Картины Парижа. Том I - Луи-Себастьен Мерсье

Великий герцог Тосканский запретил чрезмерную роскошь, пригрозив нарушителям этого запрета одним лишь своим неудовольствием. И это возымело бо́льшую силу, чем все принудительные законы.

В настоящее время все благородные флорентинцы носят только черные платья. Наши проповедники и экономисты произносили громовые речи, но им не вняли. У нас полицейские комиссары не бранят всенародно, как во Флоренции, женщин, носящих перья, и не пытаются срывать с их голов эти украшения, до которых как модистки, так и покупательницы — большие охотницы.

200. Иностранцы

Иностранец, приезжающий в Париж, часто бывает введен в заблуждение: он воображает, что несколько рекомендательных писем откроют ему настежь двери наиболее знатных домов. Это большая ошибка: парижане избегают сближаться с людьми, боясь, что такие отношения потом будут им в тягость. Проникнуть в старинные дворянские дома очень трудно; нелегко также попасть и в дома разбогатевшей буржуазии. Толпа ловких и смелых авантюристов, представительных по внешности, столько уже раз обманывала доверчивых людей, что теперь ко всем иностранцам стали относиться с большой осторожностью.

К тому же прием друзей и знакомых отнимает столько времени, что поддерживать еще знакомство с человеком, которого будешь видеть всего лишь в течение нескольких месяцев, уже нет возможности. Парижанин бережет каждый час и сходится с незнакомым трудно; он вежлив, но не общителен.

Итак, мошенники всех стран принесли не мало вреда честным людям, путешествующим с целью самообразования. Одни только знаменитости разрушают на своем пути все преграды и имеют доступ всюду. Прочих же удостаивают несколькими приглашениями на обед и официальными визитами, но не допускают на частные собрания, где присущие парижанам любезность и остроумие проявляются во всем блеске.

Иностранец, чувствуя, что с ним обращаются слишком церемонно, испытывает некоторую неловкость и на следующий же день устремляется в игорные дома, в кабаки, в общество продажных женщин; там он весело проведет время, но, вернувшись на родину, не будет иметь никакого представления о духе, господствующем в высших классах парижского общества, и разврат, с которым он имел дело, будет считать присущим всем жителям столицы.

Общественные увеселения вознаградят его за стеснение, которое он испытал в домах частных лиц, а увеселения эти многочисленны. Он будет поэтому прекрасно осведомлен и о театральных представлениях, и о новых модах, и о закулисных анекдотах, и о всех новостях дня, но он ничего не узнает о тайных пружинах, которые приводят в движение характеры и состояния и сообщают всем общественным событиям изумительную подвижность. Он так же мало узнал бы обо всем этом, если бы провел это время в Берлине, Дрездене или Петербурге.

Иностранец, не имеющий друзей, а следовательно и постоянного общества, путешествует как бы впотьмах по городу среди шестисоттысячного населения, занятого исключительно своими личными делами и удовольствиями. Он в один и тот же день может попасть и в более или менее сносную, и в плохую, и в отвратительную компанию, не научившись их различать. Очутившись же потом в своем превосходно меблированном доме, не сумеет распознать тысячу обманчивых вещей, к которым надо присматриваться внимательно, чтобы увидеть их в настоящем свете. Если же он безвыходно просидит дома всего какие-нибудь три дня, все сочтут, что он уже уехал; о нем никто не вспомнит, его одолеет скука, и он будет проклинать столицу.

В силу этого ему необходимо приобрести знакомых во всех классах общества, так как в этом вихре тот, кого вам удалось поймать утром, ускользнет от вас вечером. Вы будете тщетно его разыскивать, и если не окружите себя преданной компанией, то рискуете остаться в полном одиночестве. Каждый точно тает у вас на глазах и, едва успев пожать вам руку, бежит веселиться в кругу своих друзей; и вы его уже не увидите вплоть до новой случайной встречи.

Вот почему иностранцы могут превосходно описывать спектакли, прогулки, общественные нравы, все, что бросается в глаза; но если они вздумают говорить о внутренности домов, о частной жизни богатых людей, о характерах должностных лиц, о различных тонкостях и оттенках, — они введут своих сограждан в заблуждение.

