Том 3. Тихий Дон. Книга вторая - Михаил Шолохов

— Чего же не стреляете, сукины дети? Чего томите?

— Иди, иди. Помалкивай! — ласково сказал один из казаков. — Мужика убили, а тебя прижалели. Ты в Двенадцатом в германскую был?

— В Двенадцатом.

— Ишо послужишь в Двенадцатом. Парень ты молодой. Заблудился трошки, ну, да это не беда. Вылечим!

«Лечил» Мишку через три дня военно-полевой суд в станице Каргинской. Было у суда в те дни две меры наказания: расстрел и розги. Приговоренных к расстрелу ночью выгоняли за станицу, за Песчаный курган, а тех, кого надеялись исправить, розгами наказывали публично на площади.

В воскресенье с утра, как только поставили среди площади скамью, начал сходиться народ. Забили всю площадь, полно набралось на прилавках, на сложенных у сараев пластинах, на крышах домов, лавок. Первого выпороли Александрова — сына грачевского попа. Рьяным слыл большевиком, по делу — расстрелять бы, но отец — хороший поп, всеми уважаемый, решили на суде всыпать поповскому сыну десятка два розог. С Александрова спустили штаны, разложили голоштанного на лавке, один казак сел на ноги (руки связали под лавкой), двое с пучками таловых хворостин стали по бокам. Всыпали. Встал Александров, отряхнулся и, собирая штаны, раскланялся на все четыре стороны. Уж больно рад был человек, что не расстреляли, поэтому раскланялся и поблагодарил:

— Спасибо, господа старики!

— Носи на здоровье! — ответил кто-то.

И такой дружный гогот пошел по площади, что даже арестованные, сидевшие тут же неподалеку, в сарае, заулыбались.

Всыпали и Мишке по приговору двадцать горячих. Но еще горячее боли был стыд. Вся станица — и стар и мал — смотрела. Подобрал Мишка шаровары и, чуть не плача, сказал поровшему его казаку:

— Непорядки!

— А чем?

— Голова думала, а ж… отвечает. Срамота на всю жисть!

— Ничего, стыд не дым, глаза не выест, — утешал казак и, желая сделать приятное наказанному, сказал: — А крепок ты, паренек: раза два рубанул я тебя неплохо, хотелось, чтоб крикнул ты… гляжу: нет, не добьешься от этого крику. Надысь одного секли — обмарался голубок. Значит, кишка у него тонка.

На другой же день, согласно приговору, отправили Мишку на фронт.

Валета через двое суток прибрали: двое яблоновских казаков, посланных хуторским атаманом, вырыли неглубокую могилу, долго сидели, свесив в нее ноги, покуривая.

— Твердая тут на отводе земля, — сказал один.

— Железо прямо-таки! Сроду ить не пахалась, захрясла от давних времен.

— Да… в хорошей земле придется парню лежать, на вышине… Ветры тут, сушь, солнце… Не скоро испортится.

Они поглядели на прижавшегося к траве Валета, встали.

— Разуем?

— А то чего ж, на нем сапоги ишо добрые.

Положили в могилу по-христиански: головой на запад; присыпали густым черноземом.

— Притопчем? — спросил казак помоложе, когда могила сровнялась с краями.

— Не надо, пущай так, — вздохнул другой. — Затрубят ангелы на страшный суд — все он проворней на ноги встанет…

Через полмесяца зарос махонький холмик подорожником и молодой полынью, заколосился на нем овсюг, пышным цветом выжелтилась сбоку сурепка, махорчатыми кистками повис любушка-донник, запахло чобором, молочаем и медвянкой. Вскоре приехал с ближнего хутора какой-то старик, вырыл в головах могилы ямку, поставил на свежеоструганном дубовом устое часовню. Под треугольным навесом ее в темноте теплился скорбный лик божьей матери, внизу на карнизе навеса мохнатилась черная вязь славянского письма:

В годину смуты и развратаНе осудите, братья, брата.

Старик уехал, а в степи осталась часовня горюнить глаза прохожих и проезжих извечно унылым видом, будить в сердцах невнятную тоску.

И еще — в мае бились возле часовни стрепета, выбили в голубом полынке точок, примяли возле зеленый разлив зреющего пырея: бились за самку, за право на жизнь, на любовь, на размножение. А спустя немного тут же возле часовни, под кочкой, под лохматым покровом старюки-полыни, положила самка стрепета девять дымчато-синих крапленых яиц и села на них, грея их теплом своего тела, защищая глянцево оперенным крылом.

Комментарии

Вторая книга «Тихого Дона», в основном, охватывает исторические события периода февральской буржуазно-демократической революции, монархический заговор генерала Корнилова, первые дни Великой Октябрьской социалистической революции и дает картины борьбы с контрреволюционными выступлениями на Дону в конце 1917 и начале 1918 года.

Трудность художественного воссоздания всех этих событий заключалась прежде всего в том, что конкретный исторический материал ко времени создания романа был еще совершенно не изучен, не были опубликованы многие важные документы, не было научных исследований, дающих достаточно полное и глубокое освещение эпохи. В числе печатных источников, содержащих некоторые исторические сведения, можно назвать лишь книгу В. Владимировой «Контрреволюция в 1917 году» («Корниловщина»), М. 1924, и газетную публикацию «Где находятся войска Корнилова» («Известия Ростово-Нахичеванского Совета рабочих и солдатских депутатов» от 2 (15) сентября 1917 г.).

Известный интерес представляли сообщения буржуазной периодической печати: «Пребывание в Москве генерала Л. Г. Корнилова» («Русское слово» от 15 (28) августа 1917 г.), «Побег ген. Корнилова, Деникина и др.» («Русское слово» от 21 ноября (4 декабря) 1917 г.), а также многочисленные мемуары белых эмигрантов, бывших вожаков контрреволюции (Деникина, Лукомского и др.), не отличавшиеся исторической объективностью.

Весь этот пестрый и разноречивый материал, критически отобранный художником, был использован в работе над романом.

Отрывки из незавершенной повести «Донщина» (см. примечания ко 2-му тому настоящего Собрания сочинений) составили основной текст тех глав четвертой части романа, в которых переданы эпизоды корниловского мятежа и которые сюжетно не связаны с историей Григория Мелехова. Введение в роман ранее написанных отрывков не было механическим — писателю пришлось их тщательно переработать для того, чтобы сохранить единство композиции и стиля, не нарушить цельности и стройности произведения.

В ряде случаев текст романа свидетельствует о детальном знакомстве М. А. Шолохова с архивными источниками и мемуарной литературой. Некоторые из документов органически вошли в текст книги. Многие детали, особенно данные о настроении широких народных масс, о столкновениях различных социальных групп и политических организаций, писатель черпал из устных воспоминаний живых участников событий.

Во второй книге «Тихого Дона» большое место отведено историческим лицам, среди которых мы встречаем деятелей свергнутого революцией царского строя, руководителей различных политических партий, атаманов казачьих войск, белогвардейских генералов, вожаков Донского Войскового круга и других.

Органически входят в действие романа и образы представителей революционного народа: Подтелкова, Кривошлыкова, Щаденко, Головачева, Минаева, Лагутина, изложению подвигов которых посвящена почти вся пятая часть романа.

Известно, что такие выдающиеся борцы за утверждение советского строя на Дону, как Федор Григорьевич Подтелков (1886–1918), Михаил Васильевич Кривошлыков (1894–1918), Иван Лагутин, с первых же дней революции решительно встали на ее сторону и благодаря своим незаурядным способностям смогли оказать решающее влияние на весь ход борьбы с контрреволюцией на Дону.

Наиболее значительное место из этих лиц в романе отведено Подтелкову.

Федор Григорьевич Подтелков родился в бедной казачьей семье на хуторе Крутовском Усть-Хоперской станицы. Трехлетним ребенком он лишился отца и воспитывался в семье деда.

В 1912 году Подтелков был призван на действительную службу и зачислен в гвардейскую батарею, куда отбирали самых рослых и сильных казаков. От природы сметливый, решительный и настойчивый, Подтелков быстро дослужился до взводного урядника, а ко времени отправки батареи на фронт был уже вахмистром. За боевые подвиги он был награжден двумя георгиевскими крестами и медалью «За храбрость».

Подтелков всей своей жизнью был подготовлен к восприятию революции, и когда пришел Великий Октябрь, он со всей страстью недюжинной своей натуры отдался делу служения трудовому народу. Благодаря выдающимся способностям Подтелков быстро выдвинулся в первые ряды борцов за установление и утверждение советской власти на Дону. Так, например, на созванном 10 (23) января 1918 года в станице Каменской съезде делегатов сорока шести полков фронтового казачества Ф. Г. Подтелков и его ближайший соратник М. В. Кривошлыков вошли в состав Донского Военно-революционного комитета и были избраны — Подтелков его председателем, а Кривошлыков — секретарем.