Сперва я думала, что легко уговорю тебя. Зачем тебе этот город? Для тебя и таких, как ты, он чужой…

— Это уж моё дело, — отрезал Твердислав. — Ну, предположим, уговорила ты меня тогда, и что бы случилось?

— Ты бы стал одним из нас, — Аэ пожала плечами.

— А зачем?

Признаться, он рассчитывал если и не сбить её с толку этим вопросом, то по крайней мере заставить хоть ненадолго растеряться. Однако же Аэ и бровью не повела:

— Как это зачем? У нас. Ты. Бы. Смог. Исполнить. Любые. Свои. Желания! — торжественно, почти по слогам проговорила она, и лицо её словно бы осветилось изнутри.

— Как это так — “все желания”? — не понял Твердислав.

— Да вот так, глупая твоя голова! Чем ты только слушал — ухом или брюхом? Я сказала именно то, что хотела сказать, и без всяких там вторых и десятых смыслов!

— Ну а если я по небу захочу летать, аки птиц?

— Если сумеешь заиметь себе такой мир, где это естественно, — то почему бы и нет? — пожала плечами Аэ.

— Естественно? Это как?

— Ну, малая гравитация, обилие сильных воздушных потоков… Слушай, я не специалист! Костяк должен быть прочный, но лёгкий…

— А где же это я, интересно, заимею мир? — саркастически осведомился Твердислав.

— О! — Аэ с важным видом подняла палец. — Вот если бы ты стал одним из нас…

— Слышал я уже эту песню, — юноша поморщился. — Это, наверное, так выглядит: валяюсь я в каком-нибудь подвале, гнилых грибов накушавшись, и кажется мне, что вокруг — мир прекрасный и удивительный, и сам я в поднебесье парю… Я ведь и сейчас под землёй. В коммуникации спустился, да так и не вышел, а ты на меня морок наслала!

— Если я наслала на тебя морок, то почему ты не допускаешь мысли, что твоё свидание с Великим Духом тоже было мороком? — прищурилась Аэ.

— Что?.. Мороком?.. Ах ты… — у Твердислава всё помутилось перед глазами от ярости.

— Эй, эй, угомонись! — Аэ отступила на шаг, а её огр, напротив, подобрался поближе. Сегодня на нём тоже были добрые стальные доспехи — Твердислав более не считался мухой, которую на одну ладонь положишь, а другой прихлопнешь. — Угомонись и рассуди логически. Если я могу делать мороки, почему их не могут делать твои нынешние друзья?

— Потому что… потому что… — не хватало воздуха, Твердислав задыхался. — Потому что они не могут. Я у них ничего подобного никогда не видел. Мороки — это злая магия…

— А почему ты уверен, что они не могут пользоваться такой магией? — внезапно осмелев, Аэ одним движением вдруг оказалась совсем рядом с Твердиславом. Тот осторожно отступил, стараясь держать в поле зрения её руки — ещё ткнёт ножом… — Почем ты знаешь, может, они хотели обмануть тебя… заставить сражаться за них… У них мало солдат, мы знаем, много механизмов, но мало живых — так почему бы не устроить эдакий питомник, садок, где будут растить бойцов? А чтобы эти бойцы не начали задавать очень много вопросов, придумали вам Великого Духа, Бога, Всеотца, Творца — называй как хочешь. Неужели ты думаешь, что с их техникой не соорудить подходящий морок? Да раз плюнуть… Ты говоришь, что тебя обманываю я — а почему бы не предположить, что тебя обманывают другие?

Твердислав стоял, невольно тиская меч. Аэ говорила логично, очень логично. И разве не мучили сомнения самого Твердислава? Разве не задавался он вопросом: а как получилось, что Учителя — единственные, кто может толковать Его волю и желания? И, восставая против приговора Учителя, приговора, вынесенного Лиззи, разве не восставал он против Его воли?

Да, но Он, милостивый и милосердный, простил Своё своевольное чадо!..

Мысли метались, точно рыбки в банке. Кто знает, на что способны те, из Звёздного Дома! Что способны они создать? Какие мороки напустить?

А если это гак…

Твердислав даже пошатнулся. Нет, нет, нет, немыслимо, невозможно, непредставимо даже!

Но страшные слова сами собой возникали у него в сознании:

“Никакого Великого Духа нет!”

Аэ не сводила глаз с искажённого мукой лица Твердислава.

“Да… если я не верю в её миры, почему я должен верить в то, что мне показали не подделку, не хитро наведённый мираж, что случается в южных пустынях?.. Но почему я должен и не верить? Умники — враги… враги всегда лгут… Да, но что плохого они сделали лично мне? Один раз попытались убить? Вздор, ты тоже убивал их. Почему я должен считать их своими врагами? Ты же видел, на что способна та же Аэ. Почему ты думаешь, что у неё не нашлось бы ничего против тебя?

Но когда я пырнул её ножом, она ничего не смогла сделать!

Или не захотела. Быть может, всё это было ею предусмотрено. И тебе позволили ударить её, чтобы ты потом мучился бы угрызениями совести, утратил бы твёрдость, стал лёгкой добычей…

Нет, нет, прочь отсюда, прочь! Не нужно ему никаких тайн, ничего не нужно! Есть Великий Дух, есть, так, растак и ещё раз перетак, есть Всеотец! Я говорил с Ним! Я слушал Его! Вы, вы, Умники, недобрые волшебники, вам никогда этого не понять, вы же никогда не знали Его, никогда не возносили Ему хвалы, никогда не собирались на общую молитву…” Тело Твердислава сотрясло внезапное рыдание. Не обращая внимания на Аэ, он ринулся вниз, в черноту и темень, ему казалось, что там — спасение…

Крик Аэ умер за спиной. Отчего-то она за ним не последовала.

И вновь под руками — железные скобы. Удивительное дело — ему, выросшему в лесах, они вместе с серокаменными стенами, тьмой и затхлостью подземелья кажутся сейчас роднее и ближе, чем залитые солнцем, покрытые буйной зеленью просторы её мира. Мира Аэ, чьё лицо вновь и вновь появляется перед глазами, как его ни отгоняй. Есть что-то завораживающее, даже не понять где — в разрезе ли глаз, в трепете ли ресниц, в едва уловимом движении губ? Он не знал.

Она то откровенно дразнила его, то, напротив, мало что не пускала в ход кулаки. И почему, почему он не может никак отделаться от этого лица? Скользит вниз по скобам, обдирая ладони, болью стараясь заглушить неотвязный зов: “Вернись, Предсказанный… Вернись, Твердь… Слышишь меня? Вернись, и все тайны этого мира станут твоими!”