Громкое имя является лучшим рекомендательным письмом; высшие классы горят любопытством увидеть и познакомиться с его носителем. Он легко может завязать дружеское общение, часто бывать в доме и чувствовать себя вполне непринужденно и во всем, что будут говорить, сможет угадывать то, о чем умалчивают, потому что человек, привыкший размышлять, всегда почерпнет очень многое и из того, о чем в разговоре с ним не упоминают.

Уличный карнавал в Париже. С гравюры Ле-Вассера по рисунку Жора (Гос. музей изобразит. искусств).

Жалкие, грязные деревянные лачужки, находящиеся на окраинах предместий, служат преддверьем столице. Подъезжающий иностранец в первую минуту думает, что его обманули, и готов уже вернуться обратно, когда, указывая на эти лачужки, ему говорят: Вот Париж!

201. Объявления о специфических лекарственных средствах

Заразная болезнь, скрытая на дне наслаждений и уничтожающая человеческий род тончайшим и тайным ядом, получила такое широкое распространение, что ее перестают даже стыдиться.

Повидимому, этот бич появился независимо от открытия Нового Света: он существовал и раньше, только носил иной характер.

Это иудейская и арабская проказа. И если этот яд слабеет по мере того, как раздробляется, если он представлял собой кошелек с жетонами, как любят выражаться немножко вольно, то ему суждено исчезнуть именно в Париже, где его распространение не знает границ.

Посмотрите, сколько встречается на улицах бледных, изнуренных лиц, сколько впалых грудей, сколько разрушенных, подточенных организмов!

И не меньшим злом, чем самая болезнь, является множество мнимых антивенерических лекарств, — тоже разрушительных ядов, — из коих одно губительнее другого; а все они снабжены печатью королевской привилегии!

Могущество шарлатанов основывается главным образом на венерической болезни. Повсюду вы наталкиваетесь на самые заманчивые объявления; всюду слышите разговоры о специфических средствах, украшенных эффектными этикетками; больше уже не рассуждают о применении ртути: вам дают ее глотать под красивыми названиями различных пилюль, сиропов, эликсиров, таблеток, шоколадных конфет. Скоро у нас, вероятно, появятся антивенерические бриоши и пирожные! Сколько обманутых, сколько жертв! И, несмотря на то, что можно ежедневно наблюдать, как быстро все эти мнимые специфические средства предаются забвению и презрению, ими все еще продолжают пользоваться. Вам публично предлагают верный, приятный метод, который быстро, безболезненно и радикально излечит ваш недуг; и легкомысленная молодежь привыкает к мысли, что опасность не так могущественна, как лекарство. Страдания не замедлят убедить ее в том, с каким недоверием нужно относиться ко всем этим неизвестным и сомнительным лекарствам.

Как, однако, отличить фальшивые средства от настоящих, когда все эти специфические средства снабжены одобрением медицинского факультета и королевским патентом?

202. Ботики

Ботики, делающие рейсы в Сен-Клу, некрасивы по форме, а лодочники в большинстве случаев крайне невежественны. Парижане так перегружают эти барки, что они иногда опрокидываются. Пришлось завести особых сторожей и надзирателей, которые препятствуют парижанам бросаться в лодки целой гурьбой и следят за тем, чтобы в лодке помещалось одновременно не более шестнадцати человек. Самый храбрый моряк скорее побоится довериться этим дощечкам на какие-нибудь два часа, чем ступить на борт парохода, идущего в Новый Свет.

Другие ботики пересекают реку в промежутках между мостами и дополняют последние; это лодки Харона{443}: они делают рейсы во всякое время дня.

Лодочник с веслом в руке одинаково принимает в свою лодку и лакея и барина, башмачника и финансиста, солдата и священника, молодежь и стариков. Всякий смертный может войти в лодку и, заплатив одинаковые деньги за переезд, доехать до того берега. Свой путь лодка совершает раз двести в течение дня; один выходит из нее, другой тотчас же входит. Для того, кто желает дорогой пофилософствовать, такие переезды являются символом вечного чередования жизни и смерти.

Переезд стоит только шесть денье, но аренда промысла дает, за вычетом расходов, довольно значительный барыш. Можете судить по этому о числе перевозимых за день людей.

203. Глиняная посуда