Невеста Нила - Георг Эберс

Солнечный диск еще не успел окончательно исчезнуть за Ливийской горной цепью, как взмыленная четверка лошадей въехала во двор наместнического дома. Однако Юстин потерпел неудачу. Амру был в отъезде: он делал смотр войскам, расположенным между Гелиополисом и Ониу, откуда не мог вернуться раньше ночи или следующего утра.

Тем временем весь багаж сенаторской четы и многочисленный штат прислуги был благополучно перевезен из гостиницы. Белые рабы, прибывшие из Византии, смешались с черными и коричневыми невольниками покойного мукаукаса. Мартина была в восторге от своего нового помещения и превосходных, не виданных ею цветов, которыми больная хозяйка дома велела украсить обе приемные залы, отведенные для почетных гостей. Но неудачная поездка мужа в Фостат омрачила веселость сенаторши.

По ее словам само Провидение устроило так, чтобы удержать Ориона от рискованного путешествия. Оставшись в Мемфисе, он мог, во-первых, работать на пользу соотечественников, а во-вторых, помочь друзьям в несчастье. Однако молодой человек не согласился изменить принятого решения, хотя ему было тяжело противоречить доброй женщине.

— Ты не уступишь, даже если тебе понравится привезенный мной подарок? — спросила Мартина, лукаво улыбаясь.

— К сожалению, нет, — отвечал сын Георгия.

— Вот увидим, — возразила матрона и продолжала еще настойчивее прежнего, — у каждого есть качество, которое особенно красит его и делает неотразимым, так и ты, мой сын, всегда очаровывал нас своей любезностью. Твердая решимость, обнаруженная тобой сегодня, отнимает у тебя очень много привлекательного. Ты положительно неузнаваем. Будь лучше прежним уступчивым, мягким юношей!

— То есть слабохарактерным и малодушным, готовым на все, чего ни попросят добросердечные женщины вроде…

— Чего ни попросят старые друзья, — перебила сенаторша но не докончив своей речи, быстро обернулась к мужу и воскликнула: — Господи Боже, Юстин, подойди скорее сюда к окну! Ну, видал ли ты когда-нибудь такое сочетание пурпура и золота на небе? Древние пирамиды, вон там в пустыне, и вся окрестность как будто охвачены пламенем. Однако, великий Сезострис — так называла Мартина в шутку своего любимца Ориона, — пора показать тебе привезенные подарки. Прежде всего этот обруч, — и гостья подала юноше дорогой браслет с разными камнями греческой работы, — нет, нет, подожди благодарить, — продолжала она, — у меня есть для тебя кое-что получше… Но эта вещь довольно объемиста и, кроме того… Пойдем со мной!

Говоря таким образом, сенаторша вышла из залы в прихожую и приблизилась к дверям комнаты, которая принадлежала раньше Пауле, а в последнее время служила спальней Ориону. Приотворив одну половину двери, Мартина заглянула туда, отступила назад и подвела к порогу юношу.

— Вот твой подарок! — произнесла она с торжествующим видом, слегка подталкивая юношу вперед.

Орион неожиданно увидел перед собой Элиодору. Она стояла у самого окна. Розовый отблеск зари обливал ее красивую фигуру. «Молящие» глаза молодой женщины смотрели на вошедшего с благоговейным восторгом, а руки, сложенные на груди, придавали ей сходство с праведницей, которая видит перед собой чудо и заранее предвкушает неземное блаженство.

Сенаторша также остановила на Орионе испытующий взгляд и заметила, как он побледнел при виде Элиодоры, вздрогнул всем телом и отступил назад.

Как сильно он любит ее, подумала про себя добрая женщина; а юноше казалось, что у него под ногами разверзается зияющая пропасть.

Почтенная Мартина оставила влюбленных наедине и выскользнула из комнаты с проворством, какого было трудно ожидать от ее тучного, полновесного тела.

— Все идет прекрасно! — заметила она вполголоса мужу еще с порога залы. При виде нашей малютки Орион прирос к месту, как пораженный молнией. Вот посмотри: нам придется праздновать свадьбу на берегах Нила.

— Дай-то Бог! — отвечал сенатор. — Однако свадьба свадьбой, а прежде всего Элиодора должна помешать опасному предприятию, затеянному безрассудным юношей! Я видел, с каким почетом встретили его приближенные наместника; никто, кроме Ориона, не сумеет склонить Амру в нашу пользу. Ему ни в коем случае не надо уезжать! Ты сказала племяннице…

— Чтобы она не пускала его? — прервала со смехом матрона. — Можешь быть уверен, что он и сам останется!

— Буду очень рад. Однако, жена, тебе не совсем прилично оставлять молодежь вдвоем, — заметил Юстин. — Ведь ты все-таки должна оберегать доброе имя неопытной Элиодоры.

— Какие пустяки! — воскликнула Мартина. — Ведь в Константинополе они не приглашали свидетелей на свои нежные свидания. Пускай влюбленная парочка хорошенько наговорится и насмотрится друг на друга после долгой разлуки. Потом я пойду к ним и буду наблюдать за их благочинием. Ах Юстин, если эта свадьба устроится, я отправлюсь босиком на поклонение святой Агате.

— А я только в одной сандалии! — подхватил сенатор. — Хорошо, если так кончится… а то весь город говорил об отношениях Доры к Ориону. Нам не следовало приглашать их к себе одновременно, но ведь тебя не переспоришь… Вот и наделала бед! Ступай же к ним, Мартина, иди!

— Сейчас, сейчас! Только посмотрим еще раз в окно. О какой яркий закат! Но нет, уж слишком поздно: краски зари успели потухнуть. Две минуты назад все небо полыхало пурпуром, точно мой сирийский плащ. Теперь вдруг наступили сумерки… Этот старинный дом и сад великолепны! Именно таким представляла я себе жилище мукаукаса.

— И я также, — отвечал сенатор. — Однако тебе пора прервать уединенную беседу молодых людей. Если все пойдет удачно, Дора крупно выиграет!

— Конечно! — воскликнула Мартина. — Но ведь у нее также отличное состояние. Одна загородная вилла чего-нибудь да стоит! Я заранее предвижу, что молодые супруги будут проводить на ней каждое лето. А если бедняжка Нарсес не переживет неволи… Нелегко провести в рабстве целых два года… тогда… тогда я не прочь…

— Изменить завещание? Будем надеяться, что до этого не дойдет. А теперь ступай к Элиодоре, прошу тебя!

— Сейчас, сейчас! Надо же дать им время высказаться. После Нарсеса мне ближе всего…

— Орион и Дора? Согласен с тобой; однако тебе пора…

— Может быть, грешно говорить о живом, как о покойнике… Но во всяком случае бедный мальчик не должен поступать обратно на военную службу.

— Разумеется, но послушай, Мартина…

— Завтра сын Георгия упросит полководца помочь нам…

— Да, если юноша останется здесь…

— Давай биться об заклад, что Элиодора удержит его.

— Я что, дурак? — со смехом спросил сенатор. — Разве я получу с тебя что-нибудь, если выиграю?

На этот раз матрона послушалась мужа и выиграла заклад. Чего не могли достичь предостережения преданного Нилуса, уговоры сенатора Юстина и голос собственной совести, упрекавший Ориона за измену своей религии, то было сделано вкрадчивой лаской Элиодоры. В ее сердце вспыхнуло бурное пламя, когда она увидела явное волнение юноши при неожиданной встрече. И молодая женщина бросилась в объятия возлюбленного, а потом, замирая в блаженстве, смиренно опустилась к его ногам, обняла его колени и, устремив на любимого свои чудные глаза, стала умолять, чтобы он не покидал ее сегодня, чтобы остался в Мемфисе хоть до завтрашнего дня, а потом делал, что хочет. Красавица была не в силах отпустить от себя Ориона в опасный путь именно сегодня, когда наконец осуществилась ее заветная мечта и они снова были вместе. Юноша не хотел уступить, но тогда Элиодора бросилась к нему, осыпая горячими поцелуями его губы и нашептывая ласковые имена, которые когда-то опьяняли молодого египтянина.

Орион никогда не думал серьезно о женитьбе на этой восхитительной женщине и вскоре охладел к ней, оставив Византию. Победа над Элиодорой досталась ему слишком легко. Неприступная с другими, она скоро отдалась юному чужестранцу, как будто отуманенная волшебными чарами. Но в настоящую минуту Ориона привлекало в ней именно то, что отталкивало раньше. Именно так хотел он быть любимым: с полным самоотвержением, от всего сердца; такой любовью, которая не требует ничего, кроме ответной любви, не знает оговорок, не допускает чужого вмешательства. Эта молодая, прекрасная женщина ради него подвергла себя осуждению света, безропотно страдала и никогда не жаловалась, зная заранее, что любимый человек покинет ее и никогда не назовет своей женой. Да, Элиодора умела любить; ее беззаветная преданность воодушевила в настоящую минуту упавшего духом Ориона; когда он горько сомневался в себе, перед ним явилось существо, которое поклонялось ему, как кумиру, и сыну Георгия было отрадно чувствовать себя не только предметом любви, но и обожания.

И сколько было в Элиодоре истинной женственности, как она цвела красотой!

Ее дивные глаза надоели Ориону в Константинополе; они смотрели на него с такой же мольбой, когда она старалась отдалить час разлуки или просила надеть ей плащ. Но теперь этот поразительный взгляд, пленивший с первого раза молодого египтянина, был полон для него новой прелести и будил в душе уснувшие чувства